Смерть приходит в конце - Кристи Агата - Страница 19

• Предыдущая
• 19/43
• Следующая

– Да, конечно, – чуть улыбнулся Яхмос. – Скорее, наоборот. Кроме того, это началось не после смерти Нофрет, а до нее.

Сказал он это не совсем уверенно, и Ренисенб быстро взглянула на него. Тогда Яхмос тихо, но настойчиво повторил:

– До смерти Нофрет. Тебе не кажется?

– Я заметила это только после ее смерти, – задумчиво ответила Ренисенб.

– И Сатипи тебе ничего не говорила? Ты твердо помнишь?

Ренисенб опять покачала головой.

– Знаешь, Яхмос, по-моему, Сатипи и вправду нездорова. Мне кажется, она чего-то боится.

– Боится? – не сумел сдержать удивления Яхмос. А чего ей бояться? Кого? Сатипи всегда была храброй, как лев.

– Я знаю, – беспомощно призналась Ренисенб. – Мы все так считали. Но люди, как ни странно, меняются.

– Как, по-твоему, может, Кайт что-нибудь известно? Не говорила ли Сатипи с ней?

– Разумеется, Сатипи скорей бы сказала ей, чем мне, но, по-моему, такого разговора между ними не было. Нет, не было, я уверена.

– А что думает Кайт?

– Кайт? Кайт никогда ни о чем не думает. Зато Кайт, вспомнила Ренисенб, воспользовавшись необычной кротостью Сатипи, забрала себе и своим детям лучшие из вновь вытканных полотнищ льна, на что никогда бы не решилась, будь Сатипи в себе. Стены дома рухнули бы от ее крика! То, что Сатипи безропотно стерпела это, по правде говоря, просто потрясло Ренисенб.

– Ты говорил с Изой? – спросила Ренисенб. – Наша бабушка очень хорошо разбирается в женщинах и в их настроении.

– Иза посоветовала мне вознести хвалу богам за эту перемену, только и всего, – с досадой ответил Яхмос. – Можешь не надеяться, сказала она, что Сатипи долго будет пребывать в таком благодушном настроении.

– А Хенет ты спрашивал? – не сразу решилась подать ему эту мысль Ренисенб.

– Хенет? – нахмурился Яхмос. – Нет. Я не рискнул бы говорить с Хенет о таких вещах. Она и так многое себе позволяет. Отец чересчур к ней снисходителен.

– Я знаю. Она ужасно всем надоела. Тем не менее… – не сразу нашлась Ренисенб, – Хенет обычно все обо всех знает.

– Может, ты спросишь у нее, Ренисенб? – задумался Яхмос. – А потом передашь мне ее ответ?

– Пожалуйста.

Улучив минуту, когда они с Хенет оказались наедине, направляясь к навесу, под которым женщины ткали полотно, Ренисенб попробовала поговорить с ней о Сатипи. И была крайне удивлена, заметив, что этот вопрос встревожил Хенет. От ее обычного желания посплетничать и следа не осталось.

Она дотронулась до висящего у нее на шее амулета и оглянулась.

– Меня это не касается… Мне некогда замечать, кто и как себя ведет. Это не мое дело. Я не хочу быть причастной к чужой беде.

– К беде? К какой беде?

Хенет бросила на нее быстрый взгляд.

– Надеюсь, ни к какой. Нас это, во всяком случае, не касается. Нам с тобой, Ренисенб, не в чем себя упрекнуть. Это-то меня и утешает.

– Ты хочешь сказать, что Сатипи… О чем ты говоришь?

– Ни о чем. И, пожалуйста, Ренисенб, не пытайся у меня что-то выведать. Я в этом доме почти на положении служанки, и мне не пристало высказывать свое мнение о том, к чему я не имею никакого отношения. Если хочешь знать, то я считаю, что перемена эта нам на благо и, если все так и останется, значит, нам везет. А теперь, Ренисенб, мне некогда, я должна присмотреть, чтобы на полотне была поставлена правильная метка. Эти беспечные служанки только болтают и смеются, вместо того чтобы работать как следует.

И она стремглав бросилась под навес, а Ренисенб медленно двинулась обратно к дому. Она незамеченной вошла в покои Сатипи, и та с воплем вскочила с места, когда Ренисенб тронула ее за плечо.

– О, как ты меня напугала! Я думала…

– Сатипи, – обратилась к ней Ренисенб, – что случилось? Может, ты скажешь мне? Яхмос беспокоится о тебе и…

Сатипи прижала пальцы к губам. А потом, заикаясь и испуганно расширив глаза, прошептала:

– Яхмос? А что… Что он сказал?

– Он обеспокоен. Ты кричишь во сне…

– Ренисенб! – схватила ее за руку Сатипи. – Я кричала… Что я кричала?

Ее глаза, казалось, от страха вот-вот вылезут из орбит.

– Яхмос считает… Что он тебе сказал?

– Мы оба считаем, что ты либо нездорова, либо чем-то расстроена.

– Расстроена? – еле слышно повторила Сатипи с какой-то странной интонацией.

– Ты в самом деле чем-то расстроена, Сатипи?

– Может быть… Не знаю. Дело не в этом.

– Я знаю. Ты чего-то боишься, верно?

Взгляд Сатипи стал холодно-неприязненным.

– К чему ты это говоришь? Почему я должна чего-то бояться? Что может меня пугать?

– Не знаю, – ответила Ренисенб. – Но ведь это так, правда?

Сделав над собой усилие, Сатипи обрела прежнюю заносчивость.

– Я никого и ничего не боюсь! – вскинув голову, заявила она. – Как ты смеешь строить такие предположения, Ренисенб! И я не потерплю, чтобы вы с Яхмосом вели обо мне разговоры. Яхмос и я, мы хорошо понимаем друг друга. – Она помолчала, а потом резко заключила:

– Нофрет умерла – и тем лучше, – вот что я тебе скажу. Можешь передать это всем, кто спрашивает, что я думаю по этому поводу!

– Нофрет? – удивленно переспросила Ренисенб. Сатипи пришла в ярость – такой она часто была прежде.

– Нофрет, Нофрет, Нофрет! Меня тошнит от этого имени! Слава богам, больше не придется слышать его в нашем доме!

Ее голос поднялся до самых высоких нот, как бывало раньше, но как только в комнате появился Яхмос, она сразу сникла.

– Замолчи, Сатипи, – сурово приказал он. – Если тебя услышит отец, опять будут неприятности. Почему ты так глупо ведешь себя?

Еще больше, чем суровый и недовольный тон Яхмоса, удивило Ренисенб поведение Сатипи.

– Прости меня, Яхмос… – кротко пролепетала она. – Я не подумала…

– Впредь будь более осмотрительной! Вы с Кайт и так достаточно натворили глупостей. Чувства меры нет у вас, женщин!

– Прости… – снова пролепетала Сатипи.

Решительным шагом, словно удачная попытка хоть раз в жизни утвердить свою власть пошла ему на пользу, Яхмос вышел из покоев.

Ренисенб решила побывать у старой Изы. Может, бабушка, подумалось ей, посоветует что-нибудь разумное.

Однако Иза, которая со вкусом расправлялась с огромной кистью винограда, отнеслась к этому вопросу крайне несерьезно.

– Сатипи? К чему вся эта шумиха вокруг Сатипи? Вам что, так нравилось, когда она вас поносила и всеми помыкала в доме, что вы враз растерялись, как только она стала вести себя примерно? – И, выплюнув виноградные косточки, добавила:

– Во всяком случае, долго это не протянется, если, конечно, Яхмос не примет мер.

– Яхмос?

– Да. Надеюсь, Яхмос наконец пришел в себя и как следует поколотил Сатипи. Ей это и требовалось – она из тех женщин, которым по душе хорошая трепка. Яхмос, кроткий и не помнящий зла, должно быть, был для нее немалым испытанием.

– У Яхмоса золотое сердце, – возмутилась Ренисенб. – Он добрый и нежный, как женщина, если женщины вообще способны быть нежными, словно сомневаясь, добавила она.

– Хоть и несколько запоздалая, но верная мысль, внучка, – усмехнулась Иза. – Нет, никакой нежности в женщинах нет, а если есть, то помоги им, Исида! И очень немногие женщины хотели бы иметь доброго и нежного мужа. Им скорее нужен красивый и буйный грубиян, вроде Себека. Такой им больше по душе. Или смышленый молодой человек, вроде Камени, а, Ренисенб? Такой не даст собой командовать. И любовные песни он недурно распевает, а? Хи-хи-хи.

Щеки у Ренисенб зарделись.

– Не понимаю, о чем ты, – с достоинством заявила она.

– Вы думаете, старая Иза ни о чем не догадывается. Догадываюсь! – Она подслеповато всматривалась в Ренисенб. – Догадываюсь раньше тебя, дитя мое. Не сердись. Так устроена жизнь, Ренисенб. Хей был тебе славным братом, но он уплыл в своей лодке к тем, кому приносят жертвы. Сестра найдет себе нового брата, который будет пронзать рыбу копьем в нашей реке Ниле – не берусь утверждать, что Камени для этого очень подходит. Его больше привлекают тростниковая палочка и свиток папируса, хотя он и хорош собой и умеет петь любовные песни. Но при всех его достоинствах я не думаю, что он тебе пара. Мы ничего о нем не знаем, кроме того, что он явился из Северных Земель. Имхотепу он по душе, но это ничего не значит, ибо я всегда считала Имхотепа дураком. Лестью его можно в два счета обвести вокруг пальца. Посмотри на Хенет!

• Предыдущая
• 19/43
• Следующая