Миллион лет до любви - Кривин Феликс Давидович - Страница 1

• 1/25
• Следующая

Записки — распространенный жанр. Кто только не пишет записок!

Влюбленные пишут друг другу любовные записки. Потом они женятся, но записки продолжают писать. В этих записках уже почти ничего не остается любовного, кроме слова «целую», которое сначала пишется, потом подразумевается, а со временем перестает и подразумеваться. «Приду поздно». «К обеду не жди». «Отнеси белье в прачечную».

Появляются дети, и лишь только их научат читать, сразу засыпают записками. «Разогрей суп и садись за уроки». «Купи хлеб и садись за уроки». «Отнеси белье в прачечную и садись за уроки».

Дети в школе, едва научатся писать, начинают обмениваться записками. «Дай списать арифметику». «Смоемся после урока?»

Пока они пишут эти записки в школе, их родители на службе не теряют времени зря. «Иван Иванович! Звонил Степан Степанович, нужно срочно зайти к Роману Романовичу».

На собраниях пишут записки в президиум.

В президиуме тоже не дремлют, а чтоб не дремать, обмениваются записками. «Я вчера на рыбалке во-о-о-от такого карпа поймал». Ниже рисуется карп — естественно, в уменьшенном размере.

На лекции пишут записки лектору, на докладе — докладчику, на поэтическом вечере — любимому поэту. «Как вы понимаете любовь?» «В чем цель жизни?»

Знакомому А. пишут записку с просьбой сделать что-то для знакомого Б. Если А. это сделать не в состоянии, он пишет записку знакомому В.

Знакомый В. пишет записку знакомому Г. Знакомый Г. — знакомому Д.

Университет издает «Ученые записки».

Учреждения пишут докладные записки вышестоящим инстанциям, объясняя, почему не сделано то, что следовало сделать, и сделано то, чего делать не следовало.

Вышестоящие инстанции, в свою очередь, пишут памятные записки, чтобы нижестоящие помнили, что делать, а чего не делать.

Нарушители трудовой дисциплины пишут объяснительные записки.

Между тем дети подрастают и начинают писать любовные записки, затем семейные, служебные записки, и все повторяется снова.

Некоторые записки пробиваются даже в художественную литературу. «Записки охотника», «Записки следователя», «Записки коммивояжера»… «Записки сумасшедшего». Что могут к ним добавить «Записки микрофонщика»? В океане записок им не повысить уровень воды.

И почему микрофонщика? Кто такой микрофонщик?

Микрофонщик — это человек с микрофоном. Другие говорят, а он держит микрофон. При этом его самого не должно быть видно. В противном случае сразу поднимается крик: «Микрофонщик в кадре! Убрать микрофонщика!»

Кто-нибудь из читателей этих записок тоже может крикнуть: «Убрать микрофонщика! Откуда он знает, что кто делал, что кто думал там, где его, микрофонщика, и близко не было?»

Микрофонщик все знает, такая у него профессия. Посмотрите любое кино: ни в одном из них вы не увидите микрофонщика, но он всюду есть, всюду присутствует. И как бы ни уединялись на экране влюбленные, чтобы сказать друг другу «люблю», — микрофонщик будет здесь, возле них, потому что иначе их «люблю» никто не услышит.

Вот почему в этих записках их автора не будет видно. Такая у него профессия: его не должно быть видно. Поэтому не нужно задаваться вопросами, кто он такой и как ему удалось узнать то, о чем он пишет в своих записках. Он микрофонщик. Просто микрофонщик. И записки его — просто «Записки микрофонщика».

Валентин Петрович Алмазов вышел из гостиницы «Крутая скала» провинциального городка Подгорска, очень внимательно огляделся вокруг, сел в автобус и поехал по кольцевому маршруту.

Гостиница «Крутая скала» принимала у себя одновременно две киногруппы. Киногруппу односерийного фильма «Конец Большого Змея» (условное название — «Предпоследний из могикан») — по сценарию Ф. Купера, не Фенимора, а Федора Ивановича, впрочем, использовавшего фениморовский материал, и киногруппу двухсерийной «Дюймовочки» — по хорошо известной сказке.

Приютивший обе киногруппы городок был оттиснут в глубь Крымского полуострова и купался только в пыли, загорая под испепеляющим солнцем. Часть суши, с трех сторон омываемая водой, омывалась так далеко, что из Подгорска до нее нужно было два часа трястись в автобусе.

С появлением съемочных групп на жителей городка повеяло одновременно запахом прерий и скандинавских лесов, в ресторане оркестр лихо отхватывал забытую ковбойскую песню «Хорошо в степи скакать», и давно зарубцевавшиеся желания снова напомнили о себе, как старые солдатские раны.

Городок преобразился. На его улицах появились красивые женщины. На углу, где прежде продавались семечки, теперь продавались цветы…

Между тем Алмазов, заместитель директора «Дюймовочки», ехал в автобусе местного назначения по кольцевому маршруту.

Если верить, что бывают люди с душой младенца и лицом преступника, то у заместителя директора «Дюймовочки» было как раз наоборот: душа преступника, а лицо младенца. Это было до такой степени лицо младенца, что в автобусе хотелось уступить ему место на скамейке для пассажиров с детьми, хотя по нему давно уже тосковала другая скамейка.

Длинный трудовой путь Алмазова умещался в короткой, но емкой формуле: от неумения работать — к умению не работать. Если первый этап этого пути сопровождали многословные объяснения с руководством — расспросы, консультации, оправдания, то на последнем этапе все разговоры с начальством сводились к одной короткой фразе: «Уже делается». Хотя обычно не делалось ничего.

Однако Алмазов был совсем не из тех бездельников, которые примитивно сидят сложа руки. Нет, он пребывал в постоянном движении, разъезжал по объектам, но при этом, как старый морской волк, старался держаться поближе к курортному берегу. И везде, где он появлялся, производство начинало буксовать, и его потом долго вытягивали, дружно навалившись плечами.

Сейчас он ехал в автобусе местного назначения. Автобус был кольцевой, и это настраивало водителя на философский лад. Объявляя остановки, он так их выстраивал, что маршрут его автобуса был похож на естественный житейский круговорот: Роддом. — Ясли. — Детский сад. — Школа. — Бульвар Молодости. — Дворец бракосочетаний. — Роддом. Либо с каким-либо скрытым назиданием: Кафе «Отдых». — Закусочная «Мечта». — Ресторан «Дружба». — Больница. — Кладбище.

Преимущество кольцевого маршрута состояло в том, что после кладбища следовало кафе «Отдых», с перспективой «Мечты» и «Дружбы», которых не могли омрачить ни больница, ни даже кладбище, поскольку за ним неизбежно следовало кафе «Отдых».

Заместитель Алмазов вошел в автобус, как рядовой пассажир, и зажил жизнью пассажира внутригородского транспорта. Все пассажиры автобуса жили этой короткой и неутомительной жизнью. Те, кому выпало сидеть у окна, смотрели в окно — в этом состояла их пассажирская деятельность. Пассажиры помоложе смотрели как-то особо сосредоточенно, боясь отвести глаза, чтобы случайно не заметить какую-нибудь зажатую в проходе старушку. Те же, что стояли, держались свободней и непринужденней, их не обременяли заботы, связанные с занимаемым местом, в их взгляде была спокойная уверенность, какая бывает у тех, кто стоит на своих ногах.

• 1/25
• Следующая