Школа обольщения - Крэнц Джудит - Страница 2

• Предыдущая
• 2/141
• Следующая

Хотя магазин воплощал лишь малую часть состояния Билли, он не стал от этого менее значимым для нее, так как среди всех источников ее доходов это предприятие было единственным, за создание которого отвечала лично она. Магазин был ее страстью и одновременно игрушкой, бережно хранимой тайной, вошедшей в жизнь, обретшей зримую форму и содержание, которое можно видеть, обонять, трогать, оберегать, изменять и бесконечно совершенствовать.

— Они мне очень нужны. Как только освободятся, сообщите им, что я здесь. Я буду где-то тут, в магазине.

Она величаво развернулась и ушла к себе в кабинет прежде, чем растерявшаяся миссис Ивэнс сумела произнести заготовленную много недель назад речь, содержащую пожелание удачи. Завтра будут объявлены претенденты на вручение наград Академии киноискусства, а фильм Вито Орсини «Зеркала» имеет хорошие шансы войти в пятерку лучших фильмов 1977 года. Миссис Ивэнс не очень-то разбиралась в кинобизнесе, но из разговоров, ходивших в магазине, знала, что миссис Айкхорн, то есть миссис Орсини, очень волнуется по поводу предстоящего объявления списка претендентов. Зная, насколько резок и непредсказуем характер начальницы, она подумала: может, это и к лучшему, что она ничего не сказала.

Мэгги Макгрегор чувствовала, что возбуждена и одновременно измотана: она только что сделала грандиозные покупки, потратив более семи тысяч долларов на экипировку для телепрограмм следующих двух месяцев и заказ полного гардероба к фестивалю в Канне, который ей предстоит освещать в мае. Наряды для кинофестиваля сошьют ей Хэлстон и Адольфо в Нью-Йорке, подобрав особые цвета и ткани. Все будет доставлено точно в срок — или кому-то не сносить головы — и обойдется еще в двенадцать тысяч долларов. Само собой разумеется, контрактом предусмотрено, что все оплатят эти уроды из телекомпании. Она бы никогда не стала так транжирить свои собственные деньги.

Если бы лет десять назад ей, маленькой пухлой девчонке-подростку по имени Ширли Силверстайн, дочери владельца самого крупного магазина скобяных изделий в городишке Форт-Джон на Род-Айленде, кто-нибудь сказал, что потратить девятнадцать тысяч долларов на одежду — это очень тяжелая работа, то что бы она ответила — рассмеялась? Нет, подумала Мэгги, уже тогда она была достаточно честолюбива, чтобы суметь вообразить себя в такой ситуации, и достаточно сообразительна, чтобы понять — подобное занятие требует больших душевных усилий, не говоря уже о том, как пришлось бы ей побегать для кого-то. Но потратить такую сумму на себя? Такое ей просто не пришло бы в голову. Даже теперь это все еще не стало для нее привычным, хотя в свои двадцать шесть она уже телевизионная суперзвезда, несговорчивая, как Майк Уолис, а в глазах многих — и того более. Но зато совсем не такая самоуверенная, а, напротив, обаятельная, в большей степени, чем Дэн Разер, наделенная врожденным талантом интервьюера, таким же самобытным, как талант Беверли Силлз, заставляющий последнюю петь.

У Мэгги была собственная телепрограмма, выходившая в самые популярные зрительские часы. Каждый уик-энд на протяжении получаса добрая треть телеэкранов Соединенных Штатов показывала Мэгги, окруженную преданной командой едва ли не сросшихся с видеокамерами ребят и сообщавшую самые сокровенные новости шоу-бизнеса, в частности киноиндустрии; Мэгги выдавала на экран тщательно расследованные, абсолютно достоверные истории, не имевшие ничего общего с теми мелкими гадкими сплетнями, которые всего за три года до этого преподносились неизлечимо любопытной публике.

А сейчас она была всего лишь утомленной женщиной, чьи распахнутые черные глаза перевидали за последние три часа столько платьев, что вся эта пестрая кутерьма кружилась и мельтешила в ее неугомонной головке. Но представители телекомпании стояли на том, что если Мэгги делает передачи о шоу-бизнесе, то и выглядеть она должна так, будто сама принадлежит к этому сверкающему миру. Очаровательно растрепанная, с каскадом черных мелких кудряшек, всклокоченная и возбужденная, она ждала, когда появится Эллиот и сообщит, какие из выбранных ею нарядов он одобрил как наиболее подходящие. Она даже не потрудилась взглянуть на себя в зеркало, так как знала, что, сколько бы денег она ни потратила, единственное время, когда она выглядит полностью приведенной в порядок, — это те полчаса, что она будет в эфире, причем до этого гример и парикмахер основательно поработают над ее внешностью.

Эллиот наконец постучал в дверь, и Мэгги едва откликнулась:

— На помощь!

Он вошел, закрыл дверь примерочной и застыл, прислонясь к стене, насмешливо и с нежностью глядя на нее.

— Слушай, Паучишка [1], эту позу ты подсмотрел в старых фильмах с Фредом Астором? Ты ходишь и садишься как в тех фильмах? А где же твой цилиндр? — спросила Мэгги.

— Не пытайся уклониться от темы. Я тебя знаю. Ты накупила кучу шмоток, которые не сможешь напялить, и пытаешься отыграться на мне.

— Ты, — выговаривая отчетливо и раздельно, произнесла она, — ты поц, шмекель, шмак, шлонг и шванц. Всемирно известный стопроцентный поц, к тому же…

— О, ваша светлость! — Спайдер поцеловал ей руку. — Ты бесподобна, крошка! Пусть я всего лишь последний сукин сын Калифорнийского университета, но я прекрасно понимаю, когда меня называют шлангом. Итак, я — болт, и тебя мучают угрызения совести, а я еще даже не взглянул на эти тряпки. Чего я никогда не мог понять в женщинах, Мэгги, так это то, почему, обзывая мужчину «членом», они надеются выбить его из колеи? «Евнух» — вот это действительно оскорбление.

Мэгги издала какой-то горловой звук. Она понимала, что с вечерними платьями для Канн она несколько переборщила. Паршивец Паучище умеет читать женские мысли, нет сомнения. Откуда у этого племенного жеребца такой талант в обращении с женщинами? Насколько известно по опыту, у этих бравых американцев редко встречается такая мгновенная интуитивная реакция, такое чутье, как у Эллиота, природу которого не может объяснить никакая психологическая теория. И ведь похотлив, как стадо молодых козлов!

Паук нажал на кнопку, и в дверь заглянула сдержанная, благовоспитанная Роузл Кормен, продавщица, помогавшая Мэгги.

— Роузл, будь добра, принеси вещи, которые купила Мэгги, — улыбнувшись, попросил Эллиот.

Паук и Мэгги были добрыми друзьями, но, когда Роузл ушла, Мэгги вздрогнула от мрачных предчувствий. Он жуткий диктатор. С другой стороны, он всегда прав. Она уже знала, что он не разрешит ей оставить тот костюмчик «летучая мышь» от Билла Бласса, который ей так понравился. Но что бы он там ни делал, огорчая ее, между ними оставалась тесная связь, основанная на прелести отказа обладать друг другом. Они нежно оберегали это отсутствие взаимных притязаний, ибо оно порождало нескончаемый поток теплоты, более важный, чем секс. И это они понимали. Сексом они могли насладиться — и наслаждались — с кем угодно. А душевное тепло — это редкость.

В свои тридцать два Спайдер Эллиот был, по мнению Мэгги, одним из самых красивых мужчин в мире, а Мэгги нравилось разбираться в природе тех тонкостей, что делают мужчин и женщин привлекательными. Ее острый, проницательный взгляд был натренирован и не упускал ни одной мелочи в механизме обольщения; если художник не является соблазнителем того или иного рода, ему никогда не стать звездой. Кое-что, несомненно, говорит в пользу Паука, думала она. Типичный американский «золотой мальчик» с великолепным телом, никогда не выходящим из моды. И его волосы — волосы натурального блондина, — с возрастом приобретшие более глубокий, богатый переливчато-золотистый оттенок… И его глаза — глаза викинга, — такие синие, словно в них вечно отражается море. Когда он улыбался так, как сейчас улыбнулся Роузл, эти глаза прищуривались, почти закрывшись, и напоминавшие солнечные лучики морщинки в уголках глаз становились резче, делая Паука похожим на веселого мудреца, возвратившегося из дальних краев и привезшего много занимательных историй. И даже его нос, сломанный в школьные годы в давно забытом футбольном матче, и крохотная щербинка на переднем зубе, придающая его лицу привлекательную грубоватость. Но главным, считала Мэгги, было особое умение Спайдера проникать в мысли женщины, с легкостью говорить на ее языке, обращаться к ней непосредственно, легко проникая сквозь барьеры различий в мужском и женском сознании, минуя все недомолвки и назойливые хитрости, обычно используемые для достижения цели. Он был посвящен в исконно женские чувственные тайны, и эта способность естественным образом выводила его на центральное место в эротически-нарциссианской атмосфере, царившей в «Магазине грез». Он вносил в нее необходимый контрапункт мужского начала, как паша в гареме. И как бы ни везло ему на женщин, он никогда не терял профессионализма. Если бы мужчины Беверли-Хиллз, Ла-Джоллы или Санта-Барбары догадывались о негласной репутации Спайдера как первостатейного бабника мирового уровня, поддерживаемой рассказами, несомненно исходящими из первых уст, они бы, наверное, не оплачивали с такой благодушной безотказностью сногсшибательные счета, поступавшие из магазина.

• Предыдущая
• 2/141
• Следующая