Экзамен для мужа - Крэн Бетина - Страница 35

• Предыдущая
• 35/67
• Следующая

Он схватил Элоизу за руку и поспешил к выходу.

— А С… Седжвик…

— Мы придем за ним.

— Н… но мы никогда не доберемся до кухни.

— Можно попытаться, — ответил граф и потащил ее за собой.

Увы, было слишком поздно. Они успели дойти только до первого ответвления, как его лампа прощально мигнула и наступила кромешная тьма.

— Что же нам теперь делать? — испуганно спросила Элоиза.

Секундное молчание, затем движение, и она услышала, как граф ведет рукой по шершавой каменной стене коридора, нащупывая путь к винному погребу.

— Идти назад и оставаться с Седжвиком. Когда мы не вернемся в кухню, Майкл и другие придут за нами. Они знают этот лабиринт и обязательно нас найдут. Это всего лишь вопрос времени.

Наконец они почувствовали, что стена кончилась, и по изменившемуся эху своих шагов догадались, что находятся в большой комнате, к тому же храп Седжвика помогал им ориентироваться в темноте. Граф провел ее вдоль ряда бочек и остановился.

— Что теперь? — испуганно спросила Элоиза, придвигаясь к нему в холодной темноте.

— Будем ждать. — Его руки легли ей на плечи. Она вздрогнула и ощутила слабость в ногах, когда граф обнял ее и прижал к себе. — Нам остается только ждать.

Его губы, сладкие от вина, теплые, удивительно мягкие, коснулись ее рта. Да, ей остается только ждать. Его прикосновений, его поцелуя… ждать, когда он сожмет ее в объятиях, заставив почувствовать именно то, что она так хотела почувствовать. Теплоту. Удовольствие. Их связь друг с другом.

Обняв Перила за талию, она слилась с ним в страстном поцелуе, сначала только подражая ему, затем учась и совершенствуясь. Здесь, в этом подземелье, не было ни внешнего мира, ни короля, ни церкви… никаких законов, кроме удовольствия, никаких вероучений, кроме нежности и желания.

Он опустился на пол, потянув ее за собой. Элоиза охотно подчинилась. Когда он снял с нее покрывало, она не стала сопротивляться. Когда он развязал ее апостольник, она и не подумала возражать. Одним рывком был удален шнурок, стягивающий ее волосы, и они упали ей на плечи.

— Господи, до чего я люблю твои волосы, — прошептал он, зарываясь в них лицом. — Они как живой огонь. Даже сейчас я чувствую их жар.

Он потер ими щеки, затем взял в ладони ее лицо и начал целовать. Элоиза ощущала его горячее дыхание, и вкус вина на губах, и сладость языка, и дрожь его рук, когда он прикасался к ее лицу и волосам.

Потом его ладони, скользнув вниз по спине, легли на ез ягодицы, что показалось ей вполне естественным продолжением удовольствия, и Элоиза начала утолять собственное любопытство. Она сунула руки ему под тунику, погладила спину, которая была твердой и гладкой, но совсем не похожа на женскую. Когда он напрягся, она провела по его спине ногтями и тут же в испуге отдернула руки. Но он лишь крепче прижал ее к себе.

— Сделай так еще, — попросил он.

Элоиза снова и снова проводила ногтями по его позвоночнику, а когда повторила те же движения по ребрам, он застонал. До сих пор она считала одежду покровом благопристойности, но, очевидно, это была только защита от возможных прикосновений. Его рука легла ей на грудь, пальцы начали поглаживать сосок, и по ее телу пробежала дрожь наслаждения.

— Тебе это нравится? — прошептал он, не отрываясь от ее губ.

— Да, — с трудом вымолвила она.

— Хочешь большего?

А не жадность ли это — хотеть большего? Жадность — грех. Но сейчас здесь нет греха, только нежность и удовольствие.

— Да.

— Вот этого? — Его рука скользнула ко второму соску, подвергнув его тем же сладостным мукам.

В ответ Элоиза еще теснее прильнула к нему, ощущая себя сосудом, наполненным желанием.

Он первым услышал эхо голосов: «Милорд! Вы тут, милорд?» — и застыл. Лучше бы ему этого не слышать… лучше бы они их сразу не нашли… лучше бы они вообще не смогли их найти…

Почувствовав, как он вдруг замер, она затаила дыхание и тоже прислушалась. Когда голоса стали громче, он выпустил ее из объятий, и Элоиза соскользнула с его колен на пол.

Несколько секунд единственными звуками в темноте были отдаленный шум и еле слышный шорох затягиваемых на платье шнурков. Нащупав покрывало с апостольником, он вложил их ей в руки, быстро сжал ее пальцы, затем поднялся, поправил тунику и позвал своих людей.

Свет, ворвавшийся в погреб, показался им ослепительным после кромешной тьмы. Граф, моргая и прикрывая глаза рукой, пошел навстречу спасителям. Послышались радостные голоса, смех и удивленные возгласы, когда люди узнали об их находке. К тому времени как Элоиза появилась из-за бочек, апостольник и покрывало вернулись на свои места, одежда была в порядке, и она снова выглядела несколько чопорной, но весьма неглупой сестрой, которая приехала в Уитмор вместо невесты графа.

Спасители, подняв Седжвика, прошли мимо нее по коридору, и Майкл случайно заметил ее рыжую прядь, свисающую из-под апостольника и покрывала. Он тут же вручил Перилу лампу и заявил, что он и его люди пойдут первыми.

Граф задержал Элоизу в комнате под тем предлогом, что им нужно осмотреть одну из находок. Когда голоса удалились, он взглянул на ее раскрасневшиеся щеки, на припухшие губы, и сердце у него сжалось.

— Твои волосы, — хрипло проговорил Перил. — Они падают тебе на спину.

Покраснев, Элоиза сняла покрывало, однако не захотела, чтобы он помогал ей, и оттолкнула его руки. Негнущимися пальцами она собрала роскошную гриву в пучок, спрятала под апостольник, и к тому времени как покрывало снова заняло свое место, в глазах у нее стояли слезы, а плечи напряглись.

— Элоиза…

Она посмотрела на него чуть ли не с ненавистью, потом, испытывая отвращение к себе и зажав рот ладонью, чтобы не разрыдаться, опрометью бросилась в коридор.

Утром по замку, словно весенняя буря, пронеслась молва: сестра Элоиза всю ночь молилась в старой часовне. Это благодарность за удивительную находку и возвращение сокровищ Уитмора, говорили одни. Ходатайство за их несчастного лорда и за грядущий расцвет Уитмора, предполагали другие. Молитва о предстоящем браке, считали те немногие, кому было известно о миссии «Знатока мужчин». Но только один человек знал об истинном состоянии ее души, когда она всю ночь молилась в часовне, — этим человеком был граф, погруженный в бездонную пропасть тоски и вряд ли сказавший хоть слово с тех пор, как он покинул винный погреб.

Вечером он забрался на верхнюю площадку недостроенной башни и, шагая взад-вперед под лунным светом, пил вино из маленького бочонка, который они притащили с собой. В его мыслях и сердце царило смятение. Он поддался самым низменным человеческим инстинктам — возложил руки на монахиню, посланную испытать и оценить его характер, поведение, нравственные качества. На праведную сестру. На невесту Всевышнего.

И не имеет значения, что она не сопротивлялась, даже не протестовала. Он был рыцарем, поклявшимся блюсти кодекс чести и защищать ее как свою ближайшую родственницу. Но только успела погаснуть лампа, он, забыв про честь и клятвы, бросился на нее, словно похотливый самец. Он должен быть ей благодарен по гроб жизни, если она не выдвинет против него обвинения в королевском или церковном суде.

Перил одним махом выпил целый кубок вина.

Изнасилование монахини. Вполне достаточно, чтобы прямиком отправиться в ад. Хотя едва ли Всевышнему потребуются еще какие-то причины, поскольку большую часть жизни его душа и так не знает покоя. Он дрался и убивал в сражениях, вел грубую, кровавую жизнь солдата. Он уже не помнил, когда в последний раз исповедовался, принимал святое причастие, не помнил ни одной молитвы. Но вечные муки, уготованные ему в аду, вряд ли окажутся страшнее мук страстного желания и отвращения к себе, которые он испытывал в данный момент.

На следующее утро он ничем не отличался от людей своего замка, храпящих после ночной попойки, и вошедший в его спальню Майкл с сочувственной гримасой вылил ему на голову кувшин холодной воды.

• Предыдущая
• 35/67
• Следующая