Шанс для влюбленных (Шанс Гидеона) - Кент Памела - Страница 5
- Предыдущая
- 5/28
- Следующая
— Я прекрасно это знаю. — Презрение затаилось в густых черных ресницах. — Да, если вы волнуетесь за Траунсер, она работает здесь уже много лет и будет работать, пока не уйдет на пенсию или пока не умрет моя мать.
Безразличие, с которым он упомянул о возможной кончине своей матери, подействовало на Ким как холодный душ. Ей никогда еще не встречались подобные люди, и от его прямолинейных заявлений у нее просто перехватило дыхание.
— Когда вы встретитесь с моей сестрой, то увидите, что она очень похожа на мать. У нее такой же неуравновешенный характер. К счастью для нее, она замужем за человеком, который держит ее в рамках.
Ким едва смогла подавить в себе желание истерически рассмеяться. Чтобы не сделать этого, она изо всех сил прикусила нижнюю губу.
— Ваша сестра — счастливица, — сказала она, надеясь, что предательская дрожь в ее голосе прошла мимо его ушей.
Он взглянул на нее.
— Нериссе очень повезло, — согласился он. — У нее семнадцатилетняя дочь, воспитанная как самостоятельный человек, что восхищает меня; матери не удалось вбить в нее ту романтическую ерунду, которую моя мать изо всех сил старалась вбить в Нериссу. Сейчас она увлекается историей, и мы надеемся, что она сделает себе карьеру. У нее острый ум.
— А вы не считаете, что для девушки более логичным было бы выйти замуж? — спросила Ким, все еще борясь с легкой дрожью в голосе.
— Замужество — вариант не для всех, — отрывисто ответил Фабер.
Он отказался от десерта, когда ему принесли его, и отмахнулся от острой закуски. На стол поставили поднос с сырами.
— Принесите кофе сюда, в столовую, — приказал он Пиблсу, слуге. — И после этого я хочу, чтобы меня не беспокоили.
— Хорошо, сэр, — ответил Пиблс.
Как только принесли кофе, Гидеон встал и начал ходить взад-вперед по комнате. Он указал Ким на портрет над камином:
— Это мой отец.
Воцарилось молчание. Ким внимательно смотрела на портрет, и Фаберу не понравилось выражение ее лица.
— Мне бы не хотелось, чтобы у вас создалось ложное впечатление о моем отце, — сказал он и закурил сигарету из коробки, стоявшей на столе, рассеянно затушил спичку и снова перевел взгляд на портрет. — Он был сильным… необыкновенно сильным человеком. Благодаря ему имя Фаберов появилось на карте, это он положил начало состояниям Фаберов. В результате его стараний мой брат Чарльз хорошо обеспечен — у него тоже семья и рассудительная жена; да и мой младший брат, Энтони, скорее всего, когда-нибудь добьется успеха. Он хотел заниматься медициной, и я согласился… Но я все еще не уверен, что быть врачом — его призвание. Как бы то ни было, время покажет…
Он отвел глаза от портрета и начал снова ходить по комнате. Его ровные брови, нахмурясь, сошлись на переносице прямого носа.
— Самое важное из того, что я хочу вам объяснить, — это то, что я не хочу, чтобы память о моем отце была каким-либо образом запятнана. — Гидеон сурово взглянул на нее, и его глаза были такими же равнодушными и отстраненными, как крыши домов вдалеке. — Моя мать — дитя «графской» семьи, а мой отец испытал на своей шкуре, что значит голодать, когда был молод. Он женился на моей матери, как только заработал достаточно денег, чтобы обеспечить ей то, что он считал подходящей основой, а это значит, что он взял ее из одной тепличной атмосферы и сразу же перенес в другую такую же. Некоторые сказали бы, что у нее не было возможности…
Ким больше не могла молча слушать.
— Я видела миссис Фабер всего несколько минут, но мне показалось, что она очень добрая, — сказала она. — Я пошла к ней только потому, что она прислала мне записку, в которой говорилось, что она хочет меня видеть. Совершенно очевидно, что служанка, Траунсер, очень предана ей… По крайней мере, она готова ради нее пойти на риск, — добавила она, вызывающе взглянув на него. — И хотя вы совершенно ясно дали понять, что презираете слабость во всех ее проявлениях, я не считаю миссис Фабер слабой. Она хочет написать свои мемуары, а это значит, что у нее есть сила воли… Для нее было бы гораздо проще сложить руки и позволить кому-нибудь другому написать их за нее…
Фабер перебил Ким, сверкнув холодной усмешкой.
— Именно это, мисс Ловатт, вы и собираетесь сделать, — сказал он. — Вы напишете их за нее! Да, разумеется, вы выслушаете множество подробностей ее жизни, запишете все, что она скажет. На потеху моей матушки вы даже напечатаете на машинке все, что она попросит напечатать… Но когда дело дойдет до сборки всего материала в единое целое и подготовки его для публикации — если нам не удастся отговорить ее от идеи напечатать все это, — тогда вам придется как следует заняться редактированием, и мне хотелось бы, чтобы вы были безжалостны. Весьма безжалостны!
Она встала, и несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.
— Это означает предательство по отношению к моему работодателю, — наконец заметила она.
— Я ваш работодатель, — ответил он. — Я плачу вам заработную плату!
Ким отвернулась. Мистер Фабер начинал вызывать в ней все большее отвращение.
— Мне надо будет обдумать это, — твердо сказала она. — В данный момент, если вы не возражаете, я бы хотела вернуться в свою комнату. У меня был тяжелый день.
— Конечно.
Он открыл перед ней дверь, внезапно превратившись в саму любезность. Но она не дала себя обмануть, потому что глаза его насмехались над ней.
— Я буду счастлив повысить вам жалованье, если вы будете поступать так, как я вам скажу. Я богат, и деньги не играют здесь особого значения… В вас я вижу честность и прямолинейность, и я уважаю вас за это. Но есть множество молодых женщин, которые умеют печатать и стенографировать, и в случае необходимости я не колеблясь заменю вас. Делайте так, как я говорю, и вы замечательно проведете здесь время.
Ким прошла в дверь мимо него.
— Спокойной ночи, мистер Фабер.
Он кивнул, и девушка стала подниматься по лестнице. Оглянувшись, Ким увидела, что Фабер задумчиво смотрит ей вслед.
Утром Ким сполна ощутила значение его слов.
Ее разбудила предупредительная горничная, которая была готова выполнить любое пожелание Ким, если бы та захотела воспользоваться возможностью полениться и позволить прислуживать себе.
Ким распахнула окно спальни и высунулась наружу. Ее снова окутали сырые ароматы пробуждающихся почек и трав. Сверкающие лучи солнца золотили террасу; огромные каменные вазы, летом источающие краски и благоухание, выглядели необыкновенно грациозными, словно выгравированными на фоне бархатно-зеленых газонов, сбегающих к озеру. А за озером вздымался залитый солнцем лес, все еще не расставшийся полностью с остатками осенней листвы.
Это был прекрасный мир, где туманные вересковые пустоши и далекие холмы окружали чудесный дом и его земли, а внизу на подъездной аллее ждал гладкий черный лимузин, чтобы отвезти хозяина заниматься бизнесом в гораздо более шумное место, чем это.
Место, где у него, наверное, есть роскошный современный офис и где, по его словам, он работает. Работает, чтобы приумножать доходы семейства Фабер… Семейства, чье имя поместил на карты суровый человек, смотрящий свысока на всех с портрета в огромной гостиной.
Ким гадала, как Гидеон Фабер может быть настолько слеп. Неужели он действительно верит, что главное в жизни — это делать деньги и иметь расчетливый ум, который поможет зарабатывать эти самые деньги?
Ей было интересно, слышал ли он когда-нибудь об Уильяме Генри Дэвисе, а если слышал, то потрудился ли прочесть его строки:
Зачем нам жизнь, когда мы
В суете мирской не можем на мгновенье
Остановиться, сбросить груз забот
и оглядеться…
Возможно, миссис Фабер посвятила большую часть своей жизни тому, чтобы стоять и смотреть, но ей, по крайней мере, было о чем написать. Ким сильно подозревала, что Гидеон немногое сможет рассказать, когда доживет до материнских лет, а к тому времени будет уже слишком поздно что-либо исправлять.
- Предыдущая
- 5/28
- Следующая
