Хроника Великой войны - Крюков Дмитрий Владимирович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/110
• Следующая

Удгерф посмотрел на отца. Тот был явно доволен собой, беспрестанно пил, с потрясающей быстротой уничтожал целые блюда, много болтал.

– За здоровье молодого принца! – говорящий привстал.

Он едва держался на ногах, нелепо размахивая наполненной до краев чашей так, что пузырчатая пена лезла через край.

Паскаяк средних лет с красивой пепельной шевелюрой, сидевший рядом с принцем, укоризненно покачал головой:

– Надрались ребята.

Это был Хинек, знаменитый герой. Раньше он учил принца владению оружием.

Погруженный в свои мысли, наследник не обращал внимания на пирующих.

"Для чего все это? Неужели отец действительно надеется, что, женившись, он, Удгерф, станет вязать вместе с женой шерстяные чулочки будущему сыну?"

– Бред! – едва слышное слово сорвалось с разжавшихся губ Удгерфа.

– И впрямь бред, ваше высочество. Как есть.

Наследник с благодарностью посмотрел в широкое открытое лицо учителя, вздохнул.

За двадцать лет, Хинек научился понимать Удгерфа с полуслова, по одному взгляду. Он даже знал даже о том, что хочется наследнику, когда тот сам не подозревал об этом.

– Выйдем?

– Пожалуй.

Хинек осторожно приподнялся из-за стола, и, четко обозначившись под простой холщовой рубахой, свинцом налились его могучие мышцы.

Удгерф наклонился к отцу:

– Я отойду, руководи пиром.

Ульриг удивленно выпучился – пьяный он иногда не разбирал слов:

– Руководи миром? Да ты в своем ли уме, сынок? Это тебе Урдаган наговорил? Знаю я его! Забивает тебе голову всякой дурью!

Удгерф привстал.

– Нет, нет, погоди. Что он наговорил тебе про мир?

– Ничего он не говорил.

– Не доверяешь? Слушаешь всяких сумасбродов, а мне не доверяешь? Мне, родному отцу! Эй, вы слышали? Молодежь! Эх, дожили?! – король бухнул кулаком по столу. – Не доверяешь, да?

– Пусти.

– Нет, не пущу! Не доверяешь? Посмотри мне в глаза. Ты морду-то не вороти, собачий сын.

Удгерф взглянул в маленькие, заплывшие гневной, мутноватой слезой глаза отца:

– Проспись.

– Простить? Не прощу, хоть тресни.

– Тресну.

– Ну, тресни! Прямо сейчас! – Ульриг разинул пасть, громко захохотал, очевидно представив, как лопается его сын.

Слабый, но точный удар заткнул ему рот.

– Пошли, – Удгерф повернулся к Хинеку.

Учитель сдержанно улыбался: этому удару он научил принца давно – действовало безотказно.

Они удалились под смех раззадоренных стычкой паскаяков и невнятное бормотание Ульрига. Король ещё долго сидел насупившись:

– Вот вырастил себе на голову. Эдак всю башку расколотит.

Удгерф вышел из дворца. После спертого воздуха зала на улице дышалось легко и свободно. Прохладный ветерок колыхал скупую листву северных деревьев, прячась в мохнатых седых облаках, ползущих по небу. Солнце клонилось к западу.

– К сестрам? – хитро прищурившись, принц подтолкнул воспитателя.

– К сестрам, – Хинек улыбнулся не то довольно, не то грустно.

Остаток дня и ночь они провели в сомнительном заведении "Золотая Чара", в народе называвшемся просто "У сестер", где Удгерф, так и не найдя ответа на мучавшие его вопросы, напился до полусмерти, и, шатаясь, подхватив какую-то размалеванную паскаячку, удалился в приготовленную для него комнату. Хинек дежурил у двери, оберегая наследника до тех пор, пока утром не пришли солдаты и не уволокли принца во дворец…

Посол Антимагюра Элвюр с ужасом наблюдал за необузданным вахспандским весельем: "И это королевский двор! А как же этикет?"

Молниеносный удар Удгерфа пришелся прямо в челюсть Ульригу Третьему.

– Видал, как он ему наддал! Вот будет король, так король! – грязный, потный паскаяк обнял Элвюра, сжав в тесных объятиях.

– Позвольте, позвольте, милейший! – антимагюрец делал тщетные попытки высвободиться.

– Да пошел ты, – обиженный в лучших чувствах, паскаяк отшвырнул посла.

Элвюр ткнулся лицом в мохнатый жесткий локоть правого соседа. Тот был почище и поспокойнее. Чрезвычайно широкий, в плечах у него укладывался целый человеческий рост, он молча поглощал подносимые блюда, давя всех тяжелым, почти осязаемым взглядом. Его длинные, тронутые сединой усы спускались на стол, мелкие крошки роились в густой растрепанной бороде.

В бешенстве Элвюр не обратил на исполина внимания:

– Я буду требовать извинений! Свинья! – изящным движением он сдернул с руки замшевую перчатку и швырнул её в морду левому соседу.

– Эй ты, слабак! – грубая лапа прижала посла к столу.

– Это оскорбление должностного лица и гражданина Антимагюра! Это война! – голос придушенного Элвюра звучал глухо.

– Что молвишь? – спокойный паскаяк справа повернулся к человеку, лавка натужно застонала.

Левый, то ли удовлетворившись, то ли отступив перед широкоплечим, отпустил антимагюрца и уткнулся в кружку.

Грациозно стряхивая с раскрасневшегося лица прилипшие крошки, Элвюр обратился к неожиданному спасителю:

– Милейший, послушайте, вы, как я вижу, единственный порядочный господин на этом… – антимагюрец замялся, – на этом сборище.

– Положим.

– Как же это так? Какой-то голодранец хватает меня за шиворот, трясет! Меня! Я же посол… представитель иностранной державы! Они забыли о том, что это значит. Но я им припомню!

– Положим.

– Будет война! Граф Роксуф непременно потребует объяснений, ведь я его фаворит.

– Положим.

– Да что вы все со своим "положим"? – Элвюр остыл и лишь теперь вгляделся в своего сурового соседа.

Жирные волосы, гребнем зачесанные назад, широкий львиный нос, оттопыренные губы, голова без шеи, сразу переходящая в плечи – все делало его похожим на утес, каким-то чудом попавший на "сборище".

– Простите… – начал было Элвюр.

– Прощаю.

– Нет, я не то… Простите, вы кем будете?

– Разумным.

– Позвольте? – удивился посол.

– Позволяю.

– Нет, минуточку, как прикажете вас понимать?

– Когда я приказываю, все повинуются, но сейчас я не даю никаких распоряжений. Можете отдыхать.

– Да вы в своем ли уме?

– Я же сказал, что я Разумный.

– Нет… то есть да. Я не хотел ставить под сомнение ваши интеллектуальные способности. Но…

– Сомнение – друг тупости. Разумный не сомневается. Он знает.

– Тупости? Я? Тупости? Я посол Антимагюра, гражданин сильнейшего восточного государства!

– Даже сильное государство не в состоянии отвечать за каждого своего жителя.

– Что?

– Положим, Антимагюр силен, но это не относится ко всем антимагюрцам, – паскаяк покосился на щуплого посла.

– На кого вы намекаете? На меня?

– Положим.

– Ваша прогнившая, погрязшая в разврате странишка не сравнится с Антимагюром! – Элвюр все более распалялся.

– Положим, но вспомните Хал-мо-Готренскую битву.

– Это случайность!

– Положим. Только случайности закономерны, а происходят они оттого, что Антимагюр держится на слизняках.

– Слизняках?!

Широкоплечий согласно кивнул, и длинные усы, взметнувшись в такт движению, упали в жирную тарелку.

– Вы и меня склонны называть слизняком?

– Не только склонен, но и назову, ибо слизняк ты и есть!

– Дикость! Примитивизм! Духовное обнищание! – Посол вскочил с места. – Варвары!

– Положим, но не слизняки, – Широкоплечий захохотал, оборвав разговор.

– Ваше величество, ваше величество! – Элвюр кинулся к Ульригу. – Заступитесь! Я посол!

Король скосил на человека масленые глазки, но крик Элвюра потонул в бубнящем гуле паскаячьих голосов, и Ульриг, имея склонность к невосприимчивости слов, недопонял и на этот раз:

– Рассол? Какой рассол?

– Посол!

– А, спасибо, господин посол за предложенный рассол. – Ульриг на минуту задумался и вдруг загоготал. – Жемчужина поэзии!

Сейчас он был слишком весел и не беспокоился о последствиях: осаждай его все армии Антимагюра, лишь бы посмеялся и плюнул с крепостной стены в искаженные лица людей. Так и надо!

• Предыдущая
• 13/110
• Следующая