Парижское приключение - Эштон Элизабет - Страница 12

Лицо мальчишки просияло, когда Леон приказал ему забраться в машину, но потом тень недоверия пробежала по нему. Однако Леон снова сказал ему что-то мягко и успокаивающе, и мальчишка опустился на кожаное сиденье сзади с выражением полного экстаза на лице.

Хижина, в которую он их привел, поражала своей нищетой. Внутри на каменном полу стоял стол и несколько массивных стульев. Их встретила какая-то женщина — ребенок называл ее «grand mere» [20]. Она набросилась на мальчика с бранью, но когда Леон, прервав ее, объяснил ей цель своего визита, она утихла. Она восприняла все его предложения сдержанно и с чувством собственного достоинства. Под конец разговора Леон положил на стол пачку купюр, на которые она покосилась с недоверием, и они вышли на улицу.

— Что все это значит? — спросила Рени.

— Когда она отмоет и немного приоденет своего сыночка, он приедет ко мне в Париж. Придется мне заняться перевоспитанием маленьких воришек. Эти бретонцы страшно независимы, — она ничего не хочет для себя. Мальчишка, его зовут Пьер, гораздо старше, чем можно подумать, но не может получить работу, он хороший мальчик и так далее и тому подобное. Я уж не стал говорить ей, что поймал его, когда он хотел стащить мою зажигалку.

Рени молча забралась в машину. Было странно слышать эти слова от человека, который бессердечно хотел упрятать за решетку ребенка в конце концов только за то, что тот взял выпавшую вещь.

— Леон, — она невольно назвала его по имени, — ведь на самом деле вы не собирались сдать его в полицию?

— Почему же нет? — ответ последовал чересчур быстро.

— Я вам не верю.

— Но вы выполните свое обещание? — обеспокоено спросил он.

— Да, я сдержу свое слово.

Перспективы, открывавшиеся перед ней, дразнили и тревожили ее. Париж, мир высокой моды… И у Барри нет причин винить ее, она вынуждена ехать. Она отогнала от себя мысль, что ее рассказы о Пьере вряд ли встретят его понимание, скорее всего, он сочтет ее наивной дурочкой, но вспомнив умоляющий взгляд ребенка, она почувствовала, что сможет объяснить Барри все. Потом ее мысли приобрели практический характер.

— Где я буду жить?

— Есть такая мадам Дюбонне, которая содержит пансион — самый хороший в Пасси. И цены приемлемые. Я свяжусь с ней, когда вернусь в Париж.

У него уже все продумано! Интересно, его Туанет тоже жила в пансионе мадам Дюбонне?

Мадам Ламартин встретила Рени, вздымая руки к небу и причитая, — где же она пропадала? Уже поздно. Рени удалось догадаться, что она говорила об этом. Она хотела что-то ответить, но слова замерли у нее на языке, когда она увидела Леона и его испытующий взгляд.

— Замолчите, — резко сказал он. Он велел им ждать в холле, а сам зашел в офис отеля. Мадам Ламартин начала тихо сетовать, поглядывая на Рени. Она была откровенно обеспокоена задержкой.

Леон очень скоро вернулся с какими-то отпечатанными листами бумаги в руках и положил их на стойку.

— Рени, я хочу, чтобы вы подписали это, — сказал он. — Это для протокола и для того, чтобы вы уяснили себе все, о чем я говорил.

В документе говорилось, что мадемуазель Рени Торнтон обязуется работать для дома моделей Себастьена до подготовки следующей коллекции моделей с правом последующего продления контракта. Указывалась солидная сумма жалованья. Похоже, Леон был воплощением французской щедрости.

Он дал ей свою ручку. Рени машинально отметила про себя, что это роскошный образец всемирно известной фирмы; она не решалась поставить свою подпись. Из нее вытянули это обещание нечестным образом.

Она укоризненно посмотрела на Леона.

— Вы провели меня, — сказала она. Его бровь удивленно приподнялась.

— Я сделал то, что вы хотели, в обмен на ваше обещание.

Ей пришло в голову, что он не только отпустил Пьера, но и был намерен сделать из него полезного члена общества; но она продолжала колебаться.

— Думаю, что вам не удастся получить для меня разрешение на работу во Франции. Должно быть, много французских манекенщиц нуждаются в работе.

— Было бы жаль, — терпеливо сказал он. — Но мне удастся.

Мадам Ламартин смотрела то на Леона, то на Рени, удивленная сопротивлением Рени. Девушке невероятно повезло, месье обратил на нее внимание. Неужели она не понимает этого? Конечно, она англичанка, а все англичане ненормальные. И она пожала плечами, возмущенная непредсказуемостью иностранцев.

Леон подался к Рени и крепко взял ее за руку. При его прикосновении она вся обмякла. Он настойчиво смотрел ей в глаза, и она поняла, что целиком находится во власти этого привлекательного человека. Она была не в силах отвести глаза, хотя и знала, что краснеет: в его взгляде было что-то гипнотическое.

— Подписывайте, — тихо сказал он. Она покорно подписала.

Она была свободна. Леон повернулся к мадам Ламартин, которая поставила свой росчерк за свидетеля.

— У вас будет копия, — сказал он Рени.

Она стояла, потирая запястье, которое недавно сжимал Леон. Дурные предчувствия одолели ее, она не понимала, во что ее втянули и как объяснить все это Барри.

Дневное шоу прошло гладко. Директор отеля произнес речь, Леон сказал несколько слов, и всем шестерым девушкам были вручены подарки. После этого Леон улизнул на своей машине, оставив на своих служащих хлопоты по сборам в дорогу. Им предстояло ехать поездом в Париж. Он больше не разговаривал с Рени, лишь небрежно бросил ей и другим свое «Au’voir, mes enfants [21]», и она почему-то почувствовала себя обманутой, хотя и пыталась уверить себя, что это глупо, что она всего лишь одна из его работниц и что ей совсем не нужно, чтобы ее выделяли.

В примерочных царил хаос. Нужно было тщательно упаковать все модели и проверить аксессуары, вокруг которых с неизбежностью завязались споры, потому что их перепутали и надо было разобраться, какой из манекенщиц что принадлежит. Селеста продолжала задирать нос и отказалась помогать им. Рени чувствовала неловкость перед мадам Ламартин, которая отвечала за модели, но она мало чем могла помочь ей, так как не была знакома с этой рутинной работой и растерялась от обрушившихся на нее потоков французской речи, которая неслась со всех сторон и понять которую было невозможно.

В курортный сезон самолеты летали прямо до Ла Боля, но сейчас эти авиалинии были закрыты, поэтому ей предстояло добираться до дома кружным путем. Леон хотел, чтобы Рени была под крылышком мадам Ламартин до самой посадки в самолет, отправлявшийся в Англию.

Только в поезде, во время переезда через Францию, у Рени наконец появилось время, чтобы собраться с мыслями и рассортировать события этого утра. Размышляя над инцидентом в Круизике, она решила, что вела себя по-идиотски. Ей следовало бы понять, что Леон блефует, сейчас она ничуть не верила в то, что он собирался сдать Пьера фараонам, но он заметил ее беспокойство и сыграл на нем. Разве не сам он сказал, что не стесняется в выборе средств для достижения своих целей? Она прикидывала, обязывает ли ее на самом доле к чему-то тот документ, который она подписала. Может, его можно как-нибудь обойти? Ей становилось все более ясным, что она не сможет работать у него. Если бы ему не удалось получить разрешения полиции, то проблема была бы решена; но Рени была убеждена, что для Леона Себастьена, если уж он взялся за дело, иммиграционные ограничения вряд ли будут существенной помехой. Она не могла понять, почему он так настойчиво добивается ее. Да, она оказалась внешне похожей на его умершую подругу, но это ничего не объясняло; кроме того, ее нельзя было сравнивать с Туанет, ведь ее дебют в «Эрмитаже» был всего лишь неплохим, но не более того. И если она будет настолько сумасшедшей, чтобы отправиться в Париж, то очень скоро Леон обнаружит все ее недостатки. То, что она ему нравилась, было очевидным, да и она, несмотря на свое сопротивление, ощутила на себе его обаяние. Но одно дело — провести три чудесных дня в необычных обстоятельствах и совершенно другое — долгая совместная работа. В конце концов Леон — бизнесмен. Скорее всего, по приезде в Париж он поймет, что не стоит воплощать в реальность свой каприз. Успех Туанет сделал его самоуверенным, но когда он осознает пределы ее возможностей, он разочаруется и даже будет раздражен ее некомпетентностью. А для нее такой поворот станет сокрушительным поражением.