Как выжить в тюрьме - Кудин Андрей Вячеславович - Страница 9

• Предыдущая
• 9/58
• Следующая

Я удивленно и легко посмотрел на себя как бы со стороны, паря над землей. Это было удивительное ощущение невесомости и безграничной свободы. Мое сознание было невероятно ясным и чистым. Я слышал ровные гулкие удары сердца. Оно стучало настолько громко, что удары были слышны за сотни, за тысячи километров…

Спустя какоето время в камеру вошли гуманоиды и стали избивать моё тело дубинками и сапогами. Мне стало смешно, и совершенно непроизвольно я улыбнулся.

— Он ещё смеется над нами! — вспыхнул старший по званию. — Посмотрим, что ты сейчас запоешь!

Украина, в натуре, — удивительная страна. В этом государстве слуги закона даже пытать толкомто не научились, несмотря на то, что именно в этом и состоят их прямые служебные обязанности. Впрочем, чему удивляться? Для пыток тоже нужны мозги и хоть какоето подобие интеллекта.

Мусора устали и, разочарованно хмыкнув чтото насчет моей силы воли, ушли на перекур. Им и невдомек было, что воля здесь ни при чем. Я действительно ровным счетом ничего не ощущал, как не ощущал бы любой другой человек на моем месте. С таким же успехом они могли молотить по стенам или по полу — эффект от их усилий был бы такой же.

Утром следующего дня, перед тем, как везти на допрос, мусора распеленали меня, оставив только наручники на запястьях скрученных за спиной рук. Я снова вернулся на землю. Забыть, как жизнь медленно возвращается в онемевшее за шестнадцать часов неподвижности тело, с немыслимой болью отвоевывая каждую клетку, — невозможно. Какое терпение? Какая воля? Я до сих пор до конца не понимаю, как мне удалось все это вынести. Вот когда нужно было задавать вопросы: «Где был?» и «Что делал?»! Хорошо, что в те минуты никого не было рядом. Когда пришло время идти на допрос, я уже мог передвигаться и полностью взял себя в руки.

Стравливание. Нет ничего хуже, чем несогласованность действий среди подельников. Одно из неписанных тюремных правил гласит: ни в коем случае никого не топи. Несмотря на звериную злость к тем, кто вешает на тебя всех собак, кто лжет, трусливо пряча глаза, кто, стремясь спасти свою шкуру, уничтожает тебя и твоих близких. Сцепи крепче зубы. Придет время, и каждая падаль заплатит по счету.

Правило «не топить» не так сильно связано с нравственностью, как может показаться на первый взгляд. Это прежде всего вопрос расчета. Слишком часто приходится видеть, как подельники, выгораживая себя, перекладывают ответственность на плечи бывших друзей. В конечном итоге все оказываются по горло в дерьме. Потом те, у кого хватит ума, героически отказываются от данных ранее показаний и ходят, высоко задрав хвост, мол: «Мы в отказе!». Сначала всех сдать, а потом «в отказ» — типичная тюремная ситуация.

Дознаватели старательно стравливают подельников между собой, рассказывая каждому, что «все уже во всем попризнавались, кроме тебя. Будешь молчать — будешь крайним», пытаются втереться в доверие: «Тебя бывшие друзья топят, валят всё на тебя, а мы видим, что ты человек хороший, здесь оказался случайно. Хотим тебе помочь, так что ты зря нам не веришь. Расскажи нам о них, и мы отпустим тебя». Звучит, по меньшей мере, наивно, но попадаются идиоты, которые этому верят.

Достаточно часто следователи подстраивают ситуацию таким образом, чтобы арестант добровольно всё рассказал, сремясь отомстить и нанести вред тем, кто его топит. Затем всё сказанное передается тем, о ком идет речь и ситуация повторяется в обратном порядке — обозленные подельники топят старого друга, также не понимая, что тем самым они топят себя.

Блеф. Во время допроса следователь часто делает вид, что ему абсолютно всё известно, и чтолибо скрывать нет ни малейшего смысла:

— Для твоего же блага советую чистосердечно во всем признаться и оформить, пока не поздно, явку с повинной.

К чему приводит чистосердечное признание, мы уже говорили в начале главы. Запомни — ничего они не знают, а только догадываются, что само по себе не является доказательством по делу. Лакеи Фемиды любят подтасовывать факты, мешать ложь с правдой, а собственные догадки выдавать за проверенные и закрепленные факты.

Чтобы «объект» побыстрей раскололся, мусора стараются ошарашить его всем тем, что у них против него есть, а есть у них, обычно, не так уж и много. К тому же они всё время спешат. Их давят сроки и вполне обоснованные опасения, что более проворные соратники по оружию за определенную мзду продадут «объекту» или его друзьям имеющийся у следствия компромат.

Крайне редко попадаются дознаватели с зачатками интеллекта, выкладывающие факты, как карты, по мере их нарастания. Такая манера ведения допроса достаточно действенна, но для её реализации необходимо, чтобы «объект» был контактен и активно участвовал в следственных действиях. Если же арестант тупо молчит, равнодушно уставившись в стену, то любые приемы теряют смысл.

Никогда не следует забывать простейшую, как забор, истину: человека сдают не подельники и враги, а он сам. Помни: за твоими реакциями внимательно наблюдают. Стоит на мгновение расслабиться и хоть както проявить себя, как тут же начинается прессинг. Чем хуже «объект» скрывает мысли — тем жестче его будут щемить.

«Родина для тебя столько хорошего сделала — дала образование, воспитала, лечила, а ты упорствуешь в разговоре с её представителями и не хочешь следствию помогать! Айяяй!» Говорят, подобные разговоры, построенные на обращении к порядочности и гражданскому долгу, действуют на умы определенной категории заключенных, хотя мне трудно представить себе того идиота, который поведется на столь примитивный прием.

«Давай договоримся». Мол, мы тебя выпустим, если ты сдашь «дядю Васю». Имей в виду: «дяде Васе» предлагают то же самое. Надеяться таким образом купить свободу — глупо и бесперспективно.

Допрос с применением наркотических препаратов.

Прими мои соболезнования, если твой подельничек балуется наркотой. Не знаю, быть может, наркоманы действотельно «такие же граждане общества, как и мы с вами, только больные и нуждающиеся в лечении», как любят писать сердобольные и не шибко умные журналисты, однако наркоши приносят в жизнь столько вреда, что их не то что людьми — назвать животными язык не поворачивается.

Во время ломки наркоманы в обмен на дозу рассказывают абсолютно всё, что знают и не знают, охотно идут на сотрудничество со всеми, кому не лень и, не мудрствуя лукаво, берут на себя любые преступления, какие попросят (даже когда слепому видно, что они не имеют к ним ни малейшего отношения). Наличие наркомана среди задержанных — приятный сюрприз для опер. работников, так как из них получаются чудесные лжесвидетели и добросовестные доносчики. Менты с радостным визгом бегают по кабинетам в поисках нужной жидкости или порошка, а те, кто находятся по другую сторону баррикад, угрюмо выслушивают рассказы уколотого подельничка, засыпая и просыпаясь с устойчивой головной болью.

Обращение к возвышенным наркоманским чувствам, всевозможные разговоры о чести, долге и о том, что лучше бы держать язык за зубами, подкрепленные разумными и логическими доводами, — занятие со всех точек зрения совершенно бесполезное. Обычно наркоманы начинают правильно понимать человеческую речь только после того, как девять грамм свинца застрянет у них между глаз.

Мусора с удовольствием применяют наркотические препараты во время «бесед» и допросов, но если подследственный не наркоман и впервые попал за решетку, насильно посадить его на иглу решится далеко не каждый слуга Закона — побоится брать на себя такую ответственность. Скорее всего тебя вначале попытаются прощупать, чтобы узнать, каково твое отношение к наркоте.

Как правило, это происходит примерно так: у одного из сокамерников как бы случайно оказывается наркота, и он любезно соглашается (для видимости — после некоторых колебаний) поделиться ею, так сказать, для снятия стресса. В зависимости от того, соглашается «объект» или отказывается (а если отказывается, то как?), в отношении арестованного применяются или не применяются наркотические препараты.

• Предыдущая
• 9/58
• Следующая