...И скрылся с места преступления... - Кризи Джон - Страница 5

• Предыдущая
• 5/45
• Следующая

В этот миг на дорогу вырулила какая-то машина, ее фары отбрасывали пучки света.

Человек на козырьке замер.

Снопы света качались вверх-вниз, двигатель урчал, и когда автомобиль достиг угла, водитель вначале притормозил, потом дал газ и помчался в сторону пустыря, со скоростью, явно превышавшей допустимую ночью и даже на пустынной дороге – явно более пятидесяти миль в час.

Но еще до того, как машина скрылась из вида, человек уже был внутри дома, в широком коридоре. С одной стороны – стена и окно, с другой – три двери. Он прошел по коридору и очутился на большой лестничной площадке. Свет огромной люстры заливал площадку, коридоры, широкую лестницу и большой, обшитый деревом холл, – здесь по стенам висели выцветшие портреты, в углах стояли семейные реликвии – свидетельства чести и гордости.

Когда-то этот дом был богат, сейчас же в нем жили, мужественно сохраняя традиции и желание во что бы то ни стало сохранить прошлое.

Это был дом миссис Джонатан Эдвард Китт, кавалера ордена Британской империи, мирового судьи. В настоящий момент она находилась в самой маленькой из четырех комнат первого этажа.

Она сидела спиной к двери, за письменным столом, созданным триста лет тому назад, изучала какие-то бумаги и делала пометки. Свет от камина окрашивал ее правую щеку нежно-розовым цветом и отражался в глазах. Свет стоящей слева настольной лампы ярким пятном лежал на ее седых волосах, серебрил лицо, полную шею, крепкие руки. Она была одета в костюм, но в комнате было жарко, поэтому жакет висел на спинке стула. Блузка была слишком яркой для женщины таких габаритов: синяя с розовым и лиловым, из тонкой ткани, со множеством кружев и рюшек. Миссис Китт обожала кружева и яркие вещи – за ними она скрывала свою прямоту и чисто мужскую силу.

Она и внешне была не очень женственна.

Дыхание у нее было тяжелым.

Ничто не отвлекало ее внимания, снаружи не доносилось ни звука, и она даже не слышала, как поворачивается ручка двери. Шелестели лишь бумаги у нее в руках. По улице проехала машина, уже вторая за десять минут, но вряд ли она обратила на нее внимание.

Дверь очень медленно приоткрылась.

И вдруг раздался пронзительный звук, словно сигнал тревоги, – телефонный звонок. Человек испугался, но у него хватило выдержки не захлопнуть дверь. Звонок заставил миссис Китт вздрогнуть, но она не отложила карандаша, не прекратила листать бумаги – просто сняла левой рукой трубку и сказала:

– Миссис Китт слушает. Кто?.. А, советник Уиллерби, я ждала вашего звонка.

Голос ее звучал решительно. Она сейчас же бросила свое занятие и сосредоточилась на разговоре.

– Что?.. Да, конечно, я все изучила, сейчас вплотную занимаюсь деталями, и я не вполне довольна тем, что мы так вольно распоряжаемся деньгами налогоплательщиков... Я отлично знаю, что надушу населения получается совсем не много, я все-таки иногда думаю, не сомневайтесь... И все же налог увеличится в среднем на два пенса и вряд ли вам стоит рассчитывать на мою поддержку... Нет, я пока еще окончательно не решила, я согласна, что в отношении этой автомобильной стоянки надо принять самые решительные меры, преследование автолюбителей у нас в стране принимает чудовищные формы, но это уже к делу не относится. Вы со мной согласны?

Тяжело дыша, она слушала собеседника.

Человек проскользнул в комнату. Не отводя напряженного взгляда от миссис Китт, он прикрыл за собой дверь. Затем извлек из кармана обрезок велосипедной цепи длиной около фута – вполне достаточно, чтобы намотать на затянутую в перчатку правую руку. Его фигура отражалась в зеркале над камином, но человек этого не замечал: он смотрел на затылок миссис Китт, на завитки седых волос, тугой серебристый пучок.

Человек уже был на расстоянии вытянутой руки от миссис Китт.

– Советник Уиллерби, – резко сказала миссис Китт, и в ее голосе зазвучали агрессивные "судейские" нотки, – я великолепно знаю о своих обязательствах перед ближними, но я так же великолепно знаю – и я много раз заявляла об этом со своего судейского кресла, – что, с моей точки зрения, автомобилист – жертва чуть ли не всех несправедливостей нашего цивилизованного мира. Он платит налоги за автомобиль, бензин, шины, масло – за все. Он платит непомерные деньги за любой вид обслуживания, полиция постоянно его унижает, я бы сказала, преследует, у него нет места, где бы он с удобствами мог припарковать свою машину, и так далее. Но все это отнюдь не значит, что я приму сторону любого проекта, способствующему автолюбителям за счет других членов общества, и уж, конечно, не за счет жителей Лайгейта.

Закончив этот монолог, она дышала уже не просто тяжело, а с хрипами.

Но тут она вновь, очень резко вступила в разговор:

– Прекрасно! Если вы не в состоянии придерживаться рамок приличия, нет смысла обсуждать вопрос дальше. Когда я обещала вам поддержать план строительства стоянки, я исходила из того, что этот план учтет практические трудности ситуации. Спокойной...

В трубке послышался резкий щелчок. Советник Уиллерби бросил трубку.

Она осеклась, потом медленно положила трубку на рычаг и прижала ладонь ко лбу. Человек за спиной миссис Китт не видел ее лица и потому не знал, что она закрыла глаза от внезапно обрушившейся усталости. Она медленно наклонила голову – позу удобнее трудно и представить...

– Что со мной происходит? – спросила она себя и комнату, которую считала пустой. – Он вполне милый маленький человек, почему же я...

Она осеклась.

Позади послышался звук, и она попыталась повернуться в кресле, но не успела. Краем глаза она уловила силуэт мужчины, но не разглядела его лица, единственное, что она увидела, – темно-серую саржу пиджака и блестящие черные пуговицы.

Он ударил ее с нечеловеческой силой.

У нее вырвался вопль ужаса и боли.

Он вновь ударил ее, и вновь, и вновь.

Примерно через двадцать минут он вышел. Миссис Китт лежала на полу у кресла – кровь на ковре, руках, ладонях, которыми она пыталась защитить себя. Трудно было определить, дышит она или нет. На самом деле она еще дышала.

Нападавший вышел через парадную дверь и торопливо направился через длинный газон к боковому выходу. Выйдя из ворот, осторожно двинулся вдоль высокой стены, держась к ней вплотную: даже если бы за ним кто-нибудь специально наблюдал, разглядеть его в темноте было бы невозможно.

Так он добрался до угла дома.

С противоположной стороны показался велосипедист, он был как раз между человеком и его припаркованной на перпендикулярно расположенной улице малолитражкой. Человек увидел, что это полицейский. Он отчетливо слышал шелест шин по дороге. Что-то позвякивало, вероятно, звонок на руле.

Полицейский проехал мимо.

Человек в темно-серой одежде не посмотрел ему вслед, он сразу направился к машине, фары которой светили вполнакала, как того требовали правила, и сел. И только тогда огляделся вокруг. Полицейский уже завернул за угол, дорога снова была пуста.

Водитель завел двигатель, машина тронулась.

Наутро после нападения на миссис Китт старший инспектор нового Скотленд-Ярда Роджер Уэст, по прозвищу "Красавчик", вошел в кабинет и с удивлением обнаружил, что четыре других старших инспектора стоят все вместе у окна. Он настолько хорошо знал этих людей, что, как правило, не замечал их присутствия. Эдди Дей, с огромным пузом и торчащими вперед зубами, из-за чего его рот был вечно полуоткрыт. Высокий и крупный Билл Слоун, недавно вернувшийся назад из другого отдела, – благодаря своему свежему виду и ухоженным светлым волосам он больше походил на футболиста, нежели на профессионального детектива. Пухленький, печальный, но очень опытный Калдер. И Джим Ридон, самый маленький по росту, но старший по возрасту.

– Хэлло, Роджер, ты слышал? – спросил Ридон.

– У вас что, народное гуляние или праздник по случаю Дня преступника? – вопросом на вопрос ответил Роджер.

• Предыдущая
• 5/45
• Следующая