Я покорю Манхэттен - Крэнц Джудит - Страница 28

• Предыдущая
• 28/127
• Следующая

Ввиду низких окладов девушкам из бедных семей работать в отделе «Вы слышали?» было просто невозможно, а что касается богатых, то от них требовались поистине незаурядные способности, прежде чем им выпадала эта счастливая возможность. Соискательница должна была не только иметь доход на стороне, но и обойти соперниц на одну из трех должностей заместителя редактора, начиная свое соревнование заочно еще в женских колледжах, принадлежащих к «Айви Лиг». Наймом «молодняка» занимался редактор отдела очерков Джон Хэмингуэй, прямо-таки наслаждавшийся предоставленной ему властью решать, кто из знаменитостей заслуживает отдельного материала в главном из разделов журнала, кто из них созрел для разворота с цветными фото и текстом на три тысячи слов, а кто тянул в лучшем случае лишь на тысячу и черно-белые фото или какая тема неожиданно выдвинулась на первый план и кому должен заказать «Стиль» соответствующую статью.

На должности трех своих заместителей Хэмингуэй брал только незамужних молодых женщин, которые умели хорошо одеваться, были ниже его самого ростом, при этом не перешли за тридцать (после тридцати у всех еще незамужних появлялись разные невротические состояния, мешавшие им работать так, как он от них требовал) и не возражали к тому же против работы в ночное время (по своему опыту он знал, что те, у кого слишком много ухажеров, обычно больше думали о замужестве). И еще, как бы упорно они ни трудились, ему нужны были лишь те, кого не мучило честолюбие: ведь в противном случае пришлось бы опасаться того, что они захотят занять его место, — словом, женщинам он не доверял.

Многие десятки девушек, казалось, обладали всеми качествами для того, чтобы занять один из трех зтих постов в «Стиле». Однако лишь две из тех, кто этого добился, соответствовали требованиям Хэмингуэя. Третья же, снедаемая тайным честолюбием (и следовательно, самая умная из них), умудрялась одновременно и работать ночами, и гулять с полудюжиной молодых людей, которых она держала на коротком поводке. К счастью, Нина Стерн могла спать всего по нескольку часов в сутки, а работать на удивление быстро.

В свои двадцать пять Нина Стерн, безусловно, была самой «старой» из всех красивых, богатых и незамужних еврейских девиц Нью-Йорка 1958 года. Знакомые уже перестали спрашивать у матери Нины, что такое происходит с ее дочкой. Среди них мало-помалу распространилось убеждение, что с Ниной явно не все в порядке, хотя внешне это и не проявляется. Но и намека на намек никто из них не считал возможным себе позволить: это было бы слишком жестоко и, главное, безрезультатно. Подумать только, за бедняжкой в прошлом не числилось даже ни одной разорванной помолвки. Стоит ли после этого вмешиваться? Ведь вмешиваться имеет смысл только, если есть надежда хоть что-то поправить.

Между тем, с точки зрения Нины Стерн, замужество было самым последним делом. Совсем не то что флирт: возможно, она флиртовала уже с акушеркой, принимавшей роды у ее матери, а после появления на свет — со всеми существами, встречавшимися на ее пути. Хотя флирт, в той или иной степени, был единственно известной ей формой общения, она вполне искренне недоумевала, когда ее в этом обвиняли. Флиртовать Нина могла с кем угодно: с детьми, подростками, взрослыми обоего пола, с гомосексуалистами любого направления и даже с животными. Правда, она еще не пробовала заниматься флиртом с камнями, но с деревьями и цветами сколько угодно. Впрочем, в ее флирте не было ни сексуальной, ни романтической окраски: то была естественная реакция на любую ситуацию, в которой она оказывалась, отражавшая постоянную и непременную предрасположенность к ухаживанию. Словом, это не вполне соответствовало тому узкому значению понятия «флирт», в каком его употребляют французы, поскольку флиртовала она всегда в самом широком, даже благородном смысле слова. Нинин флирт в основе своей также являлся совершенно безвредным, Нине никогда не будет грозить нехватка кавалеров, сколько бы ей ни стукнуло лет. Она знала это так же точно, как и то, что ее зовут Нина. Привыкнув ценить разнообразие, она не могла и помыслить о том, чтобы остановиться на одном-единственном избраннике.

Ей нравилось встречаться за ленчем с друзьями по колледжу и вместе с ними восхищаться фотографиями все новых и новых детей, появлявшихся в их семьях; и когда младшие сестры ее подруг демонстрировали обручальные кольца, она совершенно искренне их поздравляла, хотя полотенца с монограммами, эти атрибуты семейной жизни, напоминали ей о смирительных рубашках, а новые простыни — о саване. Единственный магазин в Нью-Йорке, который она едва могла переносить, был второй этаж универмага «Тиффани», где ей частенько приходилось покупать подарки для детей. Декораторы, похоже, разошлись там вовсю, оформляя бесконечное магазинное изобилие; они словно соревновались друг с другом в нагромождении на игрушечных столах фарфора, хрусталя и серебра. Кто так сервирует стол, думала она в ужасе. При виде этих сверкающих фантасмагорических столов, окружающих вас сразу же, как только вы покидали кабину лифта, отделанную серым бархатом, Нина моментально представляла себе тех бедняжек, что стоят в мясной лавке «У Кристидеса», надеясь получить кусок подешевле, их замызганные кухни и грязную посуду. Другого времени предаваться столь мрачным фантазиям у Нины попросту не было, если не считать необходимости писать для «Стиля» рецензии на новые фильмы ужасов.

С первого взгляда она казалась воплощением счастливой обыденности, хотя в ее облике и не было ничего обыденного. Волосы, спускавшиеся до плеч, были того неотразимо непередаваемого оттенка, который французы определяют как «засахаренный каштан». При пяти футах пяти с половиной дюймах роста Нине каким-то непостижимым образом подходил любой вид спорта, кроме разве профессионального баскетбола. Лицо ее не имело четко определенной формы, скажем, сердца, круга или овала, но между тем радовало глаз. Оно было просто единственно подходящим лицом, как и все его черты, как ее тело и голос: измени в них хоть самую малость, и все обаяние пропадет. «Подходящий» — дефинициям этого слова «Оксфордский словарь английского языка» отводит целых семь страниц, тогда как одного внимательного взгляда на Нину было достаточно, чтобы сразу же определить суть данного понятия.

И вот эта неисправимая кокетка с подходящими для себя данными, не нуждавшимися ни в каких дефинициях, порой вынуждена была работать по субботам, если неделя выдавалась особенно насыщенной и ей приходилось вместо редактирования умело отбиваться от многочисленных кавалеров, настойчиво домогавшихся ее руки, не отваживая их при этом навсегда. В эту июньскую субботу 1958 года, когда любая другая уважающая себя жительница Нью-Йорка на ее месте валялась бы где-нибудь на пляже или красила ставни загородного домика в Фэйрфилдском округе, то есть никоим образом не должна была торчать на Манхэттене, Нине Стерн пришлось тащиться к себе в офис, чтобы дописать последнюю колонку для раздела «Вы слышали?». Она вбежала в кабинку автоматического лифта, поднимавшегося без остановки сразу на пятнадцатый этаж, и нажала кнопку. Где-то между десятым и одиннадцатым этажами лифт неожиданно остановился — со скрежетом, не оставлявшим сомнения в том, что остановка эта не носит временного характера.

— Ну и что теперь? — обратилась Нина к незнакомому мужчине, ее единственному спутнику.

— Тут есть телефон… Надо вызвать механика, — отозвался Зэкари Эмбервилл (поскольку это был он).

Человек на другом конце провода не отозвался: скорей всего, ушел на ленч. И сколько Зэкари ни пытался дозвониться, из трубки доносилась лишь фоновая музыка.

— В общем-то ничего страшного, — заметила Нина, молча наблюдавшая за его попытками, — если бы не эти дивные звуки музыки. Умереть можно. Подумать только, в понедельник утром они обнаружат тут двух безумцев, распевающих «Рудольф — краснокожий олень» и не имеющих сил остановиться.

— Вы любите ржаной хлеб? — спросил Зэкари.

— Какой? Обычный или с тмином?

— Обычный. По пути в офис я зашел в булочную к «Ройбену» и купил сандвич. — С этими словами он развернул гигантский, с хрустящей корочкой бутерброд овальной формы, разрезанный по диагонали на три части, на каждой из которых помимо толстого куска ветчины лежал швейцарский сыр, солонина, салат с кетчупом и горчица «от Ройбена» собственного изготовления.

• Предыдущая
• 28/127
• Следующая