Степные волки (СИ) - Сахаров Василий Иванович - Страница 16

Сбежавшие из приюта подростки были веселы и бодры. Им здесь явно нравилось, и одеты они были пусть не с иголочки, но добротно. На каждом плотная серая рубаха, крепкие штаны по росту и размеру, а также шерстяная безрукавка. Кроме того, у всех на широких кожаных ремнях висели отличные охотничьи кинжалы в ножнах. Это всё дорого стоило и говорило о многом, ибо так здесь могли ходить только свои, то есть люди, в ком местные хозяева были полностью уверены.

К столу, за которым сидел капитан, подлетела добродушная толстушка Марта, ключница таверны «Отличный улов», и спросила:

– Лысый, детишек покормить надо. Ты не против, если они с тобой сядут? А то у нас сегодня, сам понимаешь, наплыв посетителей.

«Очень кстати», – подумал Штенгель и ответил:

– Конечно, Марта, пусть садятся. Заодно и я с ними поем, принеси что погорячей.

– Сделаем, Лысый. – Толстушка кивнула и умчалась в свою вотчину, на кухню.

Мальчишки, весело болтавшие о чём-то своём, сев за стол, резко замолчали и только переглядывались. На стол подали горячий рыбный суп и тёплый свежий хлеб. И все, включая капитана Штенгеля, вспомнившего, что он не ел уже сутки, с аппетитом принялись за еду. Сметя всё, что было на столе, парни засобирались уходить, но капитан их остановил:

– Не торопитесь, сейчас Марта горячий взвар принесёт.

Действительно, принесли взвар, густой горячий кисель из сушёной вишни. Пить его дело не быстрое, обжигающий напиток сразу не выхлебаешь. И Штенгель решил, что пора завязать с мальчишками знакомство.

– Что-то раньше я вас здесь не видел, парни. Из людей Одноглазого, что ли, будете?

– Ха, дядя! – Один из мальчишек, кажется Пламен, заводила всей тройки, усмехнулся. – А ты сам-то кто будешь? На этих, – покосился он в сторону сидящих за столами бойцов Одноглазого и Кривого Руга, – ты совсем не похож.

– Глазастый, посмотрю, – усмехнулся капитан, – и ты прав, из местных я. Зовут Лысый, сейчас под руку Кривого Руга отошёл.

– Пламен, – представился заводила.

– Звенислав, – отозвался второй.

– Курбат-горбун, – бросил третий.

Капитан повернулся к увечному и, глядя в его глаза, смотрящие с вызовом всему миру, сказал:

– А ты не дерзи, малой. Думаешь, у тебя горе и ты его можешь на весь свет изливать? Нет, бывают ситуации в жизни и похуже. Когда не то что горб, а валяется обрубок человека без рук-ног и живёт. Он и рад бы умереть, а не может, не дают ему этого сделать. Вот это настоящее горе.

– Это где же так было? – спросил хмурый горбун. – Может, расскажешь?

– Легко. – Что умел делать капитан, так это истории рассказывать, пусть не талант, а практику имел большую, не один зимний месяц подряд этому у Перстня учился. – Двенадцать лет назад это было. В Старой гавани, именно в этой таверне, жил один удачливый вор по кличке Бочонок. А почему его так звали, знаете?

– Нет… – нестройным хором протянули мальчишки. Хотя и потаскала их судьба-злодейка, но всё же многое от детства в них ещё осталось, в том числе интерес к историям.

– Так вот, звали его Бочонком, потому что люди знали: есть у него заветная кубышка, доверху набитая золотом. Где он её прятал, неизвестно. Но что она была, точно вам говорю. И проведал об этом тогдашний начальник Городской стражи маркиз Ускеро и повелел стражникам схватить трактирщика и пытать, дабы вызнать, где тот богатство своё хранит. Полгода его в подвалах пытали, но так и не смогли узнать, где Бочонок золото спрятал. Потом куски его тела в крепостном рву нашли, это и смогли схоронить. Такой вот огромной силы воли был человек, малой. – Капитан хотел потрепать горбуна по плечу, но, увидев, как тот на него смотрит, не решился. – А ты говоришь, горб. Чепуха это. Вон, предыдущий герцог тоже горбатым был, а державу на треть увеличил и трёх жён пережил.

– Я ведь не герцог, – усмехнулся Курбат.

– Как знать, как знать, – несколько загадочно произнёс Штенгель. – Вот по вам сразу видно, что вы дромы. Следовательно, приютские, а среди них и благородных кровей потомки есть.

– Это откуда же ты об этом знаешь? – вступил в разговор Пламен.

– Друг у меня есть, купец из Квирингорда, тоже из дромов, между прочим. И он кое-что рассказывал. Хотите, и вас с ним познакомлю, если интерес есть.

Парни явно заинтересовались. Но общение прервал обвешанный с ног до головы оружием Кривой Руг.

– Братва! – входя в таверну, выкрикнул он. – Дело к вечеру, пришла пора проредить воров папаши Бро!

– У-у-у… – одобрили его слова бойцы. – Бей чёрную масть! Воров на сталь оденем!

– Полчаса на подготовку, и выдвигаемся! – продолжил Кривой Руг. – Старая гавань станет нашей!

Люди Одноглазого и наёмники принялись облачаться в доспехи и вооружаться, а мальчишки-дромы встали из-за стола и отправились куда-то наверх. На прощание Пламен повернулся к Штенгелю и серьёзным, совсем недетским тоном, явно вкладывая в свои слова какой-то непонятный смысл, сказал:

– Мы ещё продолжим наш разговор, Лысый.

На что капитану Штенгелю оставалось только согласно кивнуть.

– Дети! – Голос нового учителя звучал звонко и разносился по учебному классу. – Внимание! Повторяем за мной алфавит! – Он сделал паузу и продолжил: – Альфа!

Все сто двадцать воспитанников приюта, которые находились в учебном бараке, эхом повторили за ним:

– Альфа!

– Что есть буква «альфа», дети? Это начало всей азбуки и сказано было богом Белгором: «Я есть альфа и омега всего сущего». Внимайте этому, дети, ибо невозможно постичь что-то, не зная изначальных истоков. Ещё раз!

– Альфа! – выдохнули мальчишки и девчонки.

– Хорошо, – одобрил учитель. – Продолжаем.

Перемены в приюте произошли через три дня после нашего набега на притон извращенцев. Резко и быстро.

Подъём никто не объявлял, но по укоренившейся за десять лет привычке мы проснулись как обычно. И когда вышли на построение, то обнаружили, что власть в приюте поменялась. Ни одного прежнего воспитателя и даже самой мадам Эры на территории не было. Они испарились вместе с вещами, словно и не было их здесь никогда. А новые воспитатели, все как на подбор подтянутые крепкие мужчины лет под сорок и три женщины, мало чем отличающиеся от них. Словно солдаты, они выстроились перед крыльцом, и вскоре появилась наша новая хозяйка.

Надо отметить, что впечатление она произвела странное. По крайней мере, на нашу тройку. С виду обычная добрая тётка, но если присмотреться, становилось немного жутковато. Такое ощущение, что ей настолько на всё плевать, что без разницы, улыбаться или убивать. Звенислав тогда так и сказал: «Думаю, что даже мадам Эра, по сравнению с этим чудовищем, невинный агнец». Мы с Курбатом были с ним полностью согласны и готовились к любому развитию событий.

Осторожность и внимательность – жизнь приучила нас к этому крепко, и мы всё время были настороже. Наше чувство самосохранения просто кричало о том, что беда ходит рядом, что не бывает так, всё плохо, а тут вдруг раз – и всё наладилось. Это может произойти с простыми людьми, но не с нами, не с приютскими детьми, выживавшими десять лет кряду в самых нечеловеческих условиях. И чем больше мы присматривались к нашим новым наставникам, тем больше находили в них странностей, а рукам хотелось зажать что-то увесистое и ударное, на всякий тревожный случай.

Остальные наши приютские уже на второй день восприняли все перемены как должное и были счастливы. О воспитателях молчу, воспитанники в них души не чаяли. Тем более новая мадам в первые же минуты знакомства объяснила, что герцог Конрад Четвёртый и верховный жрец Хайнтли Дортрас разобрались в том, что происходит в приюте. Поэтому на замену старому персоналу, ворам и негодяям, прибыли они, лучшие воспитатели детей в герцогстве. Оно-то, конечно, понятно, что разобрались. Вот только с детьми эти люди если имели раньше дело, то со своими. Да и то вряд ли. Видели мы сержантов Городской стражи, каждый год гоняющих своих новобранцев. Так нашим новым воспитателям эти ветераны и в подмётки не годились. Слабаки они, по сравнению с нашими попечителями и учителями. И это не домыслы, а факты.