Экзамен для мужа - Крэн Бетина - Страница 5
- Предыдущая
- 5/67
- Следующая
Аббатиса выпрямилась, отошла от ниши в каменной стене, опустила занавеску из сурового полотна, прикрывающую отверстие, сквозь которое она слушала беседу гостей, и несколько минут постояла, запечатлевая в памяти услышанное.
«Землям и состоянию нанесен ущерб проклятием, которое может снять только добродетельная невеста. Лорда заставляют жениться его люди, брак нужен ему как лекарство от их страданий. Неудивительно, что он не ищет жену среди местной знати. Кто решится выдать за него свою дочь?»
Аббатиса нахмурилась. Ну разве может она с чистой совестью выдать за него замуж одну из своих драгоценных послушниц? Даже самые умные, стойкие и решительные из них вскоре наверняка почувствуют себя несчастными, да еще если, не дай Бог, столкнутся с полным равнодушием самого лорда. Он был закаленным воином, огромным, устрашающим, и, судя по всему, не испытывал личного интереса к женитьбе. А брак, даже по необходимости, требует хотя бы минимального согласия, уважения и внимания между супругами.
Если как следует подумать, мало что говорило в пользу лорда. Ни состояния, ни доброты, ни галантности, ни желания близости или общения, ни хотя бы стремления иметь наследников! Даже священник боится собственного хозяина.
Нет, вздохнула аббатиса, среди ее послушниц невесту он себе не найдет.
Пройдя между корзинами и мешками, она открыла дверь, за которой на часах стояла сестра Арчибальд, дожидаясь ее выхода.
— Ну как? — полюбопытствовала старая монахиня, когда они торопливо шли вдоль пустынной колоннады к личным апартаментам настоятельницы.
— Он гордый, властный и тяжелый человек, — сердито проговорила аббатиса. — Боюсь, он не подходит для брака. Но Господь ведь не напрасно же передал его в мои руки, со временем я найду ему какое-нибудь полезное применение.
Гостевую трапезу им принесли в комнату, а выйдя после ужина во двор, чтобы проведать своих лошадей, они обнаружили сестру Арчибальд, которая вызвалась показать им дорогу к конюшне. Ведя графа со священником по опустевшему монастырю, она предупредила их о том, что кто-нибудь всю ночь будет находиться возле их двери — на случай, если гостям вдруг что-то понадобится.
Монахини, стоящие на часах возле двери, где спят мужчины? Граф изумленно посмотрел на отца Бассета, который, многозначительно взглянув на него, пробормотал:
— Пусть они лучше говорят, чем безмолвствуют. Неужели они каким-то образом смогли услышать их разговор? Перил сжал кулаки.
На следующее утро аббатиса снова прислала к ним сестру Арчибальд. «Наверное, она решила, что старая монахиня не сможет соблазнить изголодавшихся воинов и похотливых священников», — мрачно подумал Перил.
В середине монастырского двора царило оживление, и граф замедлил шаг, рассматривая стайку взволнованно щебетавших девушек. Многие были в цветных одеждах мягких расцветок, длинные волосы блестели на солнце, щеки разрумянились от свежего утреннего ветерка. Когда Перил, наблюдая за ними, начал размышлять, какая из этих девушек будет его женой, внутри у него вдруг что-то странно дрогнуло от волнения.
Он нахмурился и с досадой повел плечами.
Самые дерзкие из юных послушниц, бросавшие на Перила любопытные взгляды, заметили перемену в выражении его лица. Интерес сразу сменился тревогой, щебетание стихло до шепота, и они начали незаметно перемещаться в дальний конец двора. Посмотрев на сестру Арчибальд, граф по ее виду понял, что ни реакция девушек, ни его поведение не ускользнули от внимания старой монахини. Он скрипнул зубами и последовал за ней в главный зал.
Аббатиса встретила их у двери.
— Я послала за вами, чтобы попросить об одолжении, ваше сиятельство. — Она улыбалась, а Перил уже по опыту знал, что ничего хорошего ее улыбка ему не сулит.
— Я в полном вашем распоряжении и готов оказать вам любую услугу, — ответил граф, поклонившись. — Только скажите какую.
— Надеюсь, вы не станете возражать, сэр? У наших девушек так мало возможностей для практики.
Аббатиса прошествовала во внутренний дворик, и он вынужден был вернуться к юным послушницам, которых только что напугал. Они вместе с женщинами постарше и несколькими строгого вида монахинями в черном собрались вокруг стола, где стоял таз, лежало белье и еще какие-то вещи. Возле стола, прямо в центре этой толпы нетронутых женщин, граф увидел пустое кресло, и его пронизала дрожь.
— Мы поставили себе задачу подготовить наших послушниц к обычным женским обязанностям, включая уход за мужем и другими мужчинами семьи. А поскольку вы путешествуете без оруженосца… — аббатиса оглядела его заросшее щетиной лицо и растрепанные волосы, — мы обеспечим вам этот уход, а заодно и попрактикуемся.
— Бритье? Они собираются меня брить?
Его первой реакцией было смущение от того, каким неопрятным и всклокоченным увидели его девушки. Вторая реакция — теперь уже самодовольство — возникла, когда он, сбросив тунику и поигрывая огромными бицепсами, стоял с обнаженной грудью перед тремя десятками любопытных и тайно алчных взглядов. Потом он увидел ряд блестящих глаз, розовых губ, почувствовал мягкий лавандово-мускусный запах, и каждую частицу его существа пронзило возбуждение, от которого у него перехватило горло.
Сопровождаемая непрерывными инструкциями, к графу приблизилась сначала одна, затем вторая из старших девушек. Опустив голову и покраснев от стыда, они взяли мыло и воду. После нескольких тщетных попыток одна сумела увлажнить и намылить ему лицо, а другая неуклюже выправила бритву и с опаской поднесла ее к щеке жертвы.
Графу потребовалось все его отточенное в битвах самообладание, чтобы игнорировать эти холодные мокрые пальцы, скользящие по его щекам, губам и шее. Но заметив, как дрожит рука, сжимавшая бритву, он вцепился в подлокотники кресла и заставил себя сидеть спокойно. В конце концов, это просто утреннее бритье. Что может быть в нем ужасного?
Он поднял глаза и увидел стоявшего неподалеку садовника, который сочувственно ему улыбнулся. Не сразу граф понял, отчего в этой улыбке была и доля ехидства: обветренное лицо старика покрывали тонкие шрамы, некоторые явно свежие, еще не успевшие зарубцеваться.
Элоиза поерзала на ужасно болевших коленях и снова закрыла глаза, принудив себя завершить очередную молитву. Правда, ни одна из них пока не возымела того действия, на какое она рассчитывала. Она по-прежнему находится в карцере, принимать пищу с остальными сестрами Ордена ей запрещено, нескончаемый список ее прегрешений отнюдь не сократился, и грядущая кара неотвратима.
Она могла бы подумать, что аббатиса забыла про нее, если бы не знала, что та никогда и ни о чем не забывает.
Самым страшным наказанием Элоиза считала праздность и одиночество, а если они еще и сочетаются, итог может быть трагическим. Но она все перенесет, чтобы научиться послушанию и благости страдания, даже если это ее убьет.
Легкий стук заставил Элоизу вскочить со скамеечки для молитвы и, несмотря на жуткую боль в коленях, похромать к двери. В комнату проскользнула молодая раскрасневшаяся монахиня; она быстро закрыла за собой дверь и обняла Элоизу.
— Я так беспокоилась о тебе… — Сестра Мэри-Клематис отступила, чтобы оглядеть перепачканное платье подруги. — Только посмотри на себя! — Она стряхнула муку с юбки Элоизы, потом смочила слюной конец своей накидки и начала тереть пятно на лифе. — Ты выглядишь как тряпка старой Мэри-Данн, после того как она закончит вытирать столы.
Зато сама Мэри-Клематис выглядела так, словно появилась на свет в одежде и прошла через руки заботливой нянюшки. Ее черное одеяние и белый апостольник были всегда безукоризненно чисты и отутюжены. Она отличалась веселым и добрым характером и никогда не проявляла упрямства и дурного настроения. Она была воплощением всех мыслимых добродетелей, но тем не менее умудрилась стать лучшей подругой Элоизы.
Когда Элоиза прибыла в монастырь, сестре Мэри-Клематис поручили надзирать за ней, учить, исправлять, делать выговоры и наказывать. Однако суровая важность, непреклонность и рвение поддерживать строгую дисциплину в Ордене были просто не в характере этой девушки.
- Предыдущая
- 5/67
- Следующая
