Зона действия - Блинов Геннадий Яковлевич - Страница 7

• Предыдущая
• 7/50
• Следующая

Но густо высыпавшие звезды будто замерли, напряженно оглядывая со своих невообразимых высот маленький шарик Земли, и ни одна из этих звезд не мчалась в безбрежном космосе, как мчатся искусственные спутники Земли.

Огромные фарфоровые сережки-изоляторы резко выделялись на фоне чернильного неба.

— Гудят провода, — вздохнула Марфуша. — Я слышала, что это к ненастью. Не знаю, правда или нет.

— Небо будто дегтем намазали. Наверное, к дождю, — сказал Антошка. — Ты расскажи, Марфуша, о своей маме и об этой линии.

Над поселком повисла тишина: вечером не было слышно глухих ударов копров, притихли башенные краны, устав от дневного перезвона.

Марфуша смотрела вниз, задумчиво улыбаясь.

— Знаешь, Антошка, я очень счастливая. Потому что у меня есть мама, что рядом со мной живет Савелий Иванович, и что я на этой стройке, и что есть эта Маякова гора, с которой так хорошо видны звезды. Ты, наверное, слушаешь меня и думаешь, что я наивная и глупая. Может быть, и глупая, но только я не умею притворяться. Я тебе все расскажу. И о маме, и о комсорге Коржецком, и о Яшкином отце.

Внизу, у подножья горы, где-то на краю поселка заиграла музыка. Ее звуки будто убаюкивали уставших за день людей.

— Духовой оркестр, — сказала Марфуша. — Пойдем туда. Это на танцплощадке.

Собственно, никакой танцплощадки не было — Антошка увидел выбитый сотнями ног черный пятачок земли. На нем кружились пары. Парни были в солдатских гимнастерках, в начищенных до блеска кирзовых сапогах, девчата в нарядных платьях. Многие из них пришли сюда в туфлях на высоких каблуках, и танцевать в них было неудобно. Антошка видел, как они изредка легонько запинались на выбоинах и виновато улыбались своим партнерам.

Оркестранты сидели чуть в сторонке на грубо сколоченных табуретках и старательно дули в трубы.

Среди солдат танцевало несколько парней, одетых в штатское. Один из них показался Антошке знакомым, и он, указав на него пальцем, спросил Марфушу:

— Вон тот, в безрукавке, кто?

— Чудак-человек, — сказала девочка. — Это же комсорг, Глеб Коржецкий. Он со своей женой танцует. Посмотри, Антошка, какая она у него красавица. Прямо как в сказке, писаная.

В самом деле, жена комсорга была и чернобровая, и румяная, и косы свисали до пояса. Рядом с ней круглолицый, с жиденьким сбившимся чубчиком Глеб совсем не казался принцем. Он танцевал неумело, сбивался с ритма и толкал соседей.

— Твоему комсоргу медведь на ухо наступил — он же не слышит музыки, — сказал Антошка. Марфуша обиделась:

— И никакой он не мой. Только уметь танцевать — не главное. Коржецкому некогда было ходить на танцы — он работал бетонщиком, а вечером учился в школе. Савелий Иванович говорит, что на таких парнях, как Глеб, Земля держится…

Весело сияли звезды, до которых было будто бы и близко, а на самом деле невообразимо далеко, тихо пели о чем-то провода, шагнувшие в поселок строителей с Маяковой горы, загадочно перешептывались между собой березы, и по жилам, вместе с кровью, лилась теплая музыка солдатского оркестра. Антошка вдруг подумал, что вот такой хороший вечер у него — самый первый в жизни, что жизнь у него только начинается и что он очень счастливый человек…

— Мне хочется вырасти побыстрее и танцевать вместе со всеми, — с заметной печалью в голосе сказала Марфуша. — Ты не смейся, Антошка, я не вру. И еще мне обидно, что я некрасивая.

Антошка робко взял Марфушкину руку и легонько сжал ее. Ладошка у нее была маленькая и теплая.

— Тебе только кажется, что ты некрасивая, а на самом деле красивая, — сказал он.

— Ты, правда, так считаешь, Антошка? — оживилась девочка. — Ух, какая же я дуреха. Я ведь перед зеркалом верчусь-верчусь — и сама себе нисколечко не нравлюсь.

Антошке хотелось сказать, что Марфуша, если по-честному, лучше всех девчонок на свете. Он, конечно, не смог бы объяснить, почему Марфуша лучше всех, но Антошка это знал точно. И еще ему хотелось сказать Марфуше много хороших и необычных слов, но он не мог найти этих слов, а если бы и нашел их, то все равно сказать не решился.

— Антошка, — чуть слышно шепнула Марфуша. — Давай потанцуем.

Антошка никогда в жизни не танцевал. Но Марфуша уже положила ему на плечо руку:

— У тебя получится.

И, прислушиваясь к оркестру, Антошка сделал первый, потом второй шаг. Он неуклюже наступил Марфуше на ногу, но та не обратила на это внимания. Антошка думал только о том, как бы ловчее шагнуть, не причинив вреда партнерше, и то и дело сбивался с ритма, потом он немного успокоился, почувствовал уверенность и теперь уже начал не только слушать музыку, она командовала его движениями, музыка захватила его своими ритмами, он был во власти оркестра.

— Ты неплохо танцуешь, — сказала Марфуша.

Потом они шли домой, и она рассказывала ему о том, что случилось на Маяковой горе тогда, когда еще в поселке было всего несколько домов, когда еще стоял палаточный городок первых строителей Запсиба.

Антошка лежал в постели и слышал солдатский оркестр. Потом за окном громыхнуло, и по крыше забарабанил дождь.

— Ты думаешь, Савелий Иванович всегда ходил с костылем? — вспоминал Антошка Марфушин рассказ. — Как бы не так. Он, правда, весь израненный на войне, но до стройки о костыле и не думал.

Когда Савелий Иванович услышал, что в Сибири началась большая комсомольская стройка, то сказал своей жене Марии Федоровне:

— А не махнуть ли нам, старая, с теплой Украины, от фруктовых садов на край света, к сибирским медведям.

Я ничего не выдумываю, Антошка. Мне об этом сама Мария Федоровна рассказывала. Конечно, про медведей Савелий Иванович шутил, просто ему хотелось быть там, где жизнь бьет ключом. Потому что при такой жизни старые молодеют и забывают о всяких своих болячках.

Мария Федоровна не стала спорить. Она знала, что Савелия Ивановича не удержишь уговорами, если он захотел тряхнуть стариной.

Антошка слушал барабанный бой дождя в крышу и в полусне старался представить Савелия Ивановича в шапке-ушанке, фуфайке и подшитых валенках, бредущим по заснеженному полю. Дует холодный северный ветер, человеку приходится снимать рукавицу и теплой ладонью оттаивать замерзшие на ресницах корочки льда.

Вот он заходит в теплую раскомандировку, снимает фуфайку, подбрасывает в «буржуйку» поленьев. Скоро должны прийти члены его бригады. На улице — больше сорока градусов мороза. Сегодня бы сидеть в натопленном вагончике да попивать чаек, но время не терпит — надо отправляться в горы, бить шурфы под основания для линии высоковольтной передачи. Электричество на стройке нужно как воздух. Из-за нехватки энергии уже сейчас простаивают механизмы на сооружении производственной базы. Каждый день, каждый час работы его бригады будет влиять на темпы всей стройки. А стройка — это жилые дома и, конечно же, огромный завод с его доменными, коксовыми, конвертерными цехами, прокатными станами.

Один за другим подходят парни в зеленых армейских бушлатах, крепкие и здоровые. Среди них Глеб Коржецкий с льняным растрепанным чубчиком, в теплушку входит и Яшкин отец. Он, по сравнению с Глебом, здоровяк. Марфушина мама врывается в теплушку как ветер.

— Ну и жарынь сегодня, — говорит она. — Жаль, от пляжа далеко — на самой верхотуре, а то бы в Томи искупнуться.

— Ты бы, Катерина, хоть шаль надела. Отморозишь уши — женихи отвернутся, — полусерьезно-полушутя говорит Савелий Иванович.

— Какая в шали работа, — с вызовом говорит Марфушина мама, — а насчет женихов мы еще посмотрим…

Антошка представляет, будто вместе с другими членами бригады Савелия Ивановича едет в кузове крытой машины. Впереди ползает трактор, пугая своим надрывным урчанием затаившиеся распадки. Врезаясь в грудь сугробов, трактор подминает их под себя, утаптывая снег гусеницами. «Коробочка» медленно двигается по проторенному следу. В ложках она начинает буксовать, Антошка вместе со всеми соскакивает на снег и наваливается плечом на кузов.

• Предыдущая
• 7/50
• Следующая