Смерть приходит в конце - Кристи Агата - Страница 36

• Предыдущая
• 36/43
• Следующая

– Разве ты не понимаешь, Ренисенб, – уговаривал ее Камени, – что как только я приехал сюда и мы встретились, я в то же мгновенье тебя полюбил и больше ни о ком и не помышлял? Нофрет сразу это заметила.

Да, думала Ренисенб, Нофрет это заметила. И с той минуты ее возненавидела. Нет, Ренисенб не могла ее винить.

– Я даже не хотел писать ее письмо твоему отцу. Я вовсе не хотел быть пособником ее замыслов. Но отказаться было нелегко – постарайся понять, что я не мог этого сделать.

– Да, да, – перебила его Ренисенб, – только все это не имеет никакого значения. Но несчастная Нофрет, она так страдала! Она, наверное, очень любила тебя.

– Но я не любил ее, – повысил голос Камени.

– Ты жестокий, – сказала Ренисенб.

– Нет, просто я мужчина, вот и все. Если женщина начинает донимать меня своей любовью, меня это раздражает. Мне не нужна была Нофрет. Мне нужна была ты. О Ренисенб, ты не должна сердиться на меня за это!

Она не смогла сдержать улыбки.

– Не разрешай мертвой Нофрет вносить раздор между нами – живыми. Я люблю тебя, Ренисенб, ты любишь меня, а все остальное не имеет никакого значения.

Она посмотрела на Камени – он стоял, чуть склонив голову набок, с выражением мольбы на всегда веселом уверенном лице. Он казался совсем юным.

«Он прав, – подумала Ренисенб. – Нофрет уже нет, а мы есть. Теперь я понимаю ее ненависть ко мне: как жаль, что она так страдала, – но я ни в чем не виновата. И Камени не виноват в том, что полюбил меня, а не ее».

Тети, которая играла на берегу, подошла и потянула мать за руку.

– Мы скоро пойдем домой? Я хочу домой.

Ренисенб глубоко вздохнула.

– Сейчас пойдем, – ответила она. Они направились к дому. Тети бежала чуть впереди.

– Ты не менее великодушна, Ренисенб, чем красива, – удовлетворенно заметил Камени. – Надеюсь, между нами все по-старому?

– Да, Камени, все по-старому.

– Там на реке, – понизив голос, сказал он, – я был по-настоящему счастлив. А ты тоже была счастлива, Ренисенб?

– Да, я была счастлива..

– Но у тебя был такой вид, будто твои мысли где-то далеко-далеко. А мне бы хотелось, чтобы ты думала обо мне.

– Я и думала о тебе.

Он взял ее за руку, и она не отняла ее. Тогда он тихо запел:

«Моя сестра подобна священному дереву…» Он почувствовал, как задрожала ее рука, услышал, как участилось дыхание, и испытал истинное счастье.

Ренисенб позвала к себе Хенет.

Хенет вбежала в ее покои и тут же остановилась, увидев, что Ренисенб стоит, держа в руках открытую шкатулку и сломанный амулет. Лицо Ренисенб было суровым.

– Это ты принесла ко мне эту шкатулку для украшений, Хенет? Ты хотела, чтобы я увидела этот амулет. Ты хотела, чтобы в один прекрасный день я…

– Обнаружила, у кого другая половинка? Я вижу, ты обнаружила. Что ж, тебе это только на пользу, Ренисенб. – И Хенет злорадно рассмеялась.

– Ты хотела, чтобы, обнаружив, я огорчилась, – сказала Ренисенб, пылая гневом. – Тебе нравится причинять боль людям, не так ли, Хенет? Ты никогда не говоришь откровенно. Ты выжидаешь удобного случая, чтобы нанести удар. Ты ненавидишь нас всех, верно? И всегда ненавидела.

– Что ты говоришь, Ренисенб? Я уверена, что у тебя и в мыслях нет ничего подобного.

Но теперь она не ныла, как обычно, теперь в ее голосе слышалось тайное торжество.

– Ты хотела поссорить нас с Камени. Как видишь, ничего у тебя не получилось.

– Ты великодушна и умеешь прощать, Ренисенб. Не то что Нофрет, правда?

– Не будем говорить о Нофрет.

– Пожалуй, ты права. Камени счастливчик, да и красивый он, а? Ему повезло, хочу я сказать, что, когда потребовалось, Нофрет умерла. Она бы доставила ему кучу неприятностей – настроила бы против него твоего отца. Ей вовсе не по душе было бы, если он взял бы тебя в жены, нет, ей бы это не понравилось. По правде говоря, уж она бы нашла способ помешать вам, не капли не сомневаюсь.

Ренисенб смотрела на нее с неприязнью.

– До чего же ядовит твой язык, Хенет! Жалит, как скорпион. Но тебе не удастся меня огорчить.

– Ну, и прекрасно, чего же еще? Ты, наверное, влюблена по уши в этого красавчика? Ох уж этот Камени, знает, как петь любовные песни. И умеет добиваться чего надо, не беспокойся. Я восхищаюсь им, клянусь богами. А на вид такой простосердечный и прямодушный.

– Ты о чем, Хенет?

– Всего лишь о том, какое восхищение у меня вызывает Камени. Я убеждена, что он на самом деле простосердечный и прямодушный, а не прикидывается таким. До чего это все похоже на одну из тех историй, которые рассказывают на торжищах сказочники! Бедный молодой писец женится на дочке своего господина, который оставляет им большое наследство, и с тех пор они живут-поживают припеваючи. Удивительно, до чего же всегда везет молодым красавцам!

– Я права, – заметила Ренисенб. – Ты нас и вправду ненавидишь.

– Как ты можешь говорить такое, Ренисенб, когда тебе хорошо известно, что я из последних сил трудилась на вас всех после смерти вашей матери? – Однако тайное торжество продолжало звучать в ее голосе вместо привычного нытья.

Ренисенб опять посмотрела на шкатулку, и тут ее осенила новая догадка.

– Это ты положила золотое ожерелье с львиными головами в эту шкатулку. Не отрицай, Хенет. Я знаю.

Злорадного торжества как не бывало. Хенет испугалась.

– Я была вынуждена сделать это, Ренисенб. Я боялась.

– Чего ты боялась?

Хенет подвинулась на шаг и понизила голос:

– Мне его дала Нофрет. Подарила, хочу я сказать. За некоторое время до смерти. Она иногда делала мне подарки. Нофрет была не из жадных. Да, она была щедрой.

– То есть неплохо тебе платила.

– Не надо так говорить, Ренисенб. Я тебе сейчас все расскажу. Она подарила мне золотое ожерелье со львами, аметистовую застежку и еще две-три вещицы. А потом, когда пастух рассказывал, что видел женщину с ожерельем на шее, я испугалась. Могут подумать, решила я, что это я бросила отраву в вино. Вот я и положила ожерелье в шкатулку.

– И это правда, Хенет? Ты когда-нибудь говорила правду?

– Клянусь, что это правда, Ренисенб. Я боялась…

Ренисенб с любопытством посмотрела на нее.

– Ты вся дрожишь, Хенет, будто тебе и сейчас страшно.

– Да, страшно… У меня есть на то причина.

– Какая? Скажи.

Хенет облизала свои тонкие губы. И оглянулась. А когда вновь посмотрела на Ренисенб, у нее был взгляд затравленного зверя.

– Скажи, – повторила Ренисенб. Хенет покачала головой.

– Мне нечего сказать, – не очень твердо отозвалась она.

– Ты слишком много знаешь, Хенет. Ты всегда знала чересчур много. Тебе это нравилось, но сейчас знать много опасно – вот в чем беда, верно?

Хенет опять покачала головой. Потом зло усмехнулась.

– Подожди, Ренисенб. В один прекрасный день я буду щелкать кнутом в этом доме. Подожди – и увидишь.

Ренисенб собралась с духом.

– Мне ты зло причинить не сумеешь, Хенет. Моя мать не даст меня в обиду.

Лицо Хенет изменилось, глаза засверкали.

– Я ненавидела твою мать, – выкрикнула она. – Всю жизнь ненавидела… И тебя, у которой ее глаза, ее голос, ее красота и ее высокомерие, тебя я тоже ненавижу, Ренисенб.

Ренисенб рассмеялась.

– Наконец-то я заставила тебя признаться.

Старая Иза, тяжело опираясь на палку, вошла в свои покои.

Она была в смятении и очень устала. Возраст, думала она, наконец-то берет свое. До сих пор ей приходилось испытывать только телесную усталость, духом она была тверда, как в молодости. Но нынче, вынуждена была признать она, душевное напряжение лишало ее последних сил.

Теперь она без сомнения знала, откуда надвигается угроза, но дать себе послабление не могла. Наоборот, приходилось быть более чем когда-либо начеку, ибо она намеренно привлекла к себе внимание. Доказательства, доказательства, следует раздобыть доказательства. Но каким образом?

• Предыдущая
• 36/43
• Следующая