Secretum - Мональди Рита - Страница 127
- Предыдущая
- 127/202
- Следующая
Атто ответил не сразу: он снимал со стены большую картину, рама которой нам казалась слишком массивной и могла иметь что-то внутри.
– Мое опасение заключается в том, что однажды король может объявить наследником престола одного из своих бастардов. И тогда наступит конец. Ведь это будет означать, что не рожденный королевой, а любой, действительно любой желающий,может стать королем. Если так пойдет и дальше, то какой-нибудь простой человек может задаться вопросом: а почему не я?
– Давай посидим немного, – предложил Атто, с усталым вздохом тяжело опустившись в шезлонг. – Отдохнем минутку, а затем опять поищем.
Я тоже нашел себе кресло, в которое и опустился, не удержавшись от зевка.
– Имея столько любовниц, – заметил я, подхватывая прерванную нить воспоминаний Атто, – после отъезда Марии король, наверное, довольно скоро утешился.
Я надеялся спровоцировать его продолжить разговор в нужном мне русле: отношения короля и мадам коннетабль в наше время. Но Атто Мелани подскочил словно ужаленный:
– Что ты такое говоришь! Видимо, ты вообще не слушаешь, что я тебе рассказываю! Связь с первой фавориткой, Луизой де Лавальер, была нужна королю, чтобы отомстить королеве-матери, разлучившей его с Марией: она должна была поверить, что король быстро забыл Марию. Это был бесполезный реванш Людовика, вызванный запоздалой смелостью, триумф задним числом, яростное принесение жертвы на могилу своего сердца, – продекламировал он с особенным пафосом.
Какое удовлетворение получал король, так безжалостно заставляя супругу-королеву и королеву-мать обедать за одним столом со своими любовницами? Или тайно засылая их в покои матери, принуждая сидеть рядом с собой, братом и кузиной за игровым столом разыграть настоящий спектакль перед старой королевой, словно избалованный ребенок? Но как сильно Людовик XIV хотел подтвердить свою ужасную репутацию, заставив Луизу рожать с маской на лице в присутствии хирурга, которого привели к ней с завязанными глазами!
Бедная Луиза, женщина застенчивая и скромная, была послушным инструментом в руках короля, у которого не осталось сердца. Пока его мать была жива, она пыталась заставить Людовика признать Луизу. Это был поединок, который Людовик продолжал из мести, точно так же, как из ненависти он преследовал Фуке. Его жестокость на самом деле была предназначена тому кого рядом уже не было, – Мазарини.
Когда не с кем стало бороться, он оставил Луизу, она ему надоела, хотя и родила ему троих детей.
– Луизе были чужды светские развлечения, игры и сплетни, интриги и махинации тщеславных людей при дворе, – вздохнул Мелани, качаясь в своем шезлонге. – Она была совсем не глупа, охотно читала, но не была веселой, ей he удавались остроумные замечания или проницательные ответы. Она не была Марией, – закончил он с хитрой улыбкой.
Мы поднялись и продолжили поиски чаши Капитор. Начали с комнаты, в которой стоял стол для бильярда. На стенах висели различные гравюры, выглядевшие как картины; на одних были изображены античные барельефы, другие выполнены в стиле Ганнибала Караккиса и представляли собой портреты знаменитых мужчин. Мы снимали их со стен, чтобы проверить, нет ли за ними тайного вместилища, но были разочарованы. Запылившееся покрытие игрового стола за все эти годы полиняло, его изумрудно-зеленый цвет превратился в тусклый серо-зеленый. Единственный белый шар из слоновой кости лежал, забытый посреди стола, словно образ сердца де Лавальер – заложницы в пустыне равнодушия Людовика. Атто печально толкнул шар – тот отскочил рикошетом от противоположной стенки, и снова зазвучал рассказ:
– Итак, король продолжал ходить к Лавальер только для того, чтобы наслаждаться кокетством и волнующими, соблазнительными формами ее соперницы – мадам де Монтеспан, называемой Атенаис. Когда король отправился на войну в Нидерланды, он оставил Луизу, которая была на четвертом месяце беременности, одну в Версале, а из свиты королевы взял с собой Монтеспан.
– Придворные дамы на войне? И даже королева?
– Господи, что же ты в последние годы читал и изучал такого, что даже этого не знаешь? – набросился он на меня, когда мы из бильярдной возвращались в большую столовую, откуда затем перешли в комнату, которая вела в заднюю часть сада.
Мы вышли. Здесь начиналась аллея, которая, как оказалось позже, вела к небольшому гроту.
– Повторяю: я читал книги, а не пустые, лживые газеты, – нетерпеливо ответил я, сделав вид, что смущен его замечанием.
– Ну хорошо. Королю, подобно турецким султанам, нравилось брать с собой в военные походы все, что доставляло ему удовольствие при дворе: красивую мебель, фарфоровые сервизы, столовые приборы из золота, все оснащение, которое могло понадобиться, чтобы устраивать балеты и фейерверки в каждом городе, через который он проезжал, и, конечно, женщин.
Я подумал, что для жителей деревень и крестьян увидеть такое было истинным весельем: безумный симбиоз военного похода и праздничного кортежа, с рыцарями в шлемах с плюмажем во главе колонны и рядами позолоченных карет в конце – в этих волшебных ящиках скрывались самые красивые благородные дамы империи!
– И только по грязи, которой были запачканы вензеля и гербы на каретах, по загорелому на солнце и исхудалому лицу короля и, не в последнюю очередь, по изнуренному виду дам, измученных нечеловеческой тряской, можно было понять, что это не парад в Версале времен Мольера. Особенно помнится мне одна поездка. Когда мы проходили через Оксер, где, как известно, исключительно красивые женщины, на улицы города высыпали все жители – им хотелось поглядеть на королевскую семью и на дам, которые сидели в карете с королевой. Дамы также высунули головы из карет, чтобы посмотреть на город и их жителей. Как тут народ Оксера начал язвительно смеяться: «Ah, qu'elles sont laides!» – что значит: «Как они ужасны!» Король смеялся громче всех, от всей души, а потом мог говорить об этом целыми днями, – с улыбкой вспомнил аббат.
Христианнейший король заставил весь свой двор следовать за ним на Деволюционную войну, которую Людовик начал после смерти своего деверя Филиппа IV, короля Испании, чтобы отвоевать часть Испанских Нидерландов, так как они принадлежали Марии Терезии по деволюционному (наследственному) праву.
– Значит, кроме Луизы и королевы, он взял еще и фавориток?
– Мария Терезия была первой, кто должен был ехать вместе с ним, в конце концов, – по крайней мере, формально, – эта война велась ради нее. И как только город был взят французами, ей нужно было отправляться туда, чтобы официально вступить в его владение.
Однако Луиза, это простое и пылкое сердце, неожиданно решила, несмотря на беременность и гнев короля, отправиться вслед за двором в Нидерланды. Она прибыла совсем обессиленной. Королю, который был скорее весел, чем расстроен, описали сцену, когда бедная беременная, в слезах, упала на стулья в передней у Марии Терезии, и от позора и злости Луизу рвало.
Тем временем мы дошли до маленького грота. Здесь мы точно не могли найти чашу Капитор, но оба почувствовали потребность вдохнуть свежего воздуха после всей той пыли, которой успели наглотаться. Чистота мягкого бриза, которым я наслаждался в саду, напомнила мне образ Луизы де Лавальер – невинной, беззаветно преданной Луизы. Застенчивый зефир. Ее так грубо прогнали!
– А король не рассердился, что возлюбленная ослушалась его? – спросил я, когда мы покинули грот и двинулись дальше по небольшой тропинке.
– Очевидно, нет. Наоборот, когда королева попросила его сесть в карету, он отказался и продолжал скакать рядом с Луизой. И когда на следующее утро они отправлялись на мессу, бедной Марии Терезии ко всему прочему пришлось смириться с тем, что Луиза влезла в их карету. Они с дамами еле помещались в ней; но вынуждены были потесниться, чтобы дать место. В тот же вечер королева ужинала в присутствии Луизы. Однако уже через день король не заботился ни о своей супруге, ни о своей возлюбленной, а провел почти весь день, закрывшись в своей комнате. А Монтеспан в своей. И посмотрите, какое совпадение: у этих двух комнат была общая дверь!
- Предыдущая
- 127/202
- Следующая
