Secretum - Мональди Рита - Страница 119

• Предыдущая
• 119/202
• Следующая

– Ну хорошо, уважаемый садовник, – начал Атто. – Прежде всего, вам должно быть известно, что судьбу Эскориаля я сейчас принимаю чуть ближе к сердцу, чем судьбу Версаля, истинным почитателем которого я считаюсь. По этой причине…

– О да, ваша правда, господин аббат, – перебил его собеседник, не отрываясь от невысокого куста роз. – Не будете ли вы столь любезны минутку подержать ножницы?

Атто не отказался, правда, не без того, чтобы с удивлением недовольно скривить губы, в то время как Ромаули продолжал колдовать над розовым кустом без инструмента. Затем Атто продолжил свою речь как ни в чем не бывало.

– По этой причине, как уже сказано, я преисполнен уверенности, что вы знаете о существующем положении вещей, и поэтому все… если можно так выразиться, заинтересованы в наиболее безболезненном способе разрешить тяжелый, по правде говоря даже тяжелейший, кризис, чтобы…

– Пожалуйста, – прервал его собеседник, протянув аббату сорванную с куста розу. – Я знаю, к чему вы клоните. Тетракион.

От удивления аббат лишился дара речи.

– Вы человек немногословный и обладающий великолепной интуицией, – произнес Атто, весьма любезным тоном, при этом быстро осмотревшись по сторонам, чтобы удостовериться в том, что нас никто не подслушивает.

– Это очень просто, – прозвучал ответ. – Наш общий друг рассказал мне здесь, что вы желаете более подробно обсудить предмет нашего предыдущего разговора, в котором я упомянул о тетракионе и назвал испанский нарцисс-жонкиль и жасмин из Каталонии. Теперь вы говорите об Эскориале. Тут не надо обладать недюжинным умом, чтобы понять, к чему вы ведете.

– Да, в действительности это так, – пробормотал Атто, немного сбитый с толку блестящими дедуктивными способностями своего собеседника. – Итак, хорошо, этот тетракион…

– Давайте по порядку, господин аббат, все всегда по порядку, – напомнил садовник и кивнул на розу, которую только что дал. – Сначала понюхайте.

Атто несколько обескураженно повертел цветок в руке, не понимая намека садовника, сделавшего такой странный подарок. Наконец он поднес розу к своему носу и глубоко втянул запах.

– Да она же пахнет чесноком! – с отвращением воскликнул он.

Транквилло Ромаули с удовольствием засмеялся.

– Ну, теперь вы убедились в том, что уста – как цветы. Если запах неприятен, то любая красота становится пустой и мертвой. Цветам придают сладкий запах, если у них нет своего или он, скажем, слишком плох. Это называется благородным поступком и чудом и можно сравнить с тем, как если бы дать кому-то новую жизнь.

– Возможно. Но этому мерзкому цветку должна быть дарована не жизнь, а совсем наоборот – смерть, – сказал Мелани, передернувшись от неприятного запаха и поднеся к носу кружевной платочек.

– Вы преувеличиваете, – миролюбиво возразил садовник. – Я говорю об ароматизированном цветке.

– Что это значит?

– Чтобы ароматизировать растение, нужно взять овечий навоз, размешать его в уксусе, добавить порошок из мускуса, цибетина и амбры и замочить в этом растворе семена на два или три дня. Цветы, которые вырастут из этих семян, будут издавать приятный изысканный аромат, а именно мускуса и амбры, которые всем нравятся и услаждают обоняние того, кто их нюхает.

– Но ведь эта роза воняет чесноком!

– Конечно. Разумеется, можно ароматизировать цветы и другим способом, чтобы они были устойчивыми к вредителям. Как пишут Дидимо и Теофраст, достаточно посадить чеснок или лук рядом с вьюнами и, как правило,рядом с розами, чтобы последние неминуемо пропитались запахом этих растений.

– Отвратительно, – пробормотал Атто. – Но тем не менее, какое это имеет отношение к тетракиону?

– Подождите, подождите. Путем ароматизации, – спокойно продолжил Ромаули, – у таких цветов, как африканская календула, или индийская гвоздика – их называют и так и эдак, – можно убрать неприятный запах. Для этого их семена замачивают в розовой воде и перед посадкой высушивают на солнце. Как только цветок отцветет, нужно взять его семена и повторить процедуру.

– Ага, и сколько же времени нужно, для того чтобы получить желаемый результат? – полюбопытствовал Атто.

– О, очень немного. Не более трех лет.

– Да, действительно, короткое время, – ответил Атто так, чтобы собеседник не заметил иронии.

– Но еще меньше времени требуется, чтобы получить вот такие маленькие озорницы, – сказал Ромаули, передвигаясь на цыпочках и предлагая Мелани нагнуться, чтобы посмотреть в темный просвет под скамейкой, между стволом пальмы и стенкой.

– Но ведь эти цветы… черные! – вскрикнул Атто.

Он был прав: лепестки маленькой группки гвоздик, которые прятались здесь (в последнее время я часто видел тут усердного садовника), были глубокого матово-черного цвета.

– Я посадил их в этом месте, чтобы их никто не заметил, – объяснил Ромаули.

– Как вам это удалось? – спросил уже я. – В природе ведь не существует черных цветов.

– О, это детская игра для человека, который знает тайну этого искусства. Берут чешуйчатый плод ольхи, но только тот, который засох на дереве, размалывают в мельчайший порошок и смешивают с небольшим количеством хорошего овечьего дерьма, растворенного в винном уксусе. Затем добавляют соль, чтобы усилить вяжущие свойства уксуса, и все в нем замачивают. После этого корни молодых гвоздик сажают в эту смесь – и вот результат.

Хотя нам и надоели нудные объяснения садовника, мы были восхищены его изобретательностью и тем достойным преклонения упорством, с каким он создавал эти чудеса флористики. Даже мне, верному помощнику, он никогда не признавался в существовании черных гвоздик. Я подумал о том, что никто не знает, сколько еще его дьявольских изобретений посажено в саду виллы Спада. И действительно, он рассказал нам, что у него есть целая клумба цветущих лилий, цветки которых составляют имена новобрачных (СПАДА и РОЧЧИ) из золотых и серебряных букв; другая клумба, усажена розами с запахом редчайших нежных восточных эссенций; третья клумба полна тюльпанов, выращенных из луковиц, которые пропитаны разными колерами (небесно-голубым, шафранным, малиновым). Цветы с тысячью полосок разного цвета, похожих на радугу; затем еще одна клумба с огромными растениями, которые росли из шаров навоза. Потом он показал клумбу с петрушкой, закручивающейся вверх, чего можно было достичь, если растолочь ее сем в ступе, а также тысячи других чудес, которые он создал сам.

– Хотя вряд ли я могу рассчитывать на то, что кардинал С. да приведет сюда нынешних гостей взглянуть на мои маленькие достижения, – сказал он.

– Ага. Я все-таки не понимаю, почему вы не желаете рассказывать нам о тетракионе, и все больше опасаюсь, что попусту трачу ваше время, – произнес Атто таким голосом, что стал очевидно: он и свое время считал потраченным впустую. Аббат резко поднялся.

Я тоже не мог скрыть своего разочарования. Может быть садовник считал иначе?

– Вот сейчас я и дошел до рассказа о нем, – произнес Транквилло. – Сады Эскориаля вянут и сохнут, как я уже говорил в прошлый раз.

–  СадыЭскориаля, вы сказали? – спросил Атто, даже вздрогнув при этих словах.

– Многие считают – хотя они неправильно информированы, – что эти некогда великолепные испанские сады не имеют будущего из-за климата: зима становится холоднее, а лето суше. Но я уже говорил об этом вашему подопечному, присутствующему здесь, и надеюсь, вы не разделяете этого ложного мнения, ведь так? Знаете, я много прочитал об этих несчастных садах. Хороший садовник мог бы их спасти. Сам-то я никогда не был в Испании, ни разу не выезжал из Рима, но все с большим удовольствием сравниваю их с садами Версаля, которые цветут, несмотря на влажный удушливый воздух той местности, а также с пестрыми лугами Шонбрунна – я прочитал, что их можно устроить в суровом климате венских лесов.

Аббат Мелани бросил на меня полный ненависти взгляд, пока садовник внезапно отвлекся.

– Это так, – попытался я шепотом оправдаться, – когда я сказал ему, что вы озабочены судьбой Эскориаля, мне и в голову не могло прийти, что он неправильно меня понял…

• Предыдущая
• 119/202
• Следующая