Хозяин Амура - Хван Дмитрий Иванович - Страница 67
- Предыдущая
- 67/92
- Следующая
Вдруг сзади загремела посуда — служки убирали со стола остатки трапезы. Гавренев обернулся с недовольным видом и, заметив, что один из служек схватился за блюдо с пирогом, немедленно рыкнул на него:
— Эй, харя селедкина! Пирог ангарский оставь, окаянный, и морсу тоже! Да и проваливайте уж отседова!
Те немедленно и бесшумно испарились из зала.
— Якой ты, Иван Афанасьевич, голосистый! — устало рассмеялся Строганов и, тронув рукою папку, спросил дьяка: — Ты мне лучше скажи, что об ангарцах думаешь? Что Никите Ивановичу скажешь?
— Скажу, что таких, как ангарцы, давить надо в колыбельке ишшо, иначе они таких дел наворочают, что волосья дыбом встанут! — негромко, но уверенным тоном отвечал Гавренев. — А не людишек им слати.
— Ишь ты! — опешил Дмитрий. — А чего же так? Сокол же отказ от трона московского написал! Вона грамота лежит.
— Коли будет нужда, — усмехнулся Иван, — ангарский князь ентой грамотке иное дело найдет.
— Ты, Иван Афанасьевич, Никите Ивановичу сказывай все как есть! — заволновался Строганов. — Домыслы свои не приплетай! Неча напраслину возводить, зазря се!
— Не боись, — хмыкнул дьяк. — Лишку болтать не стану.
— Убудет с тебя приврать, — пробурчал в ответ уралец, встав с кресла.
Строганов в этот вечер решил непременно попасть на завод. На настоящий завод, где ангарские мастера льют сталь и собирают те машины, что дышат паром, у которых заместо сердца горяченный котел.
«Нет, назавтра уже буду Сокола просить о том», — подумал Дмитрий, чувствуя в теле великую слабость.
— Почивать я, Иван Афанасьевич, — проговорил он дьяку.
Тот не ответил — Гавренев сам уже похрапывал, навалившись на стол.
Абсолютная темнота, и только резкие сполохи молний на мгновение освещают все вокруг. Черная масса воды огромными, ревущими волнами одна за другой накатывала на корабль, чтобы опрокинуть его, утянуть в бездонную пучину и навсегда похоронить там. Дико свистящий ветер бил то в спину, то в грудь, стараясь завалить на мокрую палубу. Корабль уносило к берегу, который становился все ближе с каждой новой вспышкой небесного разряда. Он видел громадные вершины гор, что темнели где-то там, вдали. Главное, не отпустить руки, не разжать пальцы. Держаться! Держаться…
Задыхаясь от плотных потоков воды, бьющих в лицо, он открыл глаза и… проснулся. Сердце его колотилось, будто хотело выпрыгнуть из груди, а дыхание словно стеснено от долгого бега. Выдох, втянуть воздух носом, еще выдох. Уже лучше.
В душной комнате стояла звонкая, давящая на уши тишина. Только что была чудовищная какофония, а теперь ровно наоборот. Выбеленные стены и потолок резко диссонировали с недавними до жути черными картинками из сновидения. Странные сны посещали Сазонова последнее время и почти все были связаны с морем, бурным и негостеприимным. Прежде такого не было никогда.
Как обычно, Алексей проснулся с первыми лучами солнца. Еще пара минут, чтобы просто полежать с открытыми глазами, — он не любил вставать сразу после пробуждения. Эта привычка выработалась у Сазонова еще на первом году попаданчества. Кстати, этот термин первоангарцам подарил полковник Смирнов — его «Попали …дь!», произнесенное после того, как профессор Радек объявил об окончательном исчезновении перехода между мирами, уже давненько стало общеупотребимой фразой и источником анекдотов. Много воды утекло с тех пор, многое даже забылось, став какой-то размытой картинкой, словно разум стирал из памяти самые тоскливые и безрадостные воспоминания о первых месяцах, проведенных в этом мире. Но именно тогда, когда каждый человек был словно виден насквозь, становилось ясно — силен он или слаб, личность он или балласт, в команде или за бортом. К счастью, вторых было очень мало, хватало пальцев рук, чтобы пересчитать их. Но даже они, дети перестройки, впоследствии стали вровень со своими старшими товарищами. Ибо ситуация обязывала привлекать все резервы каждой личности, иначе — могила, и никто о тебе не поплачет и не вспомнит никогда более. Повезло в том, что среди членов экспедиции оказалось много научных специалистов и простых работяг, изрядно битых жизнью, но не потерявших воли и разума. Они выросли и возмужали еще в СССР, на его северных окраинах, у сурового Ледовитого океана, на берегах Белого моря. Они не стояли в длиннющей очереди на Тверском бульваре за гамбургерами и колой, не перепродавали финское шмотье, обмененное на водку, не гонялись за видиками и порнухой. Они работали в конструкторских бюро, на закрытых, номерных предприятиях, в цехах машиностроительных и судоремонтных заводов. Крепили обороноспособность своей Родины, которую вскоре сдали без боя на потеху врагу рыбоглазые временщики во власти.
А Соколов все-таки молодец: Русь, у которой в союзниках вечно была только армия, то есть мобилизованный народ, а флота и вовсе не было, обзавелась как минимум еще одной — Сибирской Русью, и при должном усердии с ее стороны вполне можно было устроить и более тесные отношения с Датским королевством. У данов как раз имеется флот, и весьма грозный, надо сказать.
Все, надо подниматься. Но сначала потянуться как следует, до хруста. Хорошо! Новый день впереди, и так много еще надо сделать перед отплытием к устью Амура.
Сегодня был последний день отдыха перед конечным отрезком пути до Амуркотана, небольшого русско-айнского поселения в устье великой реки, крайнего форпоста ангарцев на востоке. Через пролив от него лежала вожделенная ангарцами земля — остров Сахалин, богатый нефтью и углем, доступными к немедленной добыче при минимальных трудозатратах. Сазонов узнал об этом еще от Сартинова, который срочную службу проходил на Тихоокеанском флоте. Тогда, на одном из занятий, матросам и поведали о том, как всего пять человек со шхуны «Восток», которая под командованием Воина Андреевича Римского-Корсакова исследовала Сахалин, добыли три тысячи пудов угля.
Рамантэ, спавший на топчане, стоявшем у противоположной стены, ворочаясь, тоже просыпался. Рома, как звали его новые товарищи, уже вполне освоился в ангарском обществе, да и русский язык давался ему легко. Благодаря этому Алексею удалось уговорить свою супругу Женю, сестру Рамантэ, остаться покуда в Албазине. С обязанностями переводчика, полагал Сазонов, его шурин справится. Более того, бывший майор сам постепенно овладевал языком айну. Ну а коли Романа он научил малость пользоваться кириллическим письмом на его родном языке, то и обучение молодежи из рода его тестя Нумару — уже не фантастика.
Наконец Алексей встал и принялся одеваться. Рома тут же поднял голову и, щурясь на один глаз, вопросительно кивнул — мне тоже, мол, вставать?
— Спи пока! — коротко ответил Сазонов, махнув рукой. — Успеешь еще набегаться.
Умывшись и для профилактики стоматита прополоскав рот хвойным отваром, Алексей отправился на борт ставшего родным «Орочанина», где первым делом заглянул в радиорубку. Ничего нового в докладе сонного радиста, слушавшего переговоры Хабаровского поселка и Амуркотана, не было. Ну, подумаешь, на реке снова были замечены небольшие кораблики казаков — в устье Амура они проявляли достаточную активность, действуя из Охотска.
В этом городке, по словам стрельцов, обозленных на якутских воевод из-за невыплаты денежной и хлебной казны, а потому бежавших из Дукинского острога в Хабаровский поселок, были устроены верфи, построены склады, ангары, имелся пороховой склад и было много жилых домов. Поселение обнесено стеной, поставлены сторожевые башни, ранее надежно оборонявшие Охотск от частых атак кочевавших по побережью ламутов. Но сейчас ламуты были замирены и более не пытались подпалить городок или убить отставшего от своих казака. Бывшие служилые стрельцы рассказали и об «охоцкой флотилии» — уже пара десятков небольших корабликов, построенных в Охотске, бороздили холодные морские воды. И как было известно ранее, отважные бородачи достигли уж и Камчатки, и Курильских островов, стояли их промысловые избы и на Сахалине. Так что весенний выход корветов с Амура не будет легкой прогулкой для ангарцев, и Сазонов это прекрасно понимал. Интересно, скоро ли будет ответ от якутского воеводы Василия Пушкина по поводу поползновений казаков на исконно ангарский остров?
- Предыдущая
- 67/92
- Следующая
