Герцог и я - Куин Джулия - Страница 3
- Предыдущая
- 3/71
- Следующая
«Я должен… я должен говорить нормально, — билось у него в мозгу. — Я могу сделать это!»
Няня поняла его усилия и, подбежав, опустилась на колени, взяла его руки в свои.
— Успокойся, мой мальчик, — говорила она. — Дыши глубже… Так… И произноси в уме каждое слово, перед тем как выговорить. Если ты будешь следить…
— Вижу, по-прежнему нянчитесь с ним? — услышали они властный голос.
Няня Хопкинс поднялась с колен, повернулась к говорившему. Она напрасно искала какие-то уважительные слова, чтобы приветствовать герцога, — они не шли на ум. Равно как и все остальные слова и фразы. Всмотревшись в лицо хозяина, она увидела в нем сходство с сыном, и ее гнев запылал с новой силой. Да, они очень похожи, но это не означает, что герцога можно назвать отцом мальчика. Какой он ему отец!
— Вы… вы, сэр, — вырвалось у нее, — вызываете только презрение!
— А вы убирайтесь, мадам! — крикнул ей хозяин. — Никто не смеет разговаривать с герцогом Гастингсом в таком тоне.
— Даже король? — раздался голосок Саймона.
Герцог резко повернулся к нему, не обратив сначала внимания на то, что эти слова его сын произнес совершенно отчетливо.
— Ты… — понизив тон, сказал он. — Ты подрос…
Саймон молча кивнул. Он не осмеливался произнести еще что-нибудь, опасаясь, что следующая фраза не будет такой удачной, как первая, очень короткая. С ним уже бывало, что он мог целый день говорить без всякого затруднения, но только когда находился в спокойном состоянии, не как сейчас…
Под взглядом отца он ощущал себя беспомощным, никому не нужным, брошенным ребенком. Дебилом. Его язык — он чувствовал это — мешал, стал огромным, сухим и напряженным.
Герцог улыбнулся. Улыбка была злорадной, жестокой. Или мальчику показалось?
— Ну, что ты хотел еще сказать? — произнес отец. — А? Говори, если можешь!
— Все хорошо, Саймон, — прошептала няня, бросая уничтожающий взгляд на герцога. — Все в порядке. Ты можешь говорить хорошо, дитя мое.
Ласковые слова, как ни странно, сделали только хуже: Саймон пришел сюда говорить с отцом как взрослый со взрослым, а няня обращается с ним, словно с малым ребенком.
— Я жду, — повторил герцог. — Ты проглотил язык?
Все мышцы у Саймона так напряглись, что тело задрожало. Отец и сын продолжали смотреть друг на друга, и время казалось мальчику вечностью, пока в нее снова не вторглись слова герцога.
— Ты самое большое мое несчастье, — прошипел он. — Не знаю, в чем моя вина, и, надеюсь, Бог простит мне, если я больше никогда тебя не увижу…
— Ваша светлость! — в ужасе воскликнула няня. — Вы это говорите ребенку?!
— Прочь с моих глаз! — крикнул он. — Можете оставаться на службе, пока будете держать его подальше от меня. — С этими словами он направился к двери.
— Постойте!
Он медленно повернулся на голос Саймона.
— Что ты хочешь сказать? Я слушаю.
Саймон сделал три глубоких вдоха через нос. Его рот оставался скованным от гнева и страха. Он попытался сосредоточиться, попробовал провести языком по небу, вспомнить все, что нужно делать, чтобы говорить без запинки. Наконец, когда герцог снова пошел к двери, мальчик произнес:
— Я ваш сын.
Няня Хопкинс не сдержала вздоха облегчения, и что-то похожее на гордость мелькнуло в глазах герцога. Скорее, не гордость, а легкое удовлетворение, но Саймон уловил это и воспрянул духом.
— Я ваш сын, — повторил он немного громче. — И я н-не… я н-н-не…
В горле у него что-то сомкнулось. Он в ужасе замолчал.
«Я должен, должен говорить», — стучало у него в ушах.
Но язык заполнил весь рот, горло сдавило. Глаза отца сузились, в них было…
— Я н-н-е…
— Отправляйся обратно, — негромко сказал герцог. — Здесь тебе не место.
Слова эти пронзили все существо мальчика, боль охватила его тело, и это вылилось в гнев, в ненависть. В эти минуты он дал себе клятву. Он поклялся, что если не может быть таким сыном, каким хочет его видеть этот человек, то и он, Саймон, никогда больше не назовет его отцом. Никогда…
Глава 1
Семейство Бриджертон, пожалуй, одно из самых плодовитых в высших слоях общества. Подобное усердие со стороны виконтессы и покойного ныне виконта, несомненно, достойно похвалы. Несколько банальным может показаться лишь выбор имен для их восьмерых детей: Энтони, Бенедикт, Колин, Дафна, Элоиза, Франческа, Грегори и Гиацинта — потому что, хотя порядок хорош во всем, некоторым может показаться, что разумные родители могли бы давать своим детям имена вне всякой зависимости от порядка букв в алфавите [1].
Более того, если вам, благосклонный читатель, доведется увидеть их всех — виконтессу и восьмерых ее детей — в одной комнате, вас может удивить, даже испугать мысль, что перед вами один и тот же человек, но раздвоившийся, растроившийся, развосьмерившийся… И хотя ваш автор должен признаться, что у него никогда не хватало времени сравнивать цвет глаз у всех восьмерых, тем не менее по комплекции и по роскоши каштанового цвета волос они тоже не слишком отличаются друг от друга. Можно только посочувствовать виконтессе в ее поисках выгодных партий для своего потомства и выразить сожаление, что ни одно из ее чад выгодно не выделяется среди окружающих. И все же есть одно бесспорное преимущество у этой семьи, все члены которой так похожи друг на друга, — никто на свете не посмеет усомниться в законности их происхождения.
Ах, благосклонный читатель, преданный вам автор желает, чтобы во всех семьях существовала такая уверенность…
«Светская хроника леди Уислдаун», 26 апреля 1813 года
— О-ох!
Вайолет Бриджертон с отвращением скомкала листок газеты и швырнула в противоположный угол гостиной.
Ее дочь Дафна сочла благоразумным не обратить внимания на возмущение матери и продолжала заниматься вышиванием. Но не тут-то было.
— Ты читала, что она пишет? — обратилась к ней мать. — Читала?
Дафна нашла глазами комок бумаги, мирно лежащий под столом красного дерева, и ответила:
— У меня не было возможности сделать это до того, как ты так удачно расправилась с ним.
— Тогда прочти! — трагическим тоном велела Вайолет. — И узнаешь, как эта женщина злословит по нашему поводу.
С невозмутимым лицом дочь отложила в сторону вышивание и извлекла из-под стола то, во что превратилась газета. Разгладив листок, она пробежала глазами ту часть «Хроники», которая имела отношение к их семье, и подняла голову.
— Не так уж страшно, мама, — сказала она. — А в сравнении с тем, что она писала на прошлой неделе о семье Фезерингтонов, сплошные комплименты.
Мать с отвращением мотнула головой.
— Ты полагаешь, мне будет легко найти тебе жениха, если эта женщина не прикусит свой мерзкий язык?
Дафна глубоко вздохнула. После двух сезонов в Лондоне одно упоминание о замужестве вызывало у нее боль в висках. Она хотела выйти замуж, правда, даже не надеясь, что это будет обязательно по большой любви. Ведь разве не настоящее чудо — любовь, и разве так уж страшно, если ее заменит просто симпатия, подлинная дружба?
До этого дня уже четверо просили ее руки, однако, как только Дафна начинала думать, что с этим человеком ей предстоит провести остаток жизни, ей становилось не по себе. А с другой стороны, было немало мужчин, которые, как ей казалось, могли бы стать для нее желанными супругами, но некоторое затруднение было в том, что ни один из них не изъявлял намерения взять ее в жены. О, им всем она нравилась, это не вызывало сомнений! Они ценили ее быстрый ум, находчивость, доброту, привлекательность, наконец. Но в то же время никто не замирал в ее присутствии, не лишался дара речи, созерцая ее красоту, не пытался слагать стихи и поэмы в ее честь.
Мужчины, пришла она к горестному заключению, интересуются больше теми женщинами, в ком чувствуют силу, кто умеет подавить их. Она же не из таких. Многие говорили, что просто обожают ее, потому что с ней всегда легко, она умеет понимать чужие мысли и чувства. Один из них, который, по мнению Дафны, мог бы стать хорошим мужем, как-то сказал:
1
Все восемь имен соответствуют восьми первым буквам английского алфавита.
- Предыдущая
- 3/71
- Следующая