Secretum - Мональди Рита - Страница 93

• Предыдущая
• 93/202
• Следующая

Затем Мелани перевел для меня: «Ужасные острые железные иглы вонзились между Вами и мной. Моя рука дрожит от слез, от рыданий. Мой разум мутнеет – я больше не могу писать. Я не знаю, что сказать. До свидания, мой господин, та недолгая жизнь, которая мне осталась, будет наполнена одними воспоминаниями. Ах, милые воспоминания! Что же сделали Вы со мной, а я – с Вами? Я теряю рассудок. Прощайте, мой сударь, в последний раз прощайте».

– И это было действительно последним прощанием их любви, – закончил он.

– Но неужели вы тайком прочитали это письмо? – удивился я.

– Что? – испуганно воскликнул Атто. – Помолчи лучше и не перебивай меня больше.

Пока я молча потешался над тем, что подловил Мелани (ведь было совершенно очевидно, что он тайком прочитал письмо Марии, прежде чем передать его королю), тот продолжил свой рассказ.

Мазарини все поставил на то, чтобы Мария приняла предложение вступить в брак с коннетаблем Лоренцо Онофрио Колонной. Колонна происходил из старого римского дворянского рода, которому служил еще отец кардинала, а сейчас и сам Мазарини, состоявший на службе у Филиппо Колонны, дедушки Лоренцо Онофрио. Именно Филиппо Колонна отсоветовал двадцатилетнему Мазарини жениться на дочери неизвестного нотариуса, в которую тот влюбился, и вместо этого наставил на путь «сутан», то есть церковной карьеры. По мнению Колонны, она должна была принести ему больше счастья. Таким образом жизненный путь юного короля переплетался с жизнью кардинала и складывался по его плану, и, поскольку нить судьбы самого кардинала была порвана, он безжалостно жертвовал жизнью своего подопечного.

Чтобы убедить Марию связать себя брачными узами с Лоренцо Онофрио, Мазарини готов был пойти на уступки. Мария сразу же попросила о разрешении поехать в Париж. Так она вернулась в столицу, где дядя распорядился, однако, запереть ее в своем доме и не выпускать. Но судьбе было угодно, чтобы Марии и сестрам пришлось покинуть дом из-за небольших ремонтных работ, а сам Мазарини находился в это время по делам службы в другом городе Франции. Где они нашли приют? В Лувре, в комнатах кардинала, куда никто не мог входить (об этом можно узнать из докладов его информаторов).

В Лувре Марию ждала неожиданная милость судьбы: за ней стали ухаживать по всем правилам искусства. Ее руки попросил наследник герцогства Лотарингского, Карл Лотарингский, будущий герой битвы под Веной. Карл был молодым человеком восемнадцати лет, любезным во всех отношениях, предприимчивым, очень страстным. Мария была готова выйти за него замуж, он казался ей гораздо более перспективным женихом, чем старый Колонна, которого она никогда не видела и с которым придется жить в Италии, где мужья обладают неограниченной властью над женами. Но Мазарини придумывал всякие отговорки и категорически отклонил предложение: он опасался, что, даже выйдя замуж, Мария все равно будет представлять опасность в Париже.

Тем временем полным ходом шли приготовления к свадьбе Людовика и инфанты. Семь месяцев прошло в переговорах и приготовлениях, прежде чем можно было провести церемонию бракосочетания, которая согласно обычаю должна была пройти дважды – по обе стороны границы, поскольку нельзя было даже на шаг ступить на территорию соседней империи, что могло рассматриваться как объявление войны.

Первым актом брачного договора стал торжественный отказ от наследования испанского трона, который подписала инфанта Мария Терезия. На следующий день на испанской территории было заочное венчание с его христианнейшим величеством французским королем. Людовика представлял дон Луи де Гаро – испанский парламентер. На празднике не было ни одного француза, кроме Цонго Ондедеи, свидетеля со стороны Людовика, епископа фон Фреи, секретаря Мазарини, человека с черной душой.

Однако Анна Австрийская и кардинал не могли вынести ожидания. Они не уставали заверять Людовика, что испанская невеста красивая, гораздо красивее Марии Манчини. Поэтому теперь она должна была действительно казаться красивой.

На празднества были приглашены инкогнито мадам де Мотвиль, dame de compagnie [53]Анны, и мадам де Монтеспан, кузина короля. Их задачей было оценить женские прелести невесты.

Дамы знали, что по возвращении во французский лагерь им придется ответить на один-единственный вопрос: «Ну, и как она выглядит?»

– Они приложили все усилия, чтобы показаться довольными, – захихикал Атто, – но было достаточно одного взгляда на их лица, смущенные улыбки, вежливые фразы… Мы сразу же поняли: что-то не так.

– Правда, она не особенно стройна, да, скорее, немного коренастая. Ну, в общем, она маленького роста, – наконец признались они. – В целом же не дурна. Глаза не очень маленькие, нос не очень большой, – пытались убедить они нас, перебивая друг друга. – Лоб, конечно, немного открыт.

Это было изящным описанием того факта, что невеста страдала выпадением волос, и вообще, ее волосы можно было назвать как угодно, но только не пышными.

В завершение мадам де Мотвиль дерзко заявила:

– Будь у нее красивые зубы правильной формы, она стала бы одной из самых красивых женщин Европы.

Мадам де Монтеспан решила высказаться осторожнее, тем более что так или иначе скоро все сами смогут оценить красоту инфанты. И все же она не удержалась и сказала печальным тоном:

– Ее вид вызывает жалость.

Но потом тут же поспешно поправилась, объяснив, что она имела в виду ужасную прическу и это «чудовищное сооружение» – юбку на кринолине невероятных размеров, которую Мария Терезия согласно испанской моде надела на свое маленькое бедное тело.

– Все с ужасом ждали реакции Людовика, когда он на следующее утро увидит инфанту в первый раз.

– И что произошло?

– Ничего из того, чего мы боялись. При встрече с невестой он вел себя в соответствии со всеми правилами церемониала, подобно вышколенному актеру. Под довольным взглядом матери, которая перед этим настоятельно просила его вести себя прилично, Людовик сыграл роль влюбленного, сгорающего от нетерпения, как это и полагалось на королевских свадьбах. Он даже проскакал галопом на коне вдоль реки, так галантно, со шляпой в руке, следуя за кораблем невесты. Людовик сидел на коне великолепно и привел в восторг Марию Терезию.

Аббат Мелани поправил ленту на туфле, затем то же самое сделал на другой, после чего возвел глаза к небу.

– Бедная, несчастная инфанта, – пробормотал он. – Да и он тоже не менее несчастен.

Пытаясь следовать увещеваниям королевы-матери, Людовик вел себя безупречно, старался обуздать свое сердце и заставить молчать голос разума. Он уважал мать и верил, что если они с кардиналом так решили, то это будет лучше для него. Так далеко завела его неопытность. Они оба обрекли его на несчастье. С того дня, когда он впервые увидел свою невесту, в нем появился росток сомнения подозрения и даже мучительного страха перед тем, что его предали.

Внутри него все сгорело от холодного пламени. Молодого регента не выдавало ничего: ни лицо, ни поступки, ни слова, а ведь на него каждую минуту были направлены тысячи глаз. Он не проявил ни малейшего признака слабости. Еще ребенком, во времена Фронды, когда они с матерью, напуганные рассвирепевшим народом, хотели бежать из королевского дворца, он проявил завидное самообладание: лег одетым в постель и притворился спящим; целую ночь он не открывал глаз, так как мимо кровати прошло очень много людей, молчавших только из святого уважения перед невинным сном юного короля. Что, если бы кто-нибудь приоткрыл балдахин и обнаружил обман?

Когда его друзья приходили после посещения Марии Терезии и спрашивали, какое впечатление произвела на него инфанта, Людовик односложно отвечал:

– Ужасна.

И было невозможно вытянуть из него ни слова.

– Он очень страдал, – вслух подумал я.

– Потому что будущая жена оказалась не такой, как он ожидал? Все не так, как ты думаешь. Для него изменилось очень мало, если не сказать – ничего. Он понял, что не сможет больше мириться с уговорами матери, как думал раньше. Его сердце по-прежнему согревалось теплыми лучами двух прекрасных черных глаз, он вдыхал вересковый запах черных локонов, наслаждался серебряным смехом Марии.

• Предыдущая
• 93/202
• Следующая