Щелкни пальцем только раз - Кристи Агата - Страница 48

• Предыдущая
• 48/50
• Следующая

Таппенс повернула голову за указующим перстом. На стене висела картина, написанная маслом: девушка в натуральную величину в костюме из белых сатиновых листьев с надписью: «Водяная лилия».

— Водяная лилия была одна из моих лучших ролей. Все так говорили.

Таппенс неторопливо вернулась и села. Она уставилась на миссис Ланкастер во все глаза, и, пока она делала, слова повторялись у нее в голове. «Это было ваше бедное дитя?» Слова, которые она слышала в «Солнечном кряже». Она тогда испугалась. Испугалась она и сейчас. Она еще даже не была уверена, чего именно боится, но ее охватил тот же самый страх. Она смотрела на это благожелательное лицо, на эту добрую улыбку.

— Мне пришлось повиноваться командам, которые мне давались… Должны быть умертвители. Меня назначили по этой части. Я приняла свое назначение. Они уходят безгрешными, понимаете. Я имею в виду, дети ушли безгрешными. Они были недостаточно взрослыми, чтобы согрешить. И вот я отправила их на небеса, как мне было назначено. Все еще невинными. Еще не вкусившими зла. Вы понимаете, какая это великая честь — быть избранной. Быть одним из специально избранных. Я всегда любила детей. Своих детей у меня не было. Это было очень жестоко, правда же, или казалось жестоким. Но на самом деле это было возмездие за то, что я содеяла. Вы, вероятно, знаете, что я содеяла.

— Нет, — сказала Таппенс.

— О, вы, похоже, столько знаете. Я думала, возможно, вы и это знаете. Был один доктор. Я пошла к нему. Тогда мне было всего семнадцать лет, и я очень боялась. Он сказал, что ничего страшного, можно избавиться от ребенка, и никто об этом никогда не узнает. Но оказалось страшно, вы понимаете. Мне стали сниться сны. Мне снилось, что младенец постоянно во мне и спрашивает меня, почему он так и не жил. Младенец говорил мне, что ему нужны подружки. Это была девочка, вы знаете… Да, я уверена, это была девочка. Она приходила, и ей нужны были другие дети. Затем я получила команду. У меня детей быть не могло. Я вышла замуж, и я думала, у меня будут дети, к тому же мой муж страстно хотел детей, но дети так и не появились, потому что, видите ли, я была проклята. Вы понимаете это, правда же? Но был и путь искупления. Искупления за грехи. Ведь то, что я содеяла, было убийством, поскольку другие убийства уже не будут убийствами, они будут жертвоприношениями. Они будут как подношения. Вы ведь понимаете разницу, правда? Дети ушли, чтобы составить компанию моей девочке. Дети разного возраста, но молодые. Поступала команда, и… — Она подалась вперед и дотронулась до Таппенс. — …сделать это было такое счастье. Вы ведь понимаете это, правда же? Для меня было такое счастье освободить их, чтобы они никогда не познали грех, как познала его я. Я, разумеется, никогда никому ничего не говорила, никому об этом не было суждено знать. В этом мне надо было быть уверенной. Но иногда попадались люди, которые узнавали об этом или начинали подозревать. И тогда, разумеется… ну, я хочу сказать, им тоже надо было умереть, с тем, чтобы я была в безопасности. Так что я всегда была в полной безопасности. Вы ведь понимаете, правда же?

— Не… не совсем.

— Но вы ведь знаете. Потому-то вы и приехали сюда, правда же? Вы знали. Вы поняли это в тот день, когда я вас спросила в «Солнечном кряже». Я сказала: «Это было ваше бедное дитя?» Я подумала, вы, наверное, приехали, потому что вы мать. Одна из тех матерей, чьих детей я убила. Я надеялась, что как-нибудь вы вернетесь, и мы выпьем по стаканчику молока. Обычно это было молоко. Иногда какао. Для любого, кто узнавал обо мне.

Она неторопливо прошла через комнату и открыла какой-то шкафчик в углу.

— Миссис Муди, — сказала Таппенс, — она тоже?..

— Ах, вы о ней знаете… она не была матерью… она была костюмером в театре. Она узнала меня, так что ей пришлось уйти. — Неожиданно повернувшись, она направилась к Таппенс, держа стакан молока и убеждающе улыбаясь.

— Выпейте, — сказала она. — Просто выпейте его. Таппенс посидела секунду, потом вскочила на ноги и бросилась к окну. Схватив стул, она разбила стекло. Высунув голову, она пронзительно закричала:

— На помощь! На помощь!

Миссис Ланкастер засмеялась. Она поставила стакан на стол, откинулась на спинку стула и смеялась.

— Какая вы глупая. И кто же, по-вашему, придет? Кто же, по-вашему, может прийти? Им бы пришлось ломать двери, им бы пришлось пробиваться через ту стену, а к тому времени… есть ведь и другие вещи, вы знаете. Не обязательно это должно быть молоко. Молоко — это легкий способ. Молоко, какао и даже чай. Для маленькой миссис Муди я положила его в какао — она любила какао.

— Морфий? А как вы его достали?

— О, это было легко. Один мужчина, с которым я жила много лет назад… У него был рак… доктор дал мне лекарства… чтобы были у меня под рукой… другие наркотики тоже… потом я сказала, что все выбросила… но я их сохранила, и другие наркотики и болеутоляющие… я думала, в один прекрасный день они могут пригодиться… и они и в самом деле пригодились… У меня до сих пор есть запас… сама я ничего такого не принимаю… я в это не верю. — Она подтолкнула стакан с молоком к Таппенс. — Выпейте, это гораздо более легкий способ. Другой способ… беда в том, что я даже не уверена, куда я его положила.

Она встала со стула и принялась расхаживать по комнате.

— Куда же я его положила? Куда? Теперь, когда я старею, я все забываю.

Таппенс снова завопила: «На помощь!», но на берегу канала по-прежнему никого не было. Миссис Ланкастер все еще бродила по комнате.

— Я думала… ну да, я думала… ну конечно, в моей сумке для вязанья.

Таппенс отвернулась от окна. Миссис Ланкастер пошла на нее.

— Какая вы глупая женщина, — сказала миссис Ланкастер, — раз хотите, чтобы было так.

Она выбросила левую руку и схватила Таппенс за плечо. Правая рука появилась из-за спины, в ней она держала длинный тонкий стилет. Таппенс сопротивлялась. Она подумала: «Я легко могу остановить ее. Легко. Она старая женщина. Слабая. Она не может…»

И вдруг в холодной волне охватившего ее страха она подумала: «Но и я ведь старая женщина. Я уже не так сильна, какой себя считаю. Я не так сильна, как она. Ее руки, ее хватка, ее пальцы. Наверное, потому что она сумасшедшая, а сумасшедшие, я всегда слышала, очень сильные.

Блестящее лезвие приближалось к ней. — Таппенс пронзительно закричала. Снизу до нее донеслись крики и удары — удары по двери, как будто кто-то пытался взломать двери или окна. «Но они никогда не пробьются, — подумала Таппенс. — Они ни за что не пробьются через эту дверь с секретом. Если только они не знают, как работает механизм».

Она сопротивлялась изо всех сил. Пока еще ей удавалось отвести от себя руку миссис Ланкастер. Но последняя была более крупной женщиной. Крупная сильная женщина. Лицо ее по-прежнему улыбалось, только оно лишилось благожелательности. На нем появилось выражение, какое бывает у человека, который, что называется, «балдеет».

— Убийца Кейт, — сказала Таппенс.

— Так вы и мое прозвище знаете? Да, я придала ему возвышенный характер. Я стала убийцей Господа. На то воля божья, чтобы я вас убила. Вы ведь понимаете это, правда же? Так что, все справедливо.

Таппенс оказалась уже прижатой к большому стулу. Одной рукой миссис Ланкастер прижимала ее к стулу, давление все усиливалось — ускользнуть уже было невозможно. Острая сталь стилета в правой руке миссис Ланкастер неумолимо приближалась.

«Нельзя паниковать, — подумала Таппенс, — нельзя паниковать. И тут же, с резкой настойчивостью: „Но что я могу сделать? Бороться тщетно“.

И вдруг нахлынул страх — тот самый резкий страх, который она впервые испытала в «Солнечном кряже»…

«Это ваше бедное дитя?»

То было первое предупреждение, но она не правильно его поняла… она даже не знала, что это предупреждение.

Ее глаза следили за приближающейся сталью, но, как ни странно, в состояние паралича ее привел не блестящий металл и не таившаяся в нем угроза, а лицо над ним — это было улыбающееся благожелательное лицо миссис Ланкастер, улыбавшееся довольной, счастливой улыбкой, улыбкой женщины, выполняющей с деликатным благоразумием свое предназначение.

• Предыдущая
• 48/50
• Следующая