Вопросы цены и стоимости (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна - Страница 72

• Предыдущая
• 72/95
• Следующая

А лисенок тихонько скулил от боли, забившись в уголок между стеной и кроватью, до которой все-таки дополз, а вот подняться не осталось ни сил ни желания. Во рту стоял ржаво-соленый привкус, и из носа тоже продолжала сочиться кровь, расплавленным свинцом налились спина и поясница, а при каждом вздохе вдоль ребер проходила острая пила, и проворачивались зубцы штыря, заменившего собой позвоночник. Но это не больно и не страшно. Это всего лишь сломанные ребра и отбитые почки…

И все же боль была настолько сильной, что рассудок оказался неспособен ее вместить в себя. Просто в груди, - вот тут, под самой ладонью, - что-то перевернулось и умерло. Что-то очень важное и дорогое, что помогало жить дальше. Жить, потом ложится под эту скотину, терпеть, сносить побои и издевательства, вставать снова и упрямо идти к цели, надеясь однажды шагнуть на свободу… Какой бы не оказалась и она.

Просто все это время упорно верилось в чудо: что что бы ты не натворил, есть на свете человек, который если узнает, что тебе плохо, обязательно поможет… Просто потому, что такой человек. Наверное, так дети верят в маму и папу, пока не начинают взрослеть, открывая для себя подчас очень горькую правду жизни.

Ребенком Равиль не был очень давно, но верил. Верил в домике у реки, что он придет и заберет домой, только написать, наверное, надо было по-другому… Где-то в глубине души верил, бродя голодным по славному городу Венеции, что если бы узнал, если бы была возможность передать весточку, то примчался бы и помог… Только стыдно было. В тюрьме под тушей коменданта несколько секунд верил, что это он вмешался и спас. Верил, что просто нужно выдержать, дотерпеть и все рассказать, и он не оставит, придумает, как выбраться из западни без потерь… И потом все равно заставлял себя верить, что даже без признания, что если бы только узнал как же плохо, то конечно бы сразу пришел и помог…

Разумеется, он никогда бы не стал плакаться и клянчить, и пусть не суждено было добиться в ответ той самой, единственной любви, - но все же знать, что ты ему не безразличен, не пустое место - тоже многое значит, и именно эта вера до сих пор давала ему силы.

Увы, сказка как всегда оказалась не более чем красивой ложью. Тем более придуманной им самим, и все-все было напрасно… Конечно, Ксавьер наверняка потребовал очень большие отступные, лисенок столько не стоит… Эта боль ничего не стоит, потому что ничего не стоит он сам! Так и не заслужил ничего…

И все- таки, как больно!

Чьи- то чуткие руки бережно приподняли, разворачивая навзничь.

- Равиль!

Нет, не он. Он не пришел, не помог и уже не придет… Зачем ему какая-то шлюха? Юноша с трудом разомкнул опухшие веки, чтобы кануть в глубокую синеву… Ну конечно! Следовало догадаться, что Густо сначала побежит к друзьям.

- Равиль… не бойся, - перепуганный до исступления, Айсен лихорадочно гладил спутанные и слипшиеся кудри, - потерпи чуть-чуть! Пожалуйста, только держись, я сейчас приведу Тристана!

Айсен не мог унести юношу, - они были примерно одинакового сложения, - и опасался его поднять. Брызги крови, кровавый след на полу, обрывки рубашки сплошь заляпанные кровью, бурые разводы - молодой человек не понаслышке знал, что может сделать обычный кулак при определенных стараниях, поэтому убедившись, что серьезных открытых ран нигде нет, лишь стащил на пол одеяло, тихонько переложив на него Равиля.

- Потерпи чуть-чуть, я сейчас вернусь, и мы тебя заберем отсюда!

Благодаря Бога, чувствительность Августина, явившегося к наставнику со своими сомнениями, а не в ближайший кабак, и даже Алана с Амелией, у которой едва не случился выкидыш, из-за чего они с Фейраном остались сегодня в городе, а он оказался у Кантора… Айсен прикрыл истерзанного собрата тем, что попалось под руку, чтобы не замерз на полу, и еще раз решительно проговорил в мутные от немролитых слез глаза, что бежит за помощью.

- Дождись! - руку юноши буквально сдавило.

Дождись… Равиль устало опустил ресницы, прислушиваясь к торопливым шагам на лестнице. Чего и зачем? Ксавьер прав, он конченая, никому не нужная шлюха, грязнее некуда. Так чего еще ему ждать? Таш отдал признание, значит больше не может его использовать, а лисенок свободен уйти на все четыре стороны, пока Ксавьер по правде не продал его в бордель, чтобы поглумиться напоследок… А куда? Куда ему идти с клеймом содержанца, не выжженным, но от того не менее явным. Дождаться, опять встать, уехать с Айсеном? И вновь начинать путь сначала, только уже без иллюзий о любви, тепле и поддержке, при том видя изо дня в день чужое счастье, и твердо зная, что тебе ничего похожего не испытать?…

Сможешь так жить? - спросил себя Равиль, и честно ответил. - Смогу… Но не хочу.

Ему понадобилось всего лишь протянуть руку, чтобы взять с пола завалившийся обломок ножа. Жаль, тот оказался остер, но короток, так что несколько очевидных вариантов пришлось отбросить, но Равиль только утвердился в своем решении. Так и должно быть…

Стоило поторопиться, ведь Айсен мог вернуться с минуты на минуту. Юноша сел поудобнее, не отвлекаясь на протесты избитого тела, сжал нож… и спокойно и методично вскрыл себе вены на обеих руках от запястья почти до локтя.

Часть седьмая

***

Рыжего лисенка больше нет. А был ли он вообще этот мальчик с дерзкой улыбкой и лукавыми золотистыми искорками в серых глазищах или существовал только в твоем воображении? Какие мысли на самом деле бродили в рыжей головушке, какие чувства заставляли биться его сердце… Очень своевременный вопрос!

Но люди часто опаздывают. Можно опоздать на встречу, на корабль, да даже на собственную свадьбу! А можно опоздать на жизнь и нет ничего страшнее этого понимания, умещающегося всего в двух самых обычных словах: ты опоздал… И ничего уже не исправить, ничего не будет так, как прежде, вообще ничего не будет.

И уже не важно, что разве что кулаком себя в грудь не бил, крича, что жизнь за него отдашь, упивался собственным благородством, отпуская на свободу лисенка, широким жестом бросал ему под ноги право выбора… А спросил - нужно ли ему это пресловутое право?

Нет, не спросил. Не посадил перед собой, не заглянул в серые, как пасмурное небо, глаза, не сказал: малыш, скажи, чего ты хочешь, о чем мечтаешь, я все для тебя сделаю… Вон сколько же этих «не» набралось! И не на свободу отпустил, а бросил, только что не выставил на все четыре стороны, восхищаясь, что сброшенный за борт на глубину мальчишка не утонул, и вполне себе ничего держится на плаву среди акул.

Мразь! Но даже ненавидеть себя не получается, потому что это уже не важно. И не нужны уже все хитроумные схемы, чтобы вырвать у гадины ядовитые зубы и задавить раз и навсегда, ведь уступать состояние Гримо он просто не мог себе позволить, а шантаж надежно можно пресечь только убрав шантажиста… Потому что иногда бывает так, что нужно просто встать и бежать на помощь.

Но даже тогда может оказаться уже поздно, как тогда, когда незнакомый парень с безумными от тоски глазами, принесший ворох каких-то бумаг и почему-то в покрывале, увидев стремительную перемену в вальяжном купчине, стоило упомянуть имя того, кто эти бумаги передал, кричал ему:

- Это вы! Это вы, тот человек, о котором он говорил… Значит, это вы виноваты, это из-за вас он стал подстилкой для этого мерзавца!

Как тогда, когда разобравшись, и осознав, что Равиль выкрал документы у Таша, явился по подсказанному адресу, чтобы объясниться наконец, выяснить все и расставить точки над «и»…

И опоздал. Потому что все страшное и мерзкое уже произошло, а Равиль устал ждать чьей-то помощи и сделал все сам.

Мужчина застыл на пороге распахнутой двери, не способный сделать шаг навстречу жуткому пониманию. Разум не справился, угас, воспринимая происходящее какими-то отрывками, резкими, слепящими вспышками: белый, как полотно Айсен со сжатыми до белизны губами… сосредоточенный почти до медитативного транса Фейран, точные, скупые движения испачканных кровью пальцев. Кровь повсюду - на полу, на одеяле, на котором лежит юноша, на его лице, на ногах… Везде. Так много крови…

• Предыдущая
• 72/95
• Следующая