Новый порядок - Крижановский Артур - Страница 4

• Предыдущая
• 4/108
• Следующая

— Послушайте, Романцев... Подождите минутку.

Романцев остановился и с неприязнью посмотрел на декана. Он на дух не переносил Илюнина, впрочем, как большинство студентов и преподавателей факультета. Ни для кого не составляло секрета, что Илюнин креатура МГК, как ученый и педагог он был уникальным образчиком бездарности и агрессивного тупого невежества, но в качестве администратора устраивал власти во всех отношениях.

Илюнин уцепился своей пухлой рукой за рукав Романцева и лукаво посмотрел ему в глаза.

— Голубчик... Спору нет, защита прошла блестяще. Но я заметил, что вы ни разу не процитировали классиков. Как же так, Романцев? Опять же, где ссылки на судьбоносные решения партии? Чудно...

— Боюсь вас огорчить, — холодно произнес Романцев, — но за те несколько лет, что я вас знаю, вы успели мне чертовски надоесть. С завтрашнего дня я наконец буду лишен необходимости общаться с вами. После защиты диплома это самое радостное событие в моей жизни. Кстати, вы позаботились о поиске нового объекта для своих интриг? Поделитесь секретом, вы уже решили, за кем будете подслушивать и подсматривать после моего ухода?

— Нет, я не огорчен, — махнул рукой декан. — Если такие, как вы, на меня крысятся, значит, я не зря просиживаю штаны. Нам хорошо известны ваши взгляды, и они не делают чести такому одаренному человеку, как вы.

— Чем могу быть полезен? — сухо спросил Романцев, освобождая рукав из цепких пальцев Илюнина. — Я тороплюсь.

Он действительно торопился.

— Полезен? — Сатир пожевал губами и опять ухватил Романцева за локоть. — Да, да... Именно полезен. Голубчик, вы меня весьма обяжете...

— Говорите прямо, что вам от меня нужно?

Ко всему прочему, у Илюнина водилась еще одна неприятная привычка: он любил изображать из себя эдакого душку-либерала, но сквозь все эти «голубчик», «извольте», «премного обяжете», проглядывало краснорожее мурло армейского старшины, готового в любой момент рявкнуть: «Смиррна! Разговорчики в строю!»

— Перейдем к делу, Романцев.

Маска сатира исчезла, уступив место казенной вывеске.

— С вами желает переговорить один... гм, весьма ответственный товарищ. Он вас ожидает в кабинете секретаря парткома.

— Зачем я ему понадобился?

— Он вам сам сообщит об этом.

— Я могу отказаться? — спросил Романцев, обдумывая причины столь странного вызова. Он не состоял в партии, но его несколько раз тягали в партком. Причина вызова всегда была одинакова — свободомыслие и слишком длинный язык. Но в последнее время на него махнули рукой, да и сам Романцев поумнел и без причин не лез на рожон.

— Конечно, голубчик, конечно, — радостно закивал Илюнин. — Но я не вижу причин отказываться. Дело, кажется, минутное, и вы меня весьма обяжете.

Романцева подмывало послать декана к черту и отправиться по своим делам. Если бы Илюнин попытался на него давить, он бы так и поступил. Романцев взглянул на часы и убедился, что время терпит. Ему захотелось посмотреть на этого весьма ответственного товарища, и он кивнул Илюнину:

— Ладно, ведите.

В приемной парткома декан прошептал что-то на ухо секретарше, весело подмигнул Романцеву и удалился. Секретарша, немолодая уже женщина в темно-синем деловом костюме и круглых очках на увядшем лице, сняла трубку, сказала «он здесь» и несколько раз кивнула. Затем она как-то странно посмотрела на Романцева и показала глазами на дверь.

В кабинете, кроме секретаря парткома Сазонова, находился еще один человек. Романцев с первого взгляда определил, что это птица высокого полета. У незнакомца была респектабельная внешность и спортивная фигура. Дорогой темно-серый костюм, черные лакированные туфли, белоснежная рубашка, загорелое волевое лицо без единой морщины, и только коротко стриженные седые волосы выдавали его настоящий возраст — лет пятьдесят или около того. От него исходил слабый аромат французского одеколона и хорошего дорогого табака. В обстановке какого-нибудь первоклассного отеля на побережье Флориды или Французской Ривьеры он выглядел бы вполне естественно, но в кабинете парткома МГУ, да еще на фоне смахивающего на пыльный мешок Сазонова казался пришельцем из иных миров.

Незнакомец лишь мельком, без видимого интереса взглянул на вошедшего и нехотя указал на один из стульев за длинным, покрытым зеленым сукном столом.

— Присаживайтесь, Романцев.

Сам он подошел к окну и принялся рассматривать окружающей ландшафт.

В кабинете повисло неловкое молчание, и Романцев почувствовал, как внутри у него нарастает глухое раздражение. Наконец он не выдержал и взорвался.

— Какого черта... Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит?

Он вопросительно посмотрел на секретаря парткома, но тот лишь неопределенно пожал плечами и отвел глаза в сторону. Романцев попытался встать, но почувствовал на своем плече тяжелую руку.

— Сидите, сидите...

Незнакомец обошел длинный стол и уселся напротив Алексея. Одного короткого взгляда холодных голубых глаз оказалось достаточно, чтобы Романцев почувствовал себя не в своей тарелке. Ему еще никогда не приходилось сталкиваться с подобным человеком, не доводилось видеть такие глаза — холодные как лед, всепроникающие и безжалостные. Он понял, что разговор с «весьма ответственным товарищем» окажется не таким уж простым, как он себе представлял.

— Карпинский Игорь Юрьевич. Я работаю в Комитете госбезопасности.

Романцев почувствовал, как его бросило в жар. Рука инстинктивно потянулась ослабить узел галстука, но он быстро пришел в себя и с вызовом посмотрел на незнакомца.

— Да, я работаю в КГБ, — вторично напомнил Карпинский, от которого не скрылось минутное замешательство собеседника. В его голосе не было угрозы, скорее скука, словно он заранее знал, что предстоящий разговор окажется пустым.

— Я вас напугал, Алексей Иннокентьевич?

— Да нет, ничего, — криво улыбнулся Романцев. — Но меня несколько удивляет интерес КГБ к моей скромной персоне.

— В некотором роде вы действительно представляете для нас интерес, — подтвердил Карпинский. — Но это не совсем то, о чем вы сейчас думаете.

— О, вы умеете читать мысли, — подал реплику Романцев.

— Нам известны ваши взгляды...

— Взгляды? Взгляды на что? На моду, на женщин или на игру московского «Спартака»?

Романцев почувствовал, что его заносит, но в этот момент вмешался Сазонов.

— Романцев, не забывайте, где находитесь! Это партком, а не студенческое общежитие!

Сазонов покрылся бурыми пятнами и собирался еще что-то добавить, но наткнулся на острый взгляд Карпинского. Романцеву понравился этот взгляд. Так смотрят на разбитые тухлые яйца. За такой взгляд многое можно простить. И еще ему пришлось по душе, что в ходе разговора Карпинский вообще перестал обращать внимание на Сазонова, словно тот был пустое место.

— Итак, мне известны ваши взгляды, — продолжил Карпинский. — Я нахожу их... не вполне зрелыми. Между вашими специальными знаниями и политическими и философскими воззрениями лежит глубокая пропасть. Но вы человек способный, и это печальное обстоятельство будет нетрудно устранить. Сейчас, впрочем, речь не об этом. Скажите, Романцев, почему вы так не любите КГБ? Вы ведь действительно нас не любите?

— А за что вас любить?

Романцев понимал, что переступил грань дозволенного, но что-то подсказывало нему, что с этим человеком лучше говорить открыто. Мало того, Романцев поймал себя на мысли, что ему этого хочется.

— Не за что, — подтвердил Карпинский. — У вас имеются все основания ненавидеть мое учреждение. Семьи ваших родителей пострадали во время репрессий, дедушки и бабушки сгинули в сталинских лагерях. Ваш отец по достижении двенадцатилетнего возраста был переведен из детского дома в спецлагерь для малолетних преступников. В сущности, все они были простыми милыми русскими интеллигентами, никто из них не представлял реальной опасности для государства и строя. Не так ли, Романцев?

— Вы хорошо информированы, — сухо ответил он. — Я могу быть свободен?

• Предыдущая
• 4/108
• Следующая