Миг бесконечности. Том 2 - Батракова Наталья Николаевна - Страница 91
- Предыдущая
- 91/97
- Следующая
Люди так устроены, что быстро привыкают к хорошему, пресыщаются. Становится скучно, хочется чего-то нового, более впечатляющего. Они перестают ценить гостеприимство любви, перестают уважать ценности хозяйки. Кто-то уходит сам, кого-то выдворяет она. Остаются лишь самые преданные, они же — самые счастливые люди на свете. Именно им любовь открывает свой главный секрет, свою главную тайну — свой миг бесконечности…
P.S. Но история была бы незавершенной, если бы не еще одна правда, о которой я не имею права умолчать. И не только потому, что мне не позволяет этого внутренний кодекс журналиста, в котором честь и совесть — не пустые слова. Есть еще и суд человеческой совести.
А потому, как это ни тяжело, как ни прискорбно, но приходится признать: Екатерина Евсеева и Екатерина Проскурина — один и тот же человек.
Да, это я когда-то написала статью, причинившую людям такое горе. Это я, поддавшись эмоциям, нарушила основное правило журналистики и встала по одну сторону баррикад, совершенно забыв, что по другую сторону — тоже люди, и им тоже больно! Это я не проверила — хотя была обязана! — всю информацию. Оправдания — мол, пыталась, но не вышло — здесь не срабатывают. Потому что, выдвинув обвинение, я обязана была отследить историю до конца и в данном случае не только принести свои извинения, но и дать в печать опровержение.
Увы, я этого не сделала. И не только потому, что газета закрылась. Я элементарно на долгие годы об этом ЗАБЫЛА!!! До тех пор, пока волею судеб не познакомилась с семьей Ладышевых.
Мне стыдно и больно. У таких ошибок нет срока давности, как нет срока давности у причиненного кому-то горя. В этом вы правы, Нина Георгиевна. Простите меня… Простите и за то, что по неведению, без злого умысла я снова вмешалась в вашу жизнь.
Простите меня, Сергей Николаевич Ладышев. Я была целиком и полностью неправа. Вы были и остаетесь той редкой личностью, которые заслуживают памятника при жизни, а не обивания порогов кабинетов разного рода чиновников, чтобы в память о вас разрешили установить мемориальную доску. Простите за тех, кому вы не успели помочь. Очень надеюсь, что это сделали ваши ученики.
Простите за сломанную судьбу вашего сына. Ведь он расстался с профессией, о которой мечтал с детства, отчасти и по моей вине. Но он — достойный сын своих родителей, нашел в себе силы состояться на другом поприще, близком к медицине.
И спасибо вам всем за жизненный урок. Теперь мне есть с кого брать пример.
Этой публикацией я прощаюсь с „ВСЗ“, которая по-прежнему остается моей любимой газетой, прощаюсь с замечательным коллективом редакции, с читателями. Прощаюсь с журналистикой, которой отдала столько лет и которая мне так нравилась.
Решение это зрело давно, и вышеописанная история стала лишь последней каплей, которая помогла понять: пора уходить и начинать новую жизнь. Рано или поздно на пути каждого человека становится Его Величество Выбор. Я свой выбор сделала.
Спасибо всем, кто был со мной рядом.
Отдельное спасибо главному редактору, который решится опубликовать этот материал.
Ваша ЕКАТЕРИНА ПРОСКУРИНА».
Вадим дочитал до конца. Переполненный эмоциями, снова закурил и невидящим взглядом уставился в лобовое стекло. Думать о том, что сказать матери, больше не было надобности. Катя сделала это сама. Честно и открыто.
Почему же тогда так муторно на душе?
Неожиданно прямо в глаза ударил яркий солнечный свет: редкое явление для зимы. Взгляд сфокусировался — машина подъезжала к Сторожевке.
Остановившись у подъезда, Андрей Леонидович открыл багажник и достал чемодан.
— Спасибо, — перехватил ручку Ладышев и направился к ступенькам.
— Вас сегодня ждать в офисе? — осмелился уточнить Поляченко, не будучи уверенным, что шеф его услышал: понимал, что в состоянии, в котором он сейчас находился, слушать и слышать можно только себя.
— К концу дня буду… Передайте Зине, — тем не менее ответил он.
Попав в квартиру, Вадим разулся, отодвинул дверь встроенного шкафа, чтобы повесить одежду, и сразу наткнулся взглядом на шубу.
«Катя здесь?!» — мелькнула мысль, которой он не успел ни порадоваться, ни огорчиться.
Нет, ее здесь не было. Как не было ставших привычными перчаток на тумбочке, сумочки, шарфика… А шуба… этого стоило ожидать.
Вздохнув, первым делом он направился в кабинет. На столе поверх файла с какими-то распечатками лежала смятая записка.
«Как ты мог, Вадим??? Я тебе так верила!!! А ты все знал с самого начала…» — прочитал он и от неожиданности присел на стул.
«Что я знал? Что за чушь?» — не понял он и машинально скользнул взглядом по бумагам в файле.
«Проскурина Екатерина Александровна, девичья фамилия — Евсеева… — прочитал он знакомый до мелочей текст. — Трудовую деятельность начала студенткой четвертого курса в газете „Городские ведомости“»…
«Так вот оно что! — дошло до него. На душе сразу стало еще муторнее. — Она нашла бумаги Поляченко…»
«Как ты мог, Вадим???» — вернулся он к записке.
«Теперь в ее глазах я полный мерзавец, — с горечью подумал он, забросил руки за голову, откинулся к спинке кресла и закрыл глаза. — Кто после такого поверит, что до последнего не знал, кто она такая? Влюбился по уши и лишь затем узнал, в кого… И что теперь? — глухо застонал он. — Оправдываться, доказывать, что я сам не читал это досье до прошлой пятницы? Но какой смысл? Того, что было, уже не вернуть… — опустил он руки и машинально включил компьютер. — А ведь у нее сегодня день рождения… Подарок в чемодане… Нет. Надо как-то это пережить. Отболит. И встречаться не стоит. Пусть для нее все останется так, как она считает. Может, так будет легче, — вздохнул он. — Раз уж включил, придется почту просмотреть», — бросил он взгляд на засветившийся монитор.
Последний раз он заглядывал в почтовый ящик в понедельник днем, и за два дня там скопилось немало сообщений. Большая часть — обычная деловая переписка. Но было два личных письма, заслуживающих внимания. Одно пришло с адреса Зайца, другое — от Кати. Наверное, боясь себе в том признаться, Вадим его очень ждал. Он уже привык к переписке с ней, к ее сообщениям, к ее стихам….
Письмо от Андрея оказалось ни чем иным, как ссылкой на статью, которую он уже успел прочитать. Вадим прокрутил страницу до самого низа. Судя по комментариям, ее не просто читали и активно обсуждали. Кое-кто делился воспоминаниями о профессоре Ладышеве, кто-то его благодарил, кто-то рассуждал о журналистской этике, хвалил автора, а иные осуждали.
Глянув на часы, Ладышев решил оставить комментарии на потом и открыл наконец письмо от Кати. Кому на самом деле оно адресовано, на первый взгляд было непонятно.
«Как же больно… Как же невыносимо больно терять то, что свалилось тебе с небес, озарило мир ярким светом! Прости меня, моя Любовь, ты ошиблась. Не ту выбрала… Я отпускаю тебя туда, откуда ты пришла… В бесконечность… Спасибо тебе за твой миг…. На свете обязательно найдутся двое, которых ты сделаешь счастливыми, для которых твой миг бесконечности растянется на всю жизнь. Прости меня, моя Любовь…» — дочитал он.
«И меня прости», — прошептал Вадим…
Проведя очередное утро над унитазом, Катя не выдержала, включила молчавший вторые сутки телефон и позвонила Ольге. Арина Ивановна права. Она явно нездорова. Надо идти к доктору, потому что ей никак нельзя болеть, пока отец не встанет на ноги и не выпишется из больницы. Только бы все прошло хорошо! Отец — сильный, выкарабкается. Должен же прийти конец испытаниям, выпавшим на их голову! Сколько можно? Надо в это хоть из последних сил, но верить.
Вот только чем больна она? Нервы? Или все-таки это инфекция? Оля была почти подругой, с нее Катя и решила начать.
Выслушав ее, Оля назначила время на четыре часа дня — перед началом приема в медицинском центре, где консультировала по вечерам. И предупредила, что откладывать визит не стоит, так как она уходит в отпуск по случаю свадьбы.
- Предыдущая
- 91/97
- Следующая
