Рекенштейны - Крыжановская Вера Ивановна "Рочестер" - Страница 66

• Предыдущая
• 66/84
• Следующая

Едва мадемуазель де Морейра оправилась от перенесенного волнения, Лилия простилась с ней и в передней встретила Фолькмара. Он толковал о чем-то с камердинером и спросил ее с удивлением:

— Не слышали ли вы что-нибудь о болезни графа, вследствие которой к нему не пускают даже меня?

— Я не видела месье Рекенштейна, а графиня не говорила, что он болен, — ответила она холодно.

— Так надо разведать, что за причина его мизантропии. Проводив вас, я пойду к нему, — сказал доктор, подавая ей руку.

Придя в свои апартаменты, граф заперся и стал ходить взад и вперед, как лев в клетке. Вино, злоба и страсть кипели в нем. Сорванный поцелуй, несмотря на грубый отпор, еще более воспламенил его, и когда он вспоминал тревожный невинный взгляд, устремленный на него, мгновенно преобразивший гордую, язвительную молодую девушку р смущенного, беспомощного ребенка, сердце его билось так, что готово было разорваться. И им овладевало непобедимое желание привлечь ее в свои объятия, подвергая себя новому оскорблению. Но Танкред не напрасно был сыном Габриэли: он унаследовал от нее непомерное самолюбие и пылкость. Чувство оскорбленной гордости все более и более подавляло добрые движения его сердца, внушая ему желание отомстить Лилии.

Он был отвлечен от своих дум стуком в дверь и голосом доктора:

— Отвори, Танкред. С каких пор дверь твоя заперта для меня?

— Я упустил тебя из виду, когда отдавал приказание никого не принимать, — отвечал граф, отпирая дверь. — Впрочем, я уверен, что ты не замедлишь убежать от меня; мне немного нездоровится, и я прескучный сегодня.

— Да, рука твоя горяча, как огонь. Что с тобой?

— Ничего; я пьян и у меня болит голова, — ответил он, бросаясь врастяжку на турецкий диван и барабаня шпорами по валику дивана.

— Ты изорвешь эту бесподобную шелковую материю. Сколько же ты проглотил бокалов шампанского, что так расстроил себе нервы? Обыкновенно ты хорошо выносишь все это.

— Я не считал. Но прощальный обед в честь барона Редера был очень оживленным.

— Я забыл, что его провожают сегодня. Но довольно об этом. Скажи лучше, часто ли мадемуазель Берг навещает твою сестру? Я видел, как она уезжала.

Граф приподнялся. Злопамятность, проявлявшаяся еще в мальчике, когда ему противоречили, сверкала в глазах и звучала в голосе Танкреда, когда он ответил на вопрос друга:

— Слишком часто, на мой взгляд, и я собираюсь значительно ограничить эти сношения, так как нахожу их неприличными между моей сестрой и этой темной авантюристкой.

— Напрасно. Твои предположения ни на чем не основаны, а общество этой прелестной девушки, такой приличной и образованной, может быть только полезно графине Сильвии.

— Нет, это ты слеп в своей любви, которая, я предчувствую, дурно кончится. Ведь баронесса передала тебе свой разговор с Берг, заявившей, что она никогда не выйдет замуж. Отчего бы так, если б не было какой-то тайны в ее жизни. Быть может, она убежала от своего мужа, а он везде ищет ее. Впрочем, возможно, что ей запрещено вступать в брак, и она согласилась бы осчастливить красивого и богатого молодого человека, не обременяя его цепями Гименея.

— Перестань говорить вздор. Никогда бы мой язык не повернулся сказать легкое слово этому чистому и гордому созданию.

— Ах, эта гордость, быть может, так велика лишь при публике. Рискни, поцелуй с глазу на глаз, она только улыбнется. Не гляди на меня с таким удивлением; я говорю по опыту; на костюмированном бале я поцеловал ее в плечо, и… она приняла это довольно благосклонно.

— Ты не шутишь, Танкред? — спросил Фолькмар, бледнея.

— Честное слова; мы были одни в оранжерее, и я рискнул.

Доктор ничего не ответил; он встал и, повертевшись немного в кабинете, взял шляпу и простился, сказав, что должен навестить больного.

На следующий день, после завтрака, граф объявил сестре, что не одобряет ее сношений с мадемуазель Берг и просит ее ограничить их, насколько то приличествует графине де Морейра, с девушкой, находящейся в услужении.

— Танкред, ты хочешь таким путем отомстить за резкость поступка, которую вполне заслужил своей дерзостью, — сказала Сильвия со слезами на глазах.

— За то или другое, но я запрещаю тебе держаться на дружеской ноге с этой дерзкой личностью.

— Потому что она охраняет свое достоинство, а ты, женатый человек, не стыдишься вести себя таким образом.

— Если ты будешь упорно напоминать мне этот проклятый эпизод моей жизни, я застрелюсь в один прекрасный день, — крикнул с досадой молодой человек, но увидев испуг и потоки слез, вызванные этими словами, он раскаялся в своей вспыльчивости и не ушел от сестры, пока ласками и самыми торжественными обещаниями никогда не посягать на свою жизнь не вызвал снова улыбки на ее уста.

Почти неделю спустя после описанных нами событий, Сильвия сидела у окна своего будуара, ожидая возвращения брата, который должен был приехать к завтраку. Под окном на маленьком кругленьком диване лежали книги и вышивание. Соскучась, молодая девушка бросила свою работу и стала глядеть на прохожих. Не без удивления она увидела, что у главного подъезда остановился фиакр, из которого вышел человек в штатском платье и, взяв свой маленький чемодан, проник в замок. «Кто бы мог быть этот оригинал, который приехал сюда, как в отель? Могу себе представить, как Мюллер выпроводит его», — подумала она, смеясь. Но к ее удивлению незнакомец не вернулся. Впрочем, она тотчас забыла об этом незначительном обстоятельстве, так как ее внимание было отвлечено какой-то ссорой.

Тем временем таинственный путешественник вошел в вестибюль и, бросив чемодан на бархатную скамейку, подошел к швейцару, толстому величественному старику с седыми волосами, который смерил его с головы до ног негодующим взглядом.

— Дома граф? — спросил незнакомец, человек высокого роста, стройный, со смуглым лицом, обрамленным темной бородой.

— Нет, сударь, графа нет дома, и неизвестно — когда он вернется, — отвечал швейцар несколько гневно, но вместе с тем почтительно, так как аристократический, приличный вид посетителя, не соответствующий его экипировке, удивлял его. Но вдруг с глухим восклицанием он выронил из рук свою палку с золотым набалдашником:

— Боже милосердный! Да это наш молодой барин.

— Вы узнали меня, почтенный Мюллер, хотя я не могу больше называться молодым, — отвечал приезжий с улыбкой, меж тем как лакеи, бывшие в вестибюле, вытянулись как наэлектризованные.

— Ах, какое счастье послал мне Бог! Снова я вижу вас, граф. Но как же вы приехали совсем один? — спросил старый слуга, со слезами на глазах целуя руку Арно.

— Мой камердинер и мои вещи прибудут завтра. А теперь скажите мне, почтеннейший, правда ли, что Танкреда нет дома?

— Да, да, он на службе, но графиня у себя. Боже мой, как месье Танкред будет счастлив! — добавил старик в волнении.

— Пусть здесь никто не трогается с места. Я хорошо знаю дорогу и сам о себе доложу до прихода брата, — сказал слугам Арно, медленно поднимаясь по лестнице.

Множество воспоминаний, тяжелых и счастливых, обступили его при входе в этот дом, который он оставил семнадцать лет тому назад. Сколько раз он хотел писать, узнать о судьбе своих близких и всякий раз оставлял свое намерение, боясь коснуться прошлого, отравившего лучшие годы его жизни. Давно его скитальческая жизнь томила его. Рана его сердца зажила под смягчающей рукой времени, и усилившаяся тоска по родине заставила его возвратиться. Только ему не хотелось расспрашивать предварительно о том, что происходило в его отсутствие; он хотел неожиданно очутиться в этом новом мире, увидеть, как его примут, убедиться, что его безумная страсть окончательно погасла.

Все эти мысли толпились в голове Арно, меж тем как он медленно проходил по комнатам, с любопытством осматривая происшедшие перемены. Графиня, о которой говорил швейцар, вероятно, жена Танкреда. Габриэль давно должна была быть баронессой Веренфельс. У дверей бывшего будуара он остановился на минуту в нерешительности; затем, приподняв тяжелую парчевую портьеру розового цвета, окинул комнату взглядом. У окна на круглом диване он увидел женскую фигуру в домашнем платье белого кашемира, на котором резко выделялась длинная и черная коса. Этот гордый и правильный профиль был слишком хорошо знаком Арно, и почти невольно он вскрикнул:

• Предыдущая
• 66/84
• Следующая