Укус змеи (сборник) - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 26

• Предыдущая
• 26/44
• Следующая

Точно много-многолетняя пружина, закрученная очень давно — со встречи с Мишей, со свадьбы, с рождения дочери, — стала вдруг ослабевать и раскручиваться со ржавым звуком. Таня даже слегка испугалась — не слышно ли Василию Ивановичу скрежета из ее груди? Ведь стыдно, если догадается: поговорил со мной, посверкал очами, улыбнулся, а я и поплыла — сняла с себя все обязательства и клятвы. Вот сижу тут, душой голая, теплая и расслабленная до крайности.

«Ну, ты еще в штаны надуй от умиления!» — попробовала одернуть себя Таня. Ее подруга Лизавета как-то лечилась у экстрасенса от аллергии на рыбу. Аллергия не прошла, но целитель вызывал восхищение. «Он так расслабляет! — изумлялась Лиза голосом Раневской. — Некоторые от расслабления даже писаются!»

Воспоминания о подруге не помогли. Нечаянная благость усмирению не поддавалась, да и не очень хотелось. Татьяна ощущала легкость свободы и светлую горечь одновременно. Я, конечно, и коня на скаку… и в горящую избу… запросто… но ведь я — слабая и беззащитная, мне надежная опора требуется… А такие вот, ясноглазые… сидят в бараках Нахаловки и знать меня не знают!

Захотелось плакать. Без причины, то есть по тысяче причин — потому что Миша дурную болезнь подхватил, потому что бросил ее ради молоденькой, потому что дочь никогда сама не позвонит, не спросит, как мама себя чувствует, потому что семейка уголовников в последней сделке нарисовалась, потому что седину приходится закрашивать, потому что превратилась в скаковую лошадью, у которой каждый день — ипподром, потому что этот доктор… Ой, не самая ли главная статья отчаяния?.. Не мой, чужой… И баб у него, естественно, как блох у дворового кота!

Таня шмыгнула носом, удерживая слезы. Вскочила:

— Спасибо! Мне пора!

Она настолько любит своего мужа, рассуждал Вася, что едва сдерживает рыдания. Несмотря на это убеждение, Василий поступил импульсивно и дико. Какая-то сила его швырнула навстречу Татьяне, и он ее обнял.

Так не поступают врачи с родственниками пациентов, так не обращаются нормальные мужики с достойными женщинами! Какая муха его укусила?

Татьяна росту ниже среднего, ее голова пришлась чуть выше его пояса. Василию казалось, что он приголубил ребенка. И в то же время чувства испытывал далеко не отеческие. Все смешалось: то ли женщина, то ли дитя, то ли целовать ее, то ли баюкать.

Он был таким высоким! Татьянин нос уткнулся куда-то в область его пупка. И руки у него точно многометровые, нежные и ласковые, запеленал своими руками. Так бы стояла и стояла, зажмурив глаза, прижавшись к теплому колоссу. С ней творится неладное, но отчаянно приятное.

— Все будет хорошо, миленькая! — погладил ее по голове, чмокнул в макушку Василий.

Очень надеялся, что докторский тон ему удался. «Миленькими» он называл пациентов, переживающих сильную боль: миленький, потерпите!

— Спасибо! Извините! — отстранилась Татьяна и нервно поправила прическу.

«Еще вопрос, кто перед кем должен извиняться», — подумал Вася. А вслух сказал:

— Я провожу вас.

— Не стоит, я на машине.

— Значит, провожу вас вместе с машиной.

Подал шубу Тане и сам оделся.

Татьяна ожидала, что Кладов проводит ее до автомобиля. Но доктор не думал прощаться. Подошел к передней дверце, взялся за ручку, ожидая, пока Таня откроет автомобиль. Она так и сделала, села в кресло и опустила кнопку блокировки дверцы. Василий устроился рядом.

Он не переобулся и сейчас был в стареньких комнатных тапочках со стоптанными пятками. «Сказать ему? — замешкалась Татьяна, заводя и прогревая мотор. — Надо сказать, неудобно». Но произнесла совершенно иное:

— Я живу на проспекте Победы.

— Тогда нам лучше ехать через парковую аллею.

— Лучше, — согласилась Таня и нажала на сцепление.

«Осел! — казнил себя мысленно Кладов. — В тапочках поперся! Но с другой стороны, чем не повод для продолжения знакомства? У меня носки с дырками или без? Не помню. Скорее всего — с дырками. Черт!» Он подсунул ноги под сиденье.

— Не молчите, — попросила Таня. — Рассказывайте что-нибудь.

— Что может поведать простой российский лекарь? Только случаи из своей практики.

И Василий рассказал несколько анекдотичных медицинских историй, приписав себе роль главного героя или очевидца.

Когда он работал в кардиологии, к ним периодически звонили в отделение и спрашивали: «Это стенокардия?»

Таня слабо улыбнулась.

В больнице был лифт и при нем лифтер, дядька ленивый и вредный. Вверх-вниз шнырявшие пассажиры ему надоели. Повесил на двери объявление: «Лифт в аварийном состоянии. Перевозит только тяжелобольных». Получилось — мол, этих не жалко.

Таня хмыкнула и широко улыбнулась.

Однажды Василий возвращался с работы вместе с другом, врачом-стоматологом, ехали в троллейбусе, заговорились, чуть не проехали свою остановку, выскочили в последнюю секунду. И тут друг понимает, что оставил в троллейбусе портфель, в котором зарплата. Стоматолог с утра до вечера говорит пациентам: откройте рот, закройте рот, сплюньте. И тут его на нервной почве заклинило. Бежит за уходящим троллейбусом, колотит в дверь и орет: «Откройте рот! Откройте рот!»

Таня хохотнула и спросила:

— Догнали?

— Да. Когда портфель вызволили, я говорю приятелю: теперь можно сплюнуть. Еще из транспортного. Еду в автобусе, входит женщина, бывшая моя пациентка, я с ней здороваюсь. В ответ получаю нечто грубое и невнятное, вроде того, что знать вас не знаю. Коротка человеческая память, думаю. И вдруг она во весь голос как закричит: «Василий Иванович, это вы! Ой, не узнала! Простите! Но я вас никогда одетым не видела!» Автобус задрожал от хохота, а я выскочил раньше времени.

Василий, повернув голову, внимательно посмотрел на Таню. Отлично, она почти расслабилась.

— Ну и самый выдающийся случай из моей практики. Как-то после тяжелого дежурства и легкого возлияния по случаю дня рождения коллеги я пошел в драмтеатр. Пьеса оказалась скучной, я задремал. По ходу действия кто-то из героев падает в обморок и остальные начинают вопить: «Врача! Врача!» Эти крики меня разбудили, я автоматически поднялся и двинул на сцену…

Татьяна заливисто рассмеялась. Чуть не проехала свой поворот и не врезалась во встречную машину, невидимый водитель которой возмущенно просигналил.

— Осторожнее! — предупредил Вася.

— Да уж! Ваши истории…

— Могут нас обоих до травматологии довести, — закончил фразу Вася.

— Но вам и положено анекдотами сыпать.

— Разве?

— С таким именем-отчеством! Василий Иванович. Как Чапаев!

— Верно, стараюсь соответствовать.

— А вы, между прочим, в тапочках!

— А я, между прочим, знаю! И все гораздо хуже.

— Почему?

— Потому что у меня носки дырявые!

Им показалось это ужасно смешным и остроумным. Вместе расхохотались, Тане пришлось даже затормозить.

Когда подъехали к ее дому, почти легко спросила:

— И что мне с вами делать? Везти обратно? Или…

— Или! — быстро ответил Вася. — Теперь ваша очередь меня кофе поить.

— Хорошо, — так же быстро согласилась Таня.

Ее очень тронуло, что, оглядевшись в ее квартире, Василий Иванович выделил ее любимицу — люстру.

— Чудо! — сказал он, задрав голову.

Нет, «задрав» — не правильно. Ему, с его ростом, почти не пришлось выкручивать шею.

— Сказка! — искренне восхитился Кладов. — Вы повесили себе под потолок вечный праздник.

— А то! — согласилась Таня.

Они больше двух часов, которые пролетели как две минуты, просидели на кухне. Пили растворимый кофе, потом крепко заваренный чай. Сахар у Тани был, а также конфеты. Сыр и колбасу слопал моложавый Кутузов. О нем не вспоминали, он почему-то уплыл, испарился, остался в другой жизни. И в разговоре неловких пауз не возникало. Точно им давно следовало встретиться, чтобы наговориться, но наговориться было невозможно, потому что в два коротеньких часа не уложить все накопившееся за вовсе не короткую жизнь.

• Предыдущая
• 26/44
• Следующая