Игры богов - Крышталев Владимир Анатольевич - Страница 39

• Предыдущая
• 39/75
• Следующая

– Раз лягушками тебя не удивишь, то попробуем что-нибудь другое.

– С удовольствием.

– Но ты же не знаешь, что я заказала.

– Зато я доверяю твоему вкусу. – Она улыбнулась, и я вдруг понял, что уже привык видеть ее улыбающейся. Эта улыбка – доброжелательная, открытая, мягкая, понимающая, нежная – успела сформировать в моем сознании какой-то цельный образ, наделенный теми же качествами. Мысленный образ Маргарет. И я не мог уже представить ее другой – злой, угрюмой, жестокой, коварной, упрямой. Воображение просто отказывалось работать.

Но кое-что в рассказанной ею утром истории меня настораживало. Это снова и снова возвращало меня к исходному вопросу: возможно ли, что Маргарет лишь очень профессионально играет роль? И если да, то для чего она это делает? С такими мыслями я, с одной стороны, потихоньку начинал чувствовать себя параноиком, а с другой – постоянно пытался найти в моей собеседнице какое-нибудь несоответствие созданному ею образу. Второе у меня получалось плохо, тогда как первое – все лучше.

А Марго оставалась естественной. Мы повели спокойную беседу о разных пустяках, пробуя при этом блюда, принесенные официантом, – кстати, все оказалось весьма умеренным и очень вкусным, так что мое доверие было оправдано. Наш разговор перескакивал с одной темы на другую: я рассказал несколько занимательных историй, Марго ответила тем же, и постороннему наблюдателю могло бы показаться, что за столиком болтают старые друзья. Да что там постороннему – так уже казалось мне.

Тем временем людей становилось больше. На эстраду вышли музыканты, вызвав приветственные аплодисменты, незаметно стихла фоновая мелодия, уступая место непривычно резкому и сильному звуку саксофона. Как бы в ответ на это зал загудел громче, но теперь музыка словно обволакивала каждый столик, и в общем шуме стало трудно различать отдельные слова. Образовалась почти идеальная обстановка для разговора с глазу на глаз.

– Знаешь эту песню? – полюбопытствовала Марго.

– Если честно, то нет.

– Это «Солнечный ветер грез», одна из известнейших композиций двадцать второго века. Отзвуки далекого прошлого, докатившиеся до наших дней.

В ее голосе промелькнула мечтательность. Мне исподволь передалось ее настроение, и в тон я произнес:

– Тысячелетняя старина. Впрочем, говорят, музыка не стареет.

Маргарет кивнула и отпила из своего бокала, в котором играло изумрудными и бордовыми искорками настоящее гирейское вино. Потом снова поставила бокал на столик и уточнила:

– Не стареет не только музыка. Искусство вечно – так утверждали древние, и они, наверное, были правы.

Все-таки мечтательность ей шла. В неярком свете, смягчавшем оттенки и скрадывавшем полутона, ее задумчивое лицо стало еще красивее, и я поймал себя на мысли, что не могу оторвать взгляда от этого лица.

– Красота, – промолвил я.

– Что? – Марго отвлеклась от каких-то своих мыслей, мгновенно вернувшись к теме разговора.

– Вечна красота. А искусство – лишь форма ее выражения. Формы изменяются, содержание остается.

Моя собеседница неопределенно повела плечами:

– Может, и так. Но вечность ведь понятие относительное. Для людей две тысячи лет – уже вечность. А для Вселенной это миг.

Она задумалась, поглаживая ножку бокала. Потом, будто отмахнувшись от меланхолического настроения, улыбнулась:

– Мы, кажется, начали с музыки, а погрузились в философию. Это мне только что напомнило случай, когда я поджидала одного знакомого на университетской кафедре. Там, кроме меня, были еще двое старичков-профессоров. Они сперва занимались какими-то своими делами, потом один обронил замечание о погоде, второй поддержал, и они легко и естественно перешли к обсуждению основных проблем мироздания.

При этом, конечно, каждый забросил то, чем занимался, и уделил все внимание последовательности изложения своей теории.

– Да, нам такое не подходит, – согласился я. – Проблемы мироздания мы обсуждали вчера. А сегодня у нас другая повестка дня.

– Какая же? – в голосе Марго послышалась искренняя заинтересованность. Я протянул руку:

– Сейчас мы собираемся потанцевать.

Конечно, она не отказалась.

Танец был медленным, и возле эстрады неторопливо кружились пары.

Одни танцевали более или менее умело, другие неуклюже топтались на месте, стараясь не наступить на ногу своему партнеру, – ну, все как обычно. Мы с Марго присоединились к общей массе, и я достаточно уверенно взял ритм.

К несомненным достоинствам моей новой знакомой следовало отнести еще одно: она великолепно танцевала. Я не ставил своей целью выдавать образец для подражания и вел ее весьма сдержанно, но по тому, как безупречно Марго чувствовала следующее мое движение и как легко подхватывала его, было заметно, что она способна на гораздо большее. Впрочем, этого я от нее и ожидал: вспоминалось, как она пускалась в танец во время прогулки по парку. Танцевать она наверняка любила.

От близости ее тела, слегка пахнущего терпкими духами, мне вдруг стало немного не по себе. Прямо на уровне моих глаз колыхались светло-рыжие волосы, правой рукой я обнимал талию партнерши, – в общем, это был обычный безобидный танец. Вернее, он начинался как таковой.

Я все еще не доверял Марго. И потому старательно гнал от себя всякие посторонние мысли. Но рука лежала на теле, послушном каждому движению… даже каждому намеку на движение, и поневоле в голову лез образ это же тело, послушное…

Черт! Дернуло же меня танцевать!

Ощущал я себя довольно глупо. Вроде бы я был уже не новичок в танцах и успел попробовать всего понемножку. Уже давным-давно у меня не возникало неудобств от подобного довольно близкого общения с женщиной, которую я не собирался затаскивать в постель. Иногда я вот так во время танцев проводил деловые переговоры, чаще всего заканчивавшиеся успехом, и при этом не испытывал к женщине ни малейшего влечения. Все дело было в первоначальной установке.

Однако с Марго установка впервые дала сбой.

Моя правая рука переместилась чуть-чуть ниже. Мне стоило больших усилий удержать ее хотя бы в таком положении.

Как подросток, честное слово! Детский сад!

О подобном я не вспоминал уже как минимум лет двадцать пять.

Мы продолжали скользить в танце, а я лихорадочно пытался придумать, что бы такое сказать. Разговор разрушил бы загадочность невербального обмена, и все стало бы на свои места. По крайней мере, слова поддаются логике, а значит, управлению со стороны разума. Но всякий раз, когда я решался заговорить, мысли словно в насмешку надо мной полностью выветривались из головы, и, уже открыв рот, я понимал, что сейчас что-нибудь ляпну. И мы продолжали танцевать молча.

Марго совершенно игнорировала мои потуги завязать разговор. Если она и проникала в мысли собеседника, то сейчас ничем этого не показывала. С жестами же все обстояло наоборот, и на передислокацию моей руки партнерша отреагировала тем, что придвинулась ближе. Теперь ее волосы касались кончика моего носа, словно поддразнивая.

Я почувствовал, что еще немного – и мои руки перестанут повиноваться мне окончательно. Вот уже правая слегка усилила нажим, привлекая послушное упругое тело еще ближе, а левая незаметным ветерком пробежала по таким мягким рыжим волосам.

На мое счастье, в этот момент музыка стихла. Пары распались.

– Спасибо, – кивнул я, когда Марго отстранилась. Как я заметил, сделала она это с явной неохотой.

– Замечательный танец, – не осталась в долгу и партнерша. – Спасибо тебе, Алексей.

Музыканты чуточку помедлили, советуясь между собой, а потом заиграли что-то задорное, наверное, для желающих попрыгать до исступления. Мы вернулись за столик.

И только во взгляде Маргарет я прочитал какое-то сожаление… Или мне привиделось?

Последовала очередная смена блюд, однако я обнаружил, что уже сыт. Ну, нельзя требовать слишком многого от самого обычного желудка, в конце концов это не холодильник: в последний, как бы полон он ни был, при желании всегда можно вместить еще что-нибудь. С желудком такие номера не проходят, а поступать по примеру римских патрициев меня никак не тянуло. Так что я лишь потягивал вино, поддерживая непринужденную беседу с Марго, а креветки по-элхски оставались нетронутыми.

• Предыдущая
• 39/75
• Следующая