Парижское приключение - Эштон Элизабет - Страница 20

В последующие дни Рени продолжала бездельничать. Так как ни одна из моделей не была сшита специально для нее, она не могла работать в них. Чтобы как-то скоротать длинные часы, она, следуя примеру Джанин, начала вязать свитер. Ей подумалось, что можно будет послать его Барри в знак примирения. Хотя воспоминания о его предательстве все еще мучили ее, но ее первое бурное негодование уже прошло. Она часто думала о нем. Их дружба была слишком долгой и прочной, чтобы пострадать от глупого мимолетного увлечения. Она уже почти собралась написать ему, чтобы попытаться помириться.

Джанин сдержала свое слово и на второй вечер повела ее пить кофе на Елисейские поля. Они сидели в кафе на верхней террасе рядом с дорогими магазинами и демонстрационными залами автомобильных фирм. Авеню постепенно одевалась в вечерние огни; беспрерывные потоки машин неслись навстречу друг другу, а по тротуарам разгуливали нарядные толпы людей. Деревья уже зеленели нежной листвой и над всем этим розовело небо, пронизанное отсветами лучей заходящего солнца. Легкая дымка тумана окутывала Триумфальную арку.

— Вот он, Париж, — с пафосом произнесла Джанин. — Интересно, чем он станет для тебя?

— Надеюсь, что посвящением в мир высокой моды, — смеясь, сказала Рени. — Ведь не вязать же я приехала сюда.

— Ты не пробыла здесь и недели, — напомнила ей Джанни. — Подожди, скоро начнется работа над новой коллекцией. Это пострашнее, чем премьера в Уэст-Энде, но надеюсь, что в Париже ты испытаешь нечто более захватывающее, нежели тяжелая работа.

— Ну, это маловероятно, — вздохнула Рени. Если Джанни имеет в виду любовные переживания, то их Рени пока было достаточно.

Кроме прогулок с Джанни, она проводила вечера с Колетт и Гаем, — эти развлечения не требовали таких больших расходов, ведь ей нужно было пополнить свой летний гардероб парижскими нарядами. С помощью Джанин она купила детям Рино увлекательную «Змейку» и другие несложные игры, и их посиделки стали такими шумными, что взрослые, желавшие смотреть телевизор, выдворили их из комнаты отдыха, и им пришлось перебраться к Рени, в ее маленькую комнатушку. Она быстро нахваталась от детей разных французских словечек и выражений, так что их игры оказались взаимовыгодными.

И наконец вернулся Леон.

Он приехал утром в один из тех дней, когда после весеннего ливня ярко светило солнце и город стоял, напоенный нежной весенней свежестью. Его приезд был для всех неожиданностью. Он просто вошел в офис, держа в руках папку с набросками, и мгновенно все вокруг наполнилось жизнью.

Персонал стал расторопнее, манекенщицы свернули свое вязание вместе с разговорами и бросились прихорашиваться перед зеркалом, висящим на стене. На Пьера обрушилось бесчисленное количество поручений, и он постоянно носился между цехами и студией Леона. Рени со страхом ожидала, когда он вызовет ее к себе, и это, конечно, должно было произойти сегодня. Она сама не знала, хочет она его видеть или нет, и боялась — как-то он встретит ее? Воспоминания об их последнем разговоре в Ла Боле все еще жили в ней. Но если тогда он был просителем, заинтересованным в ее услугах, то сейчас он — ее работодатель. Когда в конце концов за ней прислали, она обнаружила, что колени ее трясутся, и перед тем как войти в кабинет, ей пришлось сделать над собой невероятное усилие, чтобы не выглядеть такой взволнованной.

Он сидел за большим столом, заваленном эскизами и образцами тканей. Пиджак темного костюма висел на спинке стула, и Леон работал в нарукавниках. Рени уже успела отвыкнуть от его красоты, и сейчас, когда она встретила его взгляд, ее сердце тревожно забилось.

— Вот вы и приехали, Рени, — произнес он.

— Да, месье, — скромно сказала она и опустила глаза. Он улыбнулся; она хорошо помнила эту обезоруживающую улыбку.

— Вы нехорошо поступали, пытаясь увильнуть от своего обещания.

— Я сожалею об этом, но на то были свои причины. Возникли обстоятельства, которые не зависели от меня, — заговорила она, довольная тем, что ей удается отвечать холодно и небрежно. — Но сейчас я здесь, и, значит, упрекнуть меня не в чем.

— Вы уже посмотрели Париж? Почувствовали… как это говорится… атмосферу? Сейчас вы начнете работать, скоро у вас будет довольно много работы, а позже, наверное, даже слишком много. У меня есть платье, которое я разработал, вспоминая вас. Я назвал его Printemps, что означает «весна», поскольку вы, mademoiselle, как сама весна, — такая же свежая и юная. Я отошлю его к закройщикам, и когда они сделают toile, вы снова зайдете ко мне.

Он нажал на кнопку звонка, и в комнату поспешно вошла одна из ассистенток. Он отдал ей эскиз, к которому был прикреплен кусочек ткани нежно-зеленого цвета.

— Ступайте с Юветтой, — велел он Рени. — С сегодняшнего дня вы приступаете к работе.

Рени покинула кабинет со смутным чувством разочарования. Он вел себя совершенно бесстрастно и не допустил ничего такого, что могло бы оправдать бешеный стук ее сердца. Но чего же она ожидала? «Он с головой ушел в работу», как говорила Ава. Для него она просто инструмент. Их близость во время прогулок в Ла Боле стала делом давно минувших дней.

А затем началось то, что должно было стать ее повседневной работой: нужно было терпеливо стоять, пока портные подрезали, скалывали булавками wile, подгоняя к ее фигуре макет из сурового полотна. После того, как макет платья был одобрен, та же самая процедура повторялась с тканью и длилась до тех пор, пока выкроенные детали не доводились до совершенства, и тогда их можно было передать портнихе, а та проворными руками сметывала и сшивала их. Модель Printemps представляла собой свободное длинное одеяние из нежно-зеленого шелка, изящные рюши желтовато-коричневого цвета обрамляли шею, и Рени, увенчанная золотой диадемой, напоминала в нем цветок нарцисса. Это была первая модель для новой коллекции.

Джанин, которой приходилось демонстрировать костюмы и верхнюю одежду, завистливо сказала:

— Ты, конечно, знаешь, — осенняя коллекция будет показана в разгар июля. Тебе-то хорошо в твоих платьях для коктейля и вечерних туалетах, а мне, бедняжке, придется изнемогать от жары в твидовых костюмах, а то и в мехах!

Но июль, казалось, придет не скоро, и Рени все больше убеждалась в том, сколь скучна и утомительна ее нынешняя работа. Когда она представала перед критическим взором Леона, она слишком хорошо понимала, что он видит лишь создаваемую им модель. Он что-то говорил по-французски портным, смысл отрывистых фраз сначала был совершенно неясен ей, но со временем она начала немного понимать, о чем шла речь. Время от времени, пока женщины по его распоряжениям что-то переделывали, он скользил глазами по фигуре Рени, останавливал взгляд на ее лице и смотрел долго и вопрошающе. В эти моменты она чувствовала, что не выдерживает его взгляда, ее веки начинали дрожать, и она опускала глаза, не в силах скрыть свое смущение. Она не находила причин творившейся в ней сумятицы, а Леон, вздохнув, вновь обращался к платью.

Письмо Барри так и не было написано, и свитер остался недовязанным. По вечерам у нее хватало сил только на то, чтобы дотащиться до пансиона, и все, что ей было нужно — это положить куда-нибудь ноющие ноги. Не желая огорчать маленьких Рино, она продолжала играть с ними, но энергии на то, чтобы удовлетворить их запросы, у нее оставалось все меньше и меньше.

Так незаметно шло время, пока весна не охватила весь Париж, заполонив буйством красок его цветочные базары и прямые аллеи садов, а Елисейские поля — благоуханием распустившихся каштанов.

И Рени поняла причину своего беспокойства.

— Вот и весна, — вздохнула Джанин. — А у меня в Оттаве друг. Но одних писем недостаточно, правда? Думаю, что тебе тоже не хватает твоего парня. — Она взглянула на кольцо Рени, которое не оставляло сомнений в том, что у нее кто-то есть. Рени не стала разубеждать ее. Французские девушки постоянно болтали о своих поклонниках, и для двух иностранок помолвка была единственной уважительной причиной их молчания. Но вовсе не желание увидеть Барри мучило Рени.