Мара - Уолкер Руфь - Страница 60

• Предыдущая
• 60/65
• Следующая

Три года прошло со смерти Джейма. Мара посвятила себя целиком и полностью работе и ребенку. Ее жизнь была жутко суматошной, работать приходилось очень много, но она тем не менее всегда выкраивала время для того, чтобы побыть с Викки. С полудня до ночи она занималась делами — репетировала, встречалась с журналистами и, конечно же, блистала на арене. Но утро всегда было посвящено только Викки, очаровательной крошке, которой Мара старалась быть и матерью, и отцом.

Даже самой себе не призналась бы Мара, что, заботясь о Викки, она во многом хотела загладить свою вину перед девочкой за то, что так надолго оставила малышку на попечение няни после смерти Джейма. Тогда и улыбка дочки, и ее синие «папины» глазки внушали Маре не любовь, а ужас. Впрочем, и сейчас порой она испытывала ту же боль, не менее острую, чем раньше, когда Викки начинала вдруг радостно смеяться — ну совсем как Джейм! — и Мара с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться и не убежать далеко-далеко.

В младенчестве Викки была прелестным ребенком, теперь же она превратилась в маленькую красивую девочку. Ее каштановые волосы и ярко-синие глаза никого не оставляли равнодушным, и если бы Мара вовремя не спохватилась, ее дочку непременно бы избаловали и испортили. К счастью, характером Викки пошла в своего лучезарного отца: ее настроение не менялось так быстро, как у матери. Викки любила всех вокруг, каждого она считала своим другом. И все ее обожали — тощий Джим Коди, великан, самый высокий человек на свете (это, разумеется, было неправдой), и доктор Макколл, позволявший Викки играть со звериными детенышами, и даже Донни Лионс, грубоватый рабочий.

Иногда, глядя, как дочка идет по заднему двору и улыбается всем вокруг, Мара испытывала чувство, граничившее с завистью. Как отличалось детство Викки от ее собственного! Какая Викки любящая и доверчивая! Хорошо это или плохо? Можно ли так безгранично доверять другим людям? И как странно, что именно с Марой, своей матерью, Викки вела себя более скованно, нежели с остальными.

Джоко, например, Викки не стеснялась и не боялась совершенно. Он стал преданным рабом крошки. Он, такой язвительный и нетерпеливый в отношениях с другими людьми, таял, когда видел Викки, и мог без конца играть с ней в прятки или читать ей сказки. Их смысл девочка еще не всегда понимала, но все равно сидела тихонько и слушала — будто догадывалась, как нравится этому маленькому дяде Джоко проводить с ней время.

Верная слову, данному самой себе после разговора с Эрлом Сен-Клером, Мара быстро богатела. Каждую неделю Кланки читала ей вслух финансовые отчеты, присылаемые из Нью-Йорка ее биржевым маклером. Читать Мара так и не научилась, но в том, что касалось денег, соображала очень хорошо, и ее состояние увеличивалось с каждым днем. Мистер Сэм тоже заметно разбогател. Он сменил свой старенький «форд» на сверкающий на солнце «гудзон» и перестроил особняк к югу от Орландо.

Мара становилась все более популярной, она без конца получала предложения из самых разных цирков, но уходить из Брадфорда не собиралась. Они неплохо ладили с мистером Сэмом, хотя так и не стали настоящими друзьями. Но так или иначе, они понимали друг друга. К тому же, если бы Мара оставила Брадфорд-цирк и перешла в какой-нибудь более известный, ей пришлось бы каждый день соперничать с лучшими цирковыми артистами мира. Ее выступления оценивались бы уже гораздо более критически — а Мара прекрасно понимала, что в техническом отношении не может состязаться с такими гимнастками, как, например, Лилиан Лейцель.

Здесь же, в Брадфорд-цирке, она была королевой, живой легендой… Ей так же, как и Джоко, нравилось быть «большой лягушкой в маленьком болотце». Впрочем, выражение «маленькое болотце» постепенно потеряло свою актуальность. Начиная с 1927 года Брадфорд-цирк переживал период своего небывалого подъема и уже на равных конкурировал с гораздо более крупными цирками.

К тому же Мара имела в этом цирке и финансовую заинтересованность. Когда мистеру Сэму понадобились деньги, она купила у него «зимние квартиры». И теперь ей принадлежали земли вблизи Орландо, где цирк стоял зимой. Маре нравилась мысль, что она землевладелица, к тому же та небольшая рента, которую платил ей цирк, была неплохим подспорьем зимой.

Через год после смерти Джейма Мара обзавелась и любовником, молодым журналистом, который как-то приехал брать у нее интервью. Он был красивый, веселый, она смеялась его шуткам и он удовлетворял все ее физические потребности, но… каждый раз после свидания с ним Мара ощущала себя душевно опустошенной, а потому очень скоро они расстались. Кланки, ставшая еще более прямолинейной, не скрывала своего крайне отрицательного отношения к этому альянсу, а Джоко избегал Мару все то время, пока продолжался ее роман, и даже не приходил поиграть с Викки, пока не узнал, что журналисту наконец дали отставку.

Зимой Мара несколько раз ездила на выступления, чаще всего в Нью-Йорк. Конечно, ей жаль было расставаться с дочкой, но гонорар предлагали слишком щедрый, чтобы от него легко было отказаться.

А запросы Мары все росли и росли — особенно в том, что касалось ее туалетов. Она обожала поехать в какой-нибудь дорогой-предорогой магазин и скупить его чуть ли не весь. При этом она каждый раз вспоминала тот день, когда кумпаниявыставила ее из табора в чем мать родила.

Кланки, да и другие женщины в цирке, имели от этой ее безумной страсти к тряпкам свою собственную выгоду. Когда Мара видела, что шкаф опять не закрывается из-за обилия одежды, она отбирала надоевшие ей вещи и раздавала всем желающим. А потом, видя других девушек и женщин в своих платьях, туфлях и шляпках, она испытывала некое тайное удовольствие, вспоминая, как она сама когда-то ходила в обносках матери, а позднее — в перешитых юбках Берти.

Денег ей пока хватало. Однажды она показала Джоко последние присланные маклером счета, и Джоко, с интересом изучив их, воскликнул:

— Слушай, да ведь ты, оказывается, миллионерша! По крайней мере, на бумаге.

— Я собираюсь стать еще богаче. Более того, я считаю, что и тебе пора перестать тратить деньги на разных шлюх и азартные игры и начать думать о будущем. Ты со мной не согласен?

— О будущем… Это слово как-то не очень подходит ко мне. Но ты права. Я же не могу работать вечно. Хорошо, что я еще до сих пор справляюсь с моим номером. Еще немного — и моя песенка спета.

Мара пристально взглянула на него, пораженная внезапной тоской, прозвучавшей в его голосе. Морщины на лице делали его старше, чем он был на самом деле. Откуда вдруг эти морщины?

— Ты всегда можешь… — начала было Мара.

— Что? Выступать как «один из десятка», вроде других лилипутов? Цирк — моя жизнь, и я скорее дам себя зарезать, чем буду выходить двадцать раз на дню, чтобы люди глазели на меня и задавали разные вопросы о моей интимной жизни, потому что им, видите ли, кажется, что у лилипутов она какая-то особенная…

Его глаза расширились так, точно он внезапно увидел впереди нечто темное и ужасное, и Мара решила сменить тему разговора.

Через несколько дней Джоко пришел к ней сияющий как медный таз.

— Слушай, я тут купил несколько акций и за день заработал денег больше, чем за весь последний год.

Мара удивленно смотрела, как он расхаживает с напыщенным видом по ее костюмерной, хвастается своей сообразительностью и объясняет Маре разные биржевые хитрости. Внезапно он превратился в знатока, а она — в робкого дилетанта. Но мужчины — они всегда так… А Джоко, несмотря на свой маленький рост, был настоящим мужчиной.

28 июня Викки исполнялось три года, и Мара решила устроить для дочки праздник. Она пригласила лучших ее друзей — детей артистов, а также ее любимых взрослых — мистера Сэма, Джоко, Кланки, доктора Макколла, ну и, разумеется, Лобо, который тоже охотно исполнял роль девочкиного раба.

День рождения удался на славу, только Маре показалось, что подарки слишком уж шикарны для трехлетней девочки. Мара не могла не вспомнить о том, что ее собственные дни рождения проходили незаметно даже для нее самой до тех пор, пока ей исполнилось пятнадцать.

• Предыдущая
• 60/65
• Следующая