Мадам придет сегодня позже - Кубелка Сюзан - Страница 19
- Предыдущая
- 19/76
- Следующая
Вообще все идет прекрасно!
Официально я пришла, чтобы обсудить одно рекламное объявление в журнале Томми. Для этой цели он отпустил секретаршу, наполнил холодильник шампанским и положил свежее мыло в ванную. На низком стеклянном столике возле софы на красивой старинной тарелке из севрского фарфора лежат птифуры, от которых исходит чудный аромат, а рядом три клубничных тортика, я их просто обожаю.
— Пожалуйста, угощайтесь! — кричит Томми из кухни, где он открывает шампанское и наполняет фужеры. — Снимите туфли, положите повыше ноги, устраивайтесь поудобней, мадам. Я сейчас иду!
Я сажусь на софу, не слишком жесткую, не слишком мягкую, в самый раз. У меня вырывается блаженный вздох. Сколько женщин лопнули бы от зависти и дали себе отсечь мизинец, лишь бы очутиться на моем месте, на этой красной софе знаменитого мецената, во всяком случае большинство художниц Парижа — это уж точно!
Но что со мной?
Я вновь трезвею? Мой инстинкт с неожиданной ясностью подсказывает мне, что без всего этого я могла бы обойтись. Что Томми в подметки не годится Фаусто, в постели он не преобразится, а если да — то в худшую сторону. «Иди домой!» — приказывает мне внутренний голос. Что делать? Надеть туфли и сбежать?
Слишком поздно!
Уже входит хозяин с шампанским. На лице у него сияет улыбка, красивые глаза сверкают.
— Вуаля, моя нежная подруга. Это для вас. — Он протягивает мне полный фужер и садится рядом. Пиджак уже снят, теперь он расстегивает рубашку. Рановато, я бы сказала. Подозрительная спешка. Грудь у него покрыта черными волосами. Настоящие заросли, просто шкура. Я этого, правда, не люблю, но считается, что у волосатых мужчин высокая потенция. Как раз то, что мне сейчас надо. После пяти недель без единого поцелуя!
Мы не чокаемся, как это принято в высшем свете. Поднимаем фужеры, пристально глядя друг на друга.
— За нас двоих, милая Тиция! Можно мне вас так называть? Вы исполнили мою страстную мечту. Вы знаете об этом?
Он наклоняется вперед и целует меня в губы. Неплохо. У меня все мешается в голове. Только теперь я понимаю, как изголодалась.
— Погодите, я закрою окна!
Томми встает. Без колебаний он сразу же закрывает и жалюзи. Наступает приятный интимный полумрак. Золотые лучи пробиваются сквозь щели и рисуют узоры на ковре и моих голых ногах. Шампанское будоражит, но я не могу расслабиться. Что-то мешает. Но что?
— Должен вам признаться, — Томми снимает туфли, — у нас не так много времени. Мне сегодня нужно лететь в Чикаго. Речь идет о крупном деле — наследстве одного знаменитого художника. Я лечу в восемь, а до этого мне еще надо упаковаться и сделать пару звонков.
— Может, мне уйти? — спрашиваю я. — Приду в другой раз, когда вы вернетесь.
Томми машет руками.
— Ни в коем случае! У нас целый час времени! До пяти. Я хочу блаженствовать с вами, Тиция! Я не отпущу вас.
Я ставлю на пол свой фужер. Один час? Он шутит? Это слишком мало даже для «кратко и сладко». И он вызвал меня всего лишь ради какого-то часа? Знала бы я, непременно отказалась бы. За час никто не сделает меня счастливой, тем более в первый раз! Один час меня не устраивает. Нет! Еду домой!
Пока я размышляю, Томми приступает к делу. Ловкими движениями он раздевает меня.
— О, какое красивое белье! — вырывается у него возглас восхищения. Он дарит мне поцелуй после каждого предмета. Раз-два-три — и я уже голая. Ну и опыт у него! Однако! Со вздохом покоряюсь своей судьбе. Если уж родился в семье художников, хладнокровно смотришь на вещи. Я останусь и получу удовольствие!
— О, Тиция, дорогая моя! — Томми смотрит на меня в восторге. Я лежу, словно изваяние, на красном репсе, раскинув руки на пестрые подушки. — Вы нежная белая орхидея. Такой я и представлял себе вас. Почему вы так долго заставляли меня ждать? Чтобы помучить?
— Фаусто ревнив, — бормочу я.
— Не без основания. Я бы тоже ревновал. — Он начинает ласково гладить меня вдоль всего тела. Мои плечи, руки, грудь, бедра, мой гладкий, плоский живот. У него чуткие, ухоженные руки, их прикосновение чрезвычайно приятно. Томми возбуждает меня. Кто бы мог подумать?
— Вы великолепны, — говорит он с благоговейным обожанием во взоре, — я это предполагал. Я закажу хорошему скульптору ваше изваяние в камне. Мы обсудим это после моего возвращения. Вы сводите меня с ума, Тиция! Я хочу вас, как никогда не хотел никого!
Томми встает. Потом все происходит безумно стремительно.
Он сбрасывает брюки и обнажает мощный торс. Я в шоке. Во-первых, его живот тоже покрыт черными волосами. Во-вторых, он еще толще, чем кажется в одетом виде. Должно быть, у него потрясающий портной. В-третьих, его украшение слишком короткое. Правда, толстое и крепкое, но не моего формата. К тому же не обрезанное. Странно, а мне казалось, что Кальман — еврейская фамилия.
Да, век живи — век учись.
— Любовь моя, идите ко мне! — Томми с размаху ложится рядом. Софа кряхтит. Черные волосы на животе колются. Он со всей силой обнимает меня. — Ах, как хорошо! Сколько месяцев я ждал этого момента!
Томми целует меня в губы. Осыпает мелкими, ласковыми поцелуйчиками, как ребенок. Его нежность трогательна. Но подход совершенно неправильный! Мне становится ясно: мы не созданы друг для друга.
Томми сжимает меня до боли. Ласкает мои груди и колется. Повсюду острые углы! Какая незадача! То колено мешает, то рука, то нога! Но выпитый алкоголь помогает мне не смотреть на дело трагически. Что же делать! Я ведь здесь не ради удовольствия. Акт отмщения не обязательно должен быть звездным часом. Томми ласкает меня до изнеможения. Сверлит языком мое чрево, членом — пупок. Может, напомнить, что ему еще надо в Чикаго?
Слишком поздно! Великий человек начинает действовать.
Резко, как запускают мотор, он взгромождается на меня. Перекрывает мне воздух. Плотно присасывается к моему рту. Потом с немецкой обстоятельностью втискивает колено между моих ног. Все происходит стремительно, с напором.
Зато ему нужна целая вечность, чтобы попасть в меня. Смотри-ка! У нашей звезды проблемы? Не может быть. Я поднимаю голову. Его член встает и снова опадает.
Это все нервы! Справится!
Он трется о мой живот. Безуспешно. Теперь он берет дело в свои руки. Получится или нет?
Оглушенная арманьяком и шампанским, я вижу все, словно сквозь пелену. Во мне пробуждается научный интерес. Если ничего не выйдет, пойду потом и куплю себе какое-нибудь симпатичное платье. Томми продолжает возиться. Со вздохом закрываю глаза. Я все стерплю, лишь бы не было больно и я смогла бы потом уйти домой.
— Помоги мне, Тиция!
Он подносит своего строптивца к моим губам. Я покорно открываю рот. Томми весь дрожит. Дело пошло на лад. Его эрекция впечатляет. Член упирается мне в небо, он разросся до невероятных размеров.
— Ты сведешь меня с ума! — Томми покидает мой рот, сползает вниз и, сопя, внедряется в меня. Готово! Наконец! Как знать, может, еще получится неплохо? Приятно чувствовать его в себе. Но мой внутренний голос был прав. То, что происходит потом, — самая большая неожиданность в моей жизни.
Томми Кальман, знаменитый меценат, входит в меня и начинает скрестись. Честное слово! Он не любит меня, а скребется! Его член не ударяет, не скользит, не толкает, а скребется! Да еще с подъемом!
Это еще что такое? Я ошеломлена! Может, он этому в Германии научился? Во Франции скребуны мне еще никогда не попадались. Даже не знала, что существует такое. Воистину, век живи — век учись! Томми — скребун! Я о таком не слыхала и не читала, ни в какой книжке! Приятного тут мало.
Но мне выпадали испытания и потяжелей. Тогда, много лет назад, в Вадуце, когда я сломала лодыжку.
А Томми скребется и скребется!
Как он это делает? Загадка. Ой, больно! Что, черт побери, он делает неправильно? А, ясно! Ему мешает его живот. Он не очень глубоко во мне. Было бы лучше, если бы он лежал сзади. Оттуда прямая дорога, он выиграл бы четыре сантиметра, и все было бы прекрасно. И мне легче дышалось бы.
- Предыдущая
- 19/76
- Следующая