Белые медведи - Крысов Анатолий Вадимович - Страница 32

• Предыдущая
• 32/51
• Следующая

– Все серьезно. Ты же меня знаешь, я никогда не волнуюсь по пустякам.

– А я вообще никогда не волнуюсь, – парирует Сергей и продолжает: нет такой вещи на планете, которая заставила бы меня волноваться. Карлик, говорите? Ну-ну.

Я напоминаю другу, что все происходящее ненамного бредовее его постановки «Гамлета». И в ответ получаю:

– Там все было реально, даже не спорь, – говорит Сергей и добавляет: классная была постановка, между прочим. И хватит уже об этом! Сколько лет-то прошло, а?

– Ты же сам видел надпись у Льва Соломоновича! – не унимаюсь я. – И его самого видел в тех ведерках. Это, по-твоему, не заслуживает волнения?

– Да, повод для беспокойства есть, – соглашается Сергей, но тут же замечает: еще больший повод для беспокойства – это то, что вы верите бредням какой-то старой ведьмы. На дворе двадцать первый век, друзья! Пора бы уже перестать пугаться открытых канализационных люков и пустых ведер на дороге.

Скептицизм – это великое достижение человечества, но в то же время и огромная его слабость. Ведь практически невозможно отделить зерна от плевел, бред от реальности, записки сумасшедшего от научного трактата. Когда человек фотографирует НЛО, его тут же обвиняют в подлоге, но всегда остается минимальная возможность того, что он – не мошенник.

Возможно, виной тому самая первая и, пожалуй, самая великая фото-фальшивка, с которой сталкивались люди. В то время, когда только была изобретена фотография, а фотоаппараты начали приобретать популярность, две маленькие ирландские девочки засняли на отцовскую камеру себя в окружении прекрасных фей с прозрачными крылышками и милыми улыбками. В эту авантюру поверили все, даже писатель Конан Дойл, который, между тем, всегда был приверженцем идеи существования потусторонних сил (о чем свидетельствуют его псевдонаучные работы и письма).

После обнародования тех снимков он написал статью о присутствии фей среди нас. И лишь спустя много лет, когда писатель уже умер, одна из девочек – тогда уже далеко пожилая женщина – созналась, что феи – это просто вырезанные из картона рисунки ее сестры. Трудно представить, но несколько десятков лет люди жили с доказательствами того, что феи существуют на самом деле. Интересно, каков тогда был мир?

– Скажу честно, – продолжает Сергей, – я осознаю то, что мы, в некотором роде, можем стать жертвами некоего сговора между неизвестными нам недоброжелателями, но я никогда не поверю в маленького человека, который скоро придет за Саней. Такого не бывает, и точка!

– Но Варвара… – пытаюсь возразить я.

– И ни слова больше о ней, иначе я прямо сейчас ухожу, – обрывает меня он, и я понимаю, что смысла упорствовать дальше нет.

Мы вздыхаем, но остаемся при своем мнении. Да, сейчас Сергея не переспорить, но позже он сам убедится во всем. Теперь же нам надо выработать план действий на ближайшее время. Об этом я и говорю.

Никифорыч берет слово:

– Во-первых, постоянно быть на связи. Во-вторых, я считаю, что телохранитель должен быть не только у Саши, но и у каждого из нас. Понятное дело, кроме меня, так как я сам могу любого охранника голыми руками положить.

– Исключено, – говорит Сергей. – Мне ничего не угрожает, ведь преследуют Саню.

– А я вообще не при делах, – добавляет Маша Кокаинщица.

– Мы не можем быть уверены ни в том, ни в другом, – парирует Никифорыч и продолжает: но, в любом случае, мы должны постоянно находиться друг у друга на виду. Мои люди ведут расследование, и скоро мы найдем того, кто виновен. А до тех пор, пока это не случилось, очень рекомендую почаще созваниваться.

С этим все согласны.

– Значит, решено, – говорит теперь Сергей и дальше: созваниваемся, обедаем вместе, будим друг друга по утрам. Как пионеры.

Смеемся, а я спрашиваю Никифорыча:

– Слушай, а как там насчет банка? Могу я туда сегодня съездить?

Никифорыч без лишних разговоров звонит куда-то, быстро разговаривает, но после этого отвечает отрицательно.

– Сегодня никак, у них большая проверка.

Экстренное совещание подходит к концу, и мы начинаем собираться. Маша Кокаинщица провожает нас в лютую вьюгу, стараясь избежать мельчайшего с ней соприкосновения. Когда дверь «Троекурова» закрывается, Сергей спрашивает меня:

– Сань, прочитал начало моего романа?

– Чего? – удивляюсь я, но тут же вспоминаю о дискете, которая все еще покоится во внутреннем кармане моего пиджака.

– Забыл что ли? – говорит Сергей.

– Все, вспомнил, – отвечаю я и добавляю: напряженное время идет, просто вылетел из головы твой роман, если честно. Обещаю, сегодня или завтра обязательно посмотрю, что ты там написал.

– Обязательно, – повторяет мой друг, улыбается и говорит: очень хотелось бы узнать, что ты думаешь о нем.

На этом быстрая беседа в снегу завершается, и мы разъезжаемся в разные стороны. Всю дорогу до дома Вова молчит, стараясь сохранить максимальную концентрацию. Видимо, Никифорыч шепнул ему незаметно на ухо, что цена моей головы растет с каждой секундой в геометрической пропорции.

Когда мы заходим в подъезд, на улице начинает темнеть.

Милая Лена, помнишь ли ты меня сейчас? Без разницы, ведь я-то никогда тебя не забуду. Твои бездонные глаза, похожие на две Марианские впадины. Узор твоих губ, почти идеальный, и от этого убийственный, как разряд электричества. Твои волосы, словно водопад, спадающие на плечи и чуть дальше. Сколько я ни пытался, у меня никак не получается даже сейчас выбросить тебя из головы, дорогая. Но мне все еще интересно, что подвигло тебя сотворить то, что ты сотворила.

Я развалился на диване с мобильником в руке. Загнанный в такое положение, я опять отправляю идиотские сообщения в смс-чат. Иногда они ставят фильтр на мой номер. В таком случае я просто переключаюсь на другой канал, и никаких проблем.

Мой размер 42 сантиметра, пишу я и вспоминаю тебя, Лена.

Лишь однажды в жизни я сочинял стихи, и это было как раз после встречи с тобой. Черт, какое приятное тогда было время, должен сказать. С тобой мы познакомились в конце пятого курса, когда я учился на физическом факультете, ты – на историческом. Произошло это, как мне казалось, абсолютно случайно. Подобное бывает только в кино: я бегу по лестнице вверх, ты задумчиво спускаешься вниз, и тут мы сталкиваемся, а тетради шумно валятся на пол.

Помню, я тогда сказал:

– Прошу прощения.

А ты ответила:

– Ничего страшного.

Затем тихонько улыбнулась и принялась подбирать с пола тетради. Я долго думал, стоит ли тебе помогать, но когда решился, было уже поздно: ты их все собрала. И вот так мы стояли на той долбаной лестнице, хлопая друг дружке глазами. В такие моменты кажется, что случайно попал в вакуум, куда не проходят ни звуки, не запахи, только лишь размытое изображение, а основной фокус сместился в одну единственную точку: твое лицо, Лена.

То состояние ни на что не похоже, но слегка напоминает ЛСД-трип. Цвета становятся разнообразнее, необычнее, геометрические фигуры приобретает более округлую форму, а все остальное начинает дышать. Шум толпы трансформируется из моно в стерео, голоса уходят на совсем задний план, но в то же время звучат намного объемнее. Странное дело, одним словом, но я помню это все, как сейчас.

Вокруг спешно перемещались студенты, а ты вдруг сказала:

– Меня зовут Лена.

А как бы еще тебя могли звать с такой неповторимой, уникальной кожей, я спрашиваю. Жалко, что наша встреча произошла не на улице, под осыпающейся желтой листвой. Правда, там, стоя на лестнице, я еще не совсем понимал, что же происходило.

А ты все продолжала говорить:

– Я на историческом учусь. Скоро экзамены.

Создавалось впечатление, что мы знакомы уже с десяток лет, так свободно ты общалась со мной. Словно не было никакого межличностного барьера, о котором я, помню, читал в одной из книг, словно я за эти несколько коротких минут стал твоим лучшим другом, словно главной чертой твоего характера была всепоглощающая открытость. И это мне нравилось, чертовски нравилось.

• Предыдущая
• 32/51
• Следующая