Звезды смотрят вниз - Кронин Арчибальд Джозеф - Страница 12

• Предыдущая
• 12/170
• Следующая

Джо, оглядев всех, радостно воскликнул:

— Меня приняли! Завтра начинаю работать. Двадцать пять монет в неделю!

Дженни явно не узнавала его. Зато Ада, насколько ей позволяла привычная вялость, казалась довольной.

— Вот видите, я же вам говорила! Мне вы будете платить пятнадцать в неделю, так что у вас будет оставаться чистых десять, — конечно, вначале. Вам скоро дадут прибавку. Пудлинговщики хорошо зарабатывают.

Она тихонько зевнула в руку, потом кое-как очистила местечко на загромождённом столе.

— Садитесь и закусывайте. Клэри, принеси из кухни чашку и блюдечко и будь умницей — сбегай к миссис Гризли, возьми на три пенса солёной ветчины, да смотри, чтобы она тебя не обвесила. Для первого раза надо угостить вас чем-нибудь повкуснее. Альф, это мистер Джо Гоулен, наш новый джентльмен.

Альф перестал медленно жевать последнюю намоченную в чае хлебную корочку и приветствовал Джо коротким, но выразительным кивком. Клэри влетела с свежевымытой чашкой и блюдцем. Джо налили чёрного, как чернила, чаю, появилась солёная ветчина и полбулки, а Альф торжественно подал через стол горчицу.

Джо уселся рядом с Дженни на волосяном диване. Его опьяняло и соседство этой девушки и мысль о том, как замечательно у него всё это вышло. Дженни была очаровательна, и никогда ещё он не испытывал такого сильного, такого властного желания. Он изо всех сил старался понравиться, пленить всех, — но не Дженни, конечно, о господи, конечно, нет! Джо знал, как надо действовать! Он улыбался своей открытой сердечной улыбкой; он болтал, втянув всех в непринуждённый разговор, придумывал анекдоты из своей прошлой жизни; он говорил Аде комплименты, шутил с детьми; он даже рассказал одну очень подходящую к случаю и забавную историю, целый рассказ, который он однажды слушал на концерте, устроенном Союзом Надежды. Он не то, чтобы по-настоящему состоял в Союзе Надежды, — просто вступил накануне концерта, а наутро после него сразу же отмежевался от этого благочестивого общества. Рассказ имел успех у всех, за исключением Салли, которая отнеслась к нему презрительно, и Дженни, высокомерие которой ничем нельзя было поколебать. Ада тряслась от хохота, упёршись руками в жирные бока, роняя повсюду шпильки из причёски.

— И Бонс нашёл шпанскую муху в своей сарсапарели! Ну, история, я вам доложу, мистер Гоулен!

— Пожалуйста, зовите меня Джо, миссис Сэнли. Смотрите на меня как на члена вашей семьи, мэм.

Он начинает их завоёвывать, о, он скоро всех их завоюет! Восторг ударил ему в голову, как видно. Да, это верный путь, он сумеет добиться всего, он сумеет ухватиться за жизнь, выжать из неё всё, что можно. Он пойдёт далеко, будет иметь то, чего ему хочется, все, все, — вот только подождите и увидите!

Потом Альф предложил Джо посмотреть, как он кормит голубей. Они вышли во двор, где жемчужно-серые птицы чистили перья клювом, высовывали головки из самодельной голубятни Альфа и прятались снова, деликатно поклёвывая корм. Альф, который в присутствии жены был тише воды, ниже травы, теперь преобразился в героя-мужчину и высказывал веские мнения не только о голубях, но и о пиве, патриотизме и о шансах Спирминта выиграть на скачках в Дэрби. С Джо он был ласков, обращался с ним как с младшим товарищем. Но Джо раздражался, жаждал вернуться туда, где была Дженни. Докурив папиросу, он извинился и поспешил обратно в дом.

Дженни была в задней комнате одна. Она по-прежнему сидела на диване, углубившись все в тот же журнал.

— Извините, — пролепетал Джо. — Я думал, что вы, может быть, покажете мне мою комнату.

Она даже не опустила журнала, который держала, изящно согнув мизинец.

— Вам покажет кто-нибудь из девочек.

Но он не уходил.

— А вы не прогуливаетесь по вечерам в свой полусвободный день? Вот сегодня, например?

Никакого ответа.

— Вы служите в магазине, да? — терпеливо попытался он снова завязать разговор. Он смутно вспомнил, что Слэттери — это, кажется, большой мануфактурный магазин с зеркальными витринами, на Грэйнджер-стрит.

Дженни, наконец, удостоила его взгляда.

— А если и в магазине, вам-то что? — отрезала она. — Вас это не касается. И если желаете знать, я не «служу». Это — вульгарнее простонародное выражение, и я его не выношу. Я состою в штате у Слэттери. В отделении шляп: там очень тонкая работа. Ненавижу все грубое и вульгарное! И больше всего не выношу мужчин, которые делают грязную работу.

И она рывком снова подняла журнал к глазам. Джо в раздумье потирал подбородок, пожирая глазами всю её, — тонкие лодыжки, стройные бедра, красивые маленькие груди. «Вот как, ты не, любишь мужчин, которые занимаются грязной работой, — думал он, усмехаясь про себя. — Ладно, подожди. Ты в моём лице полюбишь такого мужчину».

Марта переживала это как тяжкий позор. Никогда ей и не снилось такое, никогда в жизни. Ужас! Стряпая на кухне, она переходила с места на место, то пробуя вилкой, готова ли картошка, то поднимая крышку с кастрюли, чтобы посмотреть, как тушится мясо, — и старалась не думать о том, что случилось. Но ничего не выходило, она не могла думать. Тщетно боролась она с собой, гнала прочь мысли о том, что она, Марта Редпас, дожила до такого позора. Редпасы всегда были приличными людьми. В её роду были честные сектанты, честные углекопы. Она могла с гордостью перебрать представителей целых четырёх поколений — и не отыскать ни единого пятна на их репутации. Все честно работали под землёй в шахтах и наверху вели себя как порядочные люди. А теперь? Теперь она уже не Марта Редпас, а Марта Фенвик, жена Роберта Фенвика. А Роберт Фенвик — в тюрьме. Гримаса горечи исказила её лицо. В тюрьме. Её обожгло воспоминание об этой сцене, как обжигало сотни раз. Роберт на скамье подсудимых рядом с Лимингом, — и надо же, чтобы вместе с таким, как Лиминг! — а грубый краснорожий, издевающийся Джемс Ремедж — за судейским столом, он не церемонился и говорил напрямик всё, что думал. Она была на суде. Она не могла не пойти, её место было там. Да, ходила и видела, и слышала все. «На три недели, без замены штрафа». Она чуть не закричала, когда Ремедж прочёл приговор. Она чуть не умерла. Но гордость помогла ей сдержать себя и сделать каменное лицо. Гордость поддерживала её все эти жуткие дни, помогла ей даже сегодня, когда жена Боксёра Лиминга, возвратившаяся из города с новостями, подстерегла её, Марту, на углу и с громогласным сочувствием объявила, что «наши мужья» будут выпущены в субботу. «Наши мужья»… «Выпущены!»

Посмотрев на часы (первая вещь, которую Сэм выкупил для неё из заклада), она подтащила к огню жестяную лохань и принялась носить кипяток из прачечной. Она черпала воду железным ведром, и хождение с тяжёлой ношей сильно измучило её. Последнее время ей нездоровилось, и вот сейчас она ощущала слабость и головокружение. И боли. На минуту пришлось остановиться, пока немного не утихнут схватки. «Это все из-за волнений последних дней», — подумала Марта. Ведь она женщина крепкая. Ей казалось, что ей было бы легче, если бы ребёнок внутри подавал какие-нибудь признаки жизни. Но он не шевелился, она ощущала только тянущую боль и тяжесть.

Пробило пять часов, и почти тотчас с улицы донёсся топот ног, медленные, тяжёлые шаги утомлённых людей. Работать девять часов в смену, а потом ещё взбираться на самый верх холма, на Террасы… Но это — славная, честная работа, на ней они выросли, и она тоже. Её сыновья молоды и сильны. Они шахтёры. И другой работы она для них не желала.

В ту минуту, как она это подумала, дверь открылась, и вошли все трое — впереди Гюи, за ним Дэвид и последним Сэмми, тащивший под мышкой кусок распиленного бревна на растопку. Милый Сэмми! Всегда он о ней подумает! Тёплая волна умиления пробилась сквозь озабоченность и холод её сердца, ей вдруг захотелось обнять Сэмми и заплакать.

Сыновья следили за выражением лица матери. В последние дни дома царила гнетущая атмосфера. Марта действовала на них угнетающе, была резка и придирчива. Она это сознавала и видела, что они с опаской всматриваются в её лицо и, хотя она сама была в этом виновата, её это задело.

• Предыдущая
• 12/170
• Следующая