Мародер - аль Атоми Беркем - Страница 70
- Предыдущая
- 70/74
- Следующая
— Да и хуй на тебя, баран бля тупорылый!!! Сиди бля жди, еб, когда тебя пидарасы эти зачищать придут! Жди, баран бля! А я съеду, сука, сам! Без тебя, долбоеба!!!
Полегчало, и значительно: только что кипевшая в груди злобная кислота раздражения испарилась бесследно. Правда, после рыка саднило в горле, сбилось дыхание, перед глазами мельтешили полупрозрачные сиреневые пятна; но и эффект налицо — внутри головы больше не зудит воспоминание о свежем обломе. Вернулись и возможность, и желание подумать над дальнейшими действиями, причем желание что-то придумать многообещающе сочеталось с ироничным безразличием к последствиям задуманного; обычно именно это сочетание и вызывало к жизни самые наглые и удачные решения.
Собаки, наблюдавшие из развалин за знакомым со щенячьего возраста человеком, были поражены — таким они не видели его никогда. Оказывается, он так же, как и любая собака, может бояться, от чего-то страдать, злиться после неудачной охоты… Такое бывает, когда ты болен либо ранен. А коли так, то нормальной отмашки ты не дашь. Значит, теперь одна тебе дорога — в желудок здорового и сильного. О-о, да он еще и идти не может!
На самом деле, Ахмет присел на плиту рухнувшего балкона, решив выкурить трубочку под нахлынувшее креативное состояние — авось придет в голову что полезное. Не сказать, что это было мудрое решение; человека, решившего посидеть в одиночку посреди псиного царства, он сам назвал бы нарывающимся идиотом, но… Слишком долго он здесь ходил, и псы не показывались ему на глаза, предпочитая не лезть на рожон. Объяснялось это просто — с тех самых дней, когда собаки впервые заявили о себе, Ахмет передвигался по мертвой Тридцатке, гоня перед собой искусственно создаваемую волну холодной, бесстрастной злобы. Встретившись глазами с собакой, Ахмет красочно представлял себе, как он рвет ее тело, вспарывая руками полости, перекусывает тугие, фыркающие алой кровью артерии, — и пытался приблизиться. Собака, как правило, сваливала без малейших попыток огрызнуться; непонятливым либо огрызающимся доставалась пуля или заряд картечи с непременным обоссыванием трупа — по собачьим понятиям, нечто вроде росписи. Идя, он шарил по руинам взглядом Медузы Горгоны, притворяясь до полного порой самогипноза каким-то огромным чудищем, питающимся исключительно собаками. Надо сказать, что сперва получалось не всякий раз, но со временем поддержание этого поля отточилось, вошло в привычку и даже перестало осознаваться. Словом, Ахмет привык, что собаки к нему не лезут.
Доминирующий в стае самец, здоровенный черный кобель, видел сейчас перед собой отнюдь не того, непонятного и пугающего человека. Сегодня в его запахе не было той непереносимо давящей угрозы, от которой всякий раз прижимались уши и прятался хвост. Опять-таки, Ахмет давненько не стрелял из своего РПК, и это тоже хорошо чувствовалось. Глядя из темноты руин бывшего продовольственного на больное и совсем нестрашное пугало, собаки теперь недоумевали — и вот это никчемное мясо заставляло нас убираться с дороги?! По стае, вздыбив грязные загривки, пролетел ток сигнала к охоте. Доминант низко, на грани инфразвука рыкнул, и несколько старых сук безмолвно исчезло в развалинах, обходя жертву по флангам. Крепкие самцы, в нетерпении напирая на доминанта сзади, ускорили начало атаки. Пес отпустил рвущееся из груди рычание — и вылетел из разросшихся на мусоре кустов, стараясь успеть к жертве первым.
Способность к предчувствию на сей раз подвела Ахмета, атака была обнаружена лишь визуально. Зато время услужливо растянулось; сдергивая предохранитель, он успел пожалеть о рассыпанном табаке, запомнить место, куда упала отпущенная трубка — не раздавить бы, походя удивился собачьему дуроломству — совсем что ль ебнулись, на пулемет-то кидаться? жратвы-то вдоволь, конец июля все же, так, надо бы левее встать, тогда через метров семь все на одной линии окажутся… Шаг влево — прямо из положения «сидя», ага, теперь линию огня пониже; все, твари, отбегались. РПК загрохотал — страшное дело, 7,62 да в упор. Над почти добравшимися до жертвы собаками мгновенно вспухло и развеялось облако из пыли, мелких брызг крови, ошметков и шерсти. В цель ушли почти все пули, швыряя псов как тряпки. Спалив около пятнадцати патронов, Ахмет резко крутанулся, обведя стволом заднюю полусферу. Нет, дураков больше не было, хотя спина просто свербела от взглядов. Подойдя к покрошеным собакам, Ахмет обнаружил старых знакомых, некоторые мелко тряслись в агонии.
— Эх, дурные ваши головы… И не стыдно, а? Сколько лет уже рядом живем, и все нормально было. Че ж вы. Пятнадцать семерок, не меньше… Та-ак, а это кто у нас такой шустрый?
Найдя по обильному кровавому следу подранка, Ахмет некоторое время стоял над ним в каком-то тяжелом раздумьи, затем, скривившись, как от зубной боли, вытащил нож и присел над сипло дышащим кобелем с развороченным тазом.
— Прости, братан. Это недолго, и потом — все. Чтоб ваши не лезли больше, понимаешь?
Зная, что за ним сейчас из руин наблюдает немало хищных глаз, он извлек из подранка душераздирающий вопль, опознать в котором собачий голос было невозможно. Резко опустив ногу, оборвал невыносимый звук, сломав шею возле черепа. В наступившей тишине было отчетливо слышно, как одновременно снялись с места и ломанулись от греха подальше затаившиеся вокруг собаки. …Больше десяти, здорово больше. Кабы даже не больше пятнадцати. Ни хуя себе. Епть, товарищ Ахметзянов, а ведь вы только что чуть не попали. Нет, надо же додуматься — сел покурить, а! Нашел место — у третьего магазина, дур-р-рак. Ты бы еще в больничный городок сходил, идиот. Там тебе и собачек побольше, и ассортимент поширее, и даже забавней собачек кой-че имеется. Не, точно с головой у вас непорядок, товарищ…
Не решившись после устроенного шухера лезть через сектора собственного Дома, Ахмет вошел, постучавшись по избитой газелькиной кабине.
— Ты с кем там воевал? — недоуменно спросила жена, убедившись в целости и сохранности вернувшегося мужа.
— Да, собаки… — недовольно отмахнулся Ахмет. Ему было стыдно даже перед женой за истраченные полтора десятка семерки. — Че-то крышу снесло у них, что ли… Кинулись ни с того ни с сего.
— А ты че с пулемета-то по собакам? — свесился со второго Серега. — У тебя ж всегда АПБ с собой? Сколь семеры-то извел…
Еле сдерживаясь, Ахмет прошел к себе и громко, чтоб слышали, лязгнул задвижкой — не беспокоить. Весь день его было ни видно, ни слышно — хозяин до заката просидел над пятисоткой района, хлебал чай, шагал по полиэтилену карты циркулем и что-то записывал.
Под вечер стало окончательно ясно, что решение с налета не нашлось, и надуманные сценарии валятся от первого же прикосновения. Уйти так, чтоб оставалась возможность вернуться, не получалось. Никак. Та прорва имущества, которой оброс Ахмет, намертво прибила его к месту, сделала неподвижным жирным куском у кого-то на мушке.
…Хуйня. Из-под всех молотков уходил, уйду и от этого. Все зарыть, прямо в подвале, заминировать — по легкому, но с подлянками. Дом… Да, сам Дом сохранить вряд ли получится. Сука, столько трудов, а?! Пидарасы, ну, пидарасы, вы мне ответите, все равно настанет день, и я спрошу с вас, суки, за каждую бочину, за все! Ладно, успокойся, мститель неуловимый. Так, зарыл, заминировал, дальше. А дальше ясно — в Прибрежный. Налегке, не загружаясь. Только утесовский боезапас, и тот утес, что получше. Весь табак. Две лучших волыны, РПК. Всю семеру, а пятерки — сколько места останется. Уляжется кипиш — заберу…
Ахмет представил себе, как будет выглядеть его Дом, когда соседи убедятся, что его хозяин ушел, и от бессильной злобы едва не воткнул себе в ляжку карандаш… Не, хорош давай, выдохни. Так ты только косяков напорешь. А пойдем-ка покурим-ка? Развеемся чуток. Собакяна проведаем, на четвертый сходим, поглядим на всю эту жопу сверху… Подчеркнуто аккуратно положил карандаш на сгиб карты, сгреб со стола курительный припас и отправился на кухню. На кухне хорошо — печка топится, жена ужин готовит. В кастрюле булькает, сковородки висят над плитой, на столе скатерка чистая. Снова захлестнула злоба: …Сука, только, можно сказать, обжились, вздохнули — и опять…
- Предыдущая
- 70/74
- Следующая
