Десять негритят - Кристи Агата - Страница 20

• Предыдущая
• 20/38
• Следующая

– Что ж, не стану спорить. Женоубийство – вещь вполне вероятная, чтобы не сказать естественная. Но не такое. Предположим, Роджерс убил жену из боязни, что она сорвется и выдаст его, или потому, что она ему опостылела, или, наконец, потому, что спутался с какой-нибудь крошкой помоложе, – это я могу себе представить. Но представить его мистером Онимом, этаким безумным вершителем правосудия, укокошившим жену за преступление, которое они совершили совместно, я не могу.

– Вы принимаете на веру ничем не подтвержденные данные, – сказал судья Уоргрейв. – Ведь нам неизвестно, действительно ли Роджерс и его жена убили свою хозяйку. Не исключено, что Роджерса обвинили в этом убийстве лишь для того, чтобы он оказался в одном с нами положении. Не исключено, что вчера вечером миссис Роджерс перепугалась, поняв, что ее муж сошел с ума.

– Будь по-вашему, – сказал Ломбард. – А.Н. Оним – один из нас. Подозреваются все без исключения.

А судья Уоргрейв продолжал:

– Мысль моя такова: ни хорошая репутация, ни положение в обществе, ни что другое не освобождают от подозрений. Сейчас нам необходимо в первую голову выяснить, кого из нас можно освободить от подозрений на основании фактов. Говоря проще, есть ли среди нас один (а вероятно, и не один) человек, который никак не мог подсыпать яду Марстону, дать снотворное миссис Роджерс и прикончить генерала Макартура?

Грубоватое лицо Блора осветила улыбка.

– Теперь вы говорите дело, сэр, – сказал он. – Мы подошли к самой сути. Давайте разберемся. Что касается Марстона, то тут уже ничего не выяснишь. Высказывались подозрения, будто кто-то подбросил яд в его стакан через окно перед тем, как он в последний раз налил себе виски. Замечу, что подбросить яд из комнаты было бы куда проще. Не могу припомнить, находился ли в это время в комнате Роджерс, но все остальные запросто могли это сделать. – Перевел дух и продолжал: – Теперь перейдем к миссис Роджерс. Здесь подозрения прежде всего падают на ее мужа и доктора. Любому из них ничего не стоило это сделать.

Армстронг вскочил. Его трясло от злости.

– Я протестую... Это неслыханно! Клянусь, я дал ей совершенно обычную...

– Доктор Армстронг! – Злой голосок судьи звучал повелительно. – Ваше негодование вполне естественно. И тем не менее надо изучить все факты. Проще всего было дать снотворное миссис Роджерс вам или Роджерсу. Теперь разберемся с остальными. Какие возможности подсыпать яд были у меня, инспектора Блора, мисс Брент, мисс Клейторн или мистера Ломбарда? Можно ли кого-либо из нас полностью освободить от подозрений? – Помолчал и сказал: – По-моему, нет.

– Да я и близко к ней не подходила, – вскинулась Вера.

– Если память мне не изменяет, – снова взял слово судья, – дело обстояло так. Прошу поправить меня, если я в чем-нибудь ошибусь: Антони Марстон и мистер Ломбард подняли миссис Роджерс, перенесли ее на диван, и тут к ней подошел доктор Армстронг. Он послал Роджерса за коньяком. Поднялся спор, откуда шел голос. Все удалились в соседнюю комнату, за исключением мисс Брент, она осталась наедине с миссис Роджерс, которая, напоминаю, была без сознания.

На щеках мисс Брент вспыхнули красные пятна. Спицы застыли в ее руках.

– Это возмутительно! – сказала она.

Безжалостный тихий голос продолжал:

– Когда мы вернулись в комнату, вы, мисс Брент, склонились над миссис Роджерс.

– Неужели обыкновенная жалость – преступление? – спросила Эмили Брент.

– Я хочу установить факты, и только факты, – продолжал судья. – Затем в комнату вошел Роджерс – он нес коньяк, в который, конечно, мог подсыпать снотворное до того, как вошел. Миссис Роджерс дали коньяку, и вскоре после этого муж и доктор проводили ее в спальню, где Армстронг дал ей успокоительное.

– Все так и было. Именно так, – подтвердил Блор. – А значит, от подозрений освобождаются: судья, мистер Ломбард, я и мисс Клейторн, – трубным ликующим голосом сказал он.

Пригвоздив Блора к месту холодным взглядом, судья пробормотал:

– Да ну? Ведь мы должны учитывать любую случайность.

– Я вас не понимаю. – Блор недоуменно уставился на судью.

– Миссис Роджерс лежит у себя наверху в постели, – сказал Уоргрейв. – Успокоительное начинает действовать. Она в полузабытьи. А что, если тут раздается стук в дверь, в комнату входит некто, приносит, ну, скажем, таблетку и говорит: «Доктор велел вам принять это». Неужели вы думаете, что она бы не приняла лекарство?

Наступило молчание. Блор шаркал ногами, хмурился. Филипп Ломбард сказал:

– Все это досужие домыслы. Никто из нас еще часа два-три не выходил из столовой. Умер Марстон, поднялась суматоха.

– К ней могли наведаться позже, – сказал судья, – когда все легли спать.

– Но тогда в спальне уже наверняка был Роджерс, – возразил Ломбард.

– Нет, – вмешался Армстронг. – Роджерс был внизу – убирал столовую, кухню. В этот промежуток кто угодно мог подняться в спальню миссис Роджерс совершенно незаметно.

– Но ведь к тому времени, доктор, – вставила мисс Брент, – она должна была уже давно заснуть – она приняла снотворное.

– По всей вероятности, да. Но поручиться в этом я не могу. До тех пор пока не пропишешь пациенту одно и то же лекарство несколько раз, не знаешь, как оно на него подействует. На некоторых успокоительное действует довольно медленно. Все дело в индивидуальной реакции пациента.

Ломбард сказал:

– Что еще вам остается говорить, доктор? Вам это на руку, так ведь?

Армстронг побагровел. Но не успел ничего сказать – снова раздался бесстрастный недобрый голос судьи:

– Взаимными обвинениями мы ничего не добьемся. Факты – вот с чем мы должны считаться. Мы установили, что нечто подобное могло произойти. Я согласен, процент вероятности здесь невысок, хотя опять же и тут многое зависит от того, кем был этот «некто».

– Ну и что это нам даст? – спросил Блор.

Судья Уоргрейв потрогал верхнюю губу, вид у него был до того бесстрастный, что наводил на мысль: а подвластен ли он вообще человеческим чувствам?

– Расследовав второе убийство, – сказал он, – мы установили, что ни один из нас не может быть полностью освобожден от подозрений. А теперь, – продолжал он, – займемся смертью генерала Макартура. Она произошла сегодня утром. Я прошу всякого, кто уверен, что у него или у нее есть алиби, по возможности кратко изложить обстоятельства дела. Я сам сразу же заявляю, что у меня алиби нет. Я провел все утро на площадке перед домом, размышлял о том невероятном положении, в котором мы очутились. Ушел я оттуда, только когда раздался гонг, но были, очевидно, какие-то периоды, когда меня никто не видел, – и в это время я вполне мог спуститься к морю, убить генерала и вернуться на свое место. Никаких подтверждений, что я не покидал площадку, кроме моего слова, я представить не могу. В подобных обстоятельствах этого недостаточно. Необходимы доказательства.

Блор сказал:

– Я все утро провел с мистером Ломбардом и мистером Армстронгом. Они подтвердят.

– Вы ходили в дом за канатом, – возразил Армстронг.

– Ну и что? – сказал Блор. – Я тут же вернулся. Вы сами это знаете.

– Вас долго не было, – сказал Армстронг.

– На что, черт побери, вы намекаете? – Блор налился кровью.

– Я сказал только, что вас долго не было, – повторил Армстронг.

– Его еще надо было найти. Попробуйте сами найти в чужом доме моток каната.

– Пока мистера Блора не было, вы не отходили друг от друга? – обратился судья к Ломбарду и Армстронгу.

– Разумеется, – подтвердил Армстронг. – То есть Ломбард отходил на несколько минут. А я оставался на месте.

Ломбард улыбнулся:

– Я хотел проверить, можно ли отсюда дать сигналы на сушу при помощи гелиографа. Пошел выбирать место, отсутствовал минуты две.

– Это правда. – Армстронг кивнул. – Для убийства явно недостаточно.

– Кто-нибудь из вас смотрел на часы? – спросил судья.

– Н-нет.

– Я вышел из дому без часов, – сказал Ломбард.

• Предыдущая
• 20/38
• Следующая