Герцог и я - Куин Джулия - Страница 56
- Предыдущая
- 56/71
- Следующая
И она послушалась его, ибо сама хотела того же и не могла больше ждать. Мир взорвался вокруг нее.
Она плотно сжала веки, в закрытых глазах мелькали блики, света, какие-то круги, точки, звезды… Она слышала звуки музыки — скорее, биение собственного сердца, смешанное с легкими стонами, которые она была не в силах сдержать.
Саймон со скрежетом зубовным отпустил ее и через секунду сделал то, что уже делал раньше, — освободился от семени, отодвинувшись на самый край кровати, и завернул край простыни. Но тотчас повернулся к Дафне и сжал ее в объятиях, целуя лицо, волосы. После чего они обычно быстро засыпали.
Так бывало во все предыдущие дни, но не сегодня. Сегодня Дафна испытывала странное беспокойство. В теле она ощущала обычную истому, успокоение, но все равно что-то было не так. Что-то, находившееся в самой глубине сознания, мучило ее, нагнетало сомнения, неудовлетворенность. Смутный протест вызывало у нее поспешное освобождение Саймона от того, чему надлежало, как она догадывалась, омывать глубины ее лона, без чего, как недавно утверждала миссис Коулсон, женщина не может жить. Тогда Дафна не обратила особого внимания на ее слова, поглощенная рассказом о несчастном детстве Саймона, но сейчас…
Она приподнялась и села в постели, одеяло сползло с плеч. Дрожащими пальцами она зажгла свечу со своей стороны.
Саймон приоткрыл глаза, спросил сонным голосом:
— Что случилось?
Дафна ничего не ответила. Только пристально смотрела в сторону влажного пятна на простыне с края кровати. Его семя.
— Дафф? — повторил он.
Она внезапно поняла: он лгал ей! Да, обманывал, когда говорил, что не может иметь детей. Саймон тоже сел в постели.
— Дафна, в чем дело? — встревоженно спросил он.
Хотела бы она знать: его обеспокоенный тон тоже фальшивый? Тоже очередная ложь?
Она указала пальцем в сторону пятна на простыне.
— Что это? — спросила она еле слышным от стеснения и противоречивых чувств голосом.
— О чем ты говоришь?
Он проследил взглядом, куда она указывала, но ничего не понял.
— Саймон, — сказала она, — ты говорил, что не можешь иметь детей. Почему?
Он прикрыл глаза. Потом открыл снова, но ничего не ответил.
— Почему, Саймон? — Это был уже не полушепот, а крик.
— Какая разница почему? Причина не играет роли.
Тон был достаточно мягким, его можно было с натяжкой даже назвать извиняющимся. Однако она почувствовала, как что-то захлопнулось в ее душе. Какая-то дверца.
— Уходи отсюда! — сказала она, не глядя на него. Он раскрыл рот от удивления, но не принял всерьез ее слова.
— Это моя спальня, — возразил он. — В моем доме.
Она не приняла шутки. (Если это была шутка.)
— Тогда уйду я!
С этими словами она выскочила из постели, завернувшись в простыню. Саймон ринулся за ней.
— Ты не смеешь уходить из этой комнаты! — прошипел он.
— Ты мне лгал все это время! — услышал он в ответ.
— Я никогда…
— Ты лгал мне! — повторила она, переходя на крик. — И я никогда не прощу тебе этого!
— Дафна! Опомнись! Что ты…
Она не слушала его и продолжала говорить в крайней степени возбуждения, что было видно в полутьме по ее лицу.
— Ты воспользовался моей глупостью… моим полным неведением… незнанием интимных сторон супружеской жизни…
— Любовных отношений, — почти машинально поправил он: произнесенные ею слова показались ему чужеродными в ее устах.
— «Любовные» — это не про нас! — запальчиво бросила она в ответ.
Его испугали ее взрыв, отчаяние и злость в голосе. Ему было жаль ее, и в то же время в нем росло раздражение. Он не понимал причины столь глубокой обиды… возмущения. Не знал, как ее успокоить.
Растерянный, он стоял посреди комнаты, тоже не совсем одетый. Сцена для постороннего глаза могла выглядеть довольно комичной, если бы не драматический накал чувств.
— Дафна, — начал он медленно, стараясь сдерживать рвущуюся наружу досаду, — быть может, ты все-таки объяснишь членораздельно, в чем дело? Какие обвинения ты…
— О, мы продолжаем играть в ту же игру? — язвительно спросила она. — Прекрасно. Тогда, позволь, я расскажу тебе одну сказку… Жила-была…
Такой негодующей, оскорбленной, такой уверенной в своей правоте он ее никогда не видел. Это было страшновато.
— Дафна, — сказал он умоляюще, — не нужно так… Успокойся и объясни попросту, что случилось.
Его смиренный тон на нее не подействовал.
— Жила-была, — еще громче повторила она, — одна девушка. Назовем ее Дафной…
Он поспешно прошел в свою туалетную комнату и накинул халат — видимо, понимая, что не все откровения можно выслушивать, находясь в полуобнаженном виде.
— Дафна, — повторил он, стоя в дверях, — это неразумно… То, как ты ведешь себя.
— Хорошо, — вдруг согласилась она. — Обойдемся без сказок и скажем прямо: эта девушка, то есть Дафна, очень плохо знала жизнь. Была невежественна во многом…
Саймон снова приблизился к ней, сложил руки на груди с покорным видом, приготовившись слушать.
Дафна продолжала:
— Она ровно ничего не знала о том, что происходит… что должно происходить между мужчиной и женщиной… Если не считать того, что если они находятся вместе в постели, то как результат этого родится ребенок…
— Довольно, Дафна! — крикнул Саймон. Она не подала виду, что услышала. Только пламя в темных глазах стало как будто еще яростнее.
— Однако она знать не знала, эта девушка, как именно ребенок зачинается, прежде чем появится на свет, и поэтому, когда муж поведал ей, что не может иметь детей…
— Хватит, Дафна! Я предупреждал тебя до женитьбы. Предоставил тебе полную свободу в решении, и ты не смеешь укорять меня. Слышишь? Не смеешь!
— Ты сумел вызвать во мне сострадание… страх за тебя!
— Вот в чем ты упрекаешь мужчину! Что ж, спасибо.
— Ради Бога, Саймон, ты прекрасно знаешь, что я напросилась на этот брак вовсе не из чувства жалости к тебе.
— А из-за чего же?
— Я любила тебя. — Тон, каким это было сказано, и то, что она употребила глагол «любить» в прошедшем времени, заставили его похолодеть. — И еще, Саймон, я, конечно же, не хотела… не могла допустить, чтобы ты из-за меня., а также по вине своей глупости и упрямству лишился жизни…
Он ничего не возразил, только продолжал тяжело дышать, глядя на нее удивленно-негодующим взором.
Она вновь заговорила:
— Только не обвиняй меня, что я лгу. Я просто не умею этого и всегда говорила тебе чистую правду о своих чувствах. А ты… ты сказал, что не можешь иметь детей… Хотя правда в том, что ты не хочешь их иметь.
Он и теперь ничего не ответил, считая, что ответ можно прочитать у него в глазах. Однако она, видимо, так не считала. С той же непримиримостью во взгляде и в голосе она сделала шаг туда, где он стоял, и произнесла громко и отчетливо:
— Если ты и в самом деле не можешь иметь детей, для тебя не составляет никакой разницы, куда… где… ты оставишь свое семя. Не правда ли? И в этом случае ты не стал бы все ночи так беспокоиться о том, чтобы оно… чтобы оно не попало в меня…
Она замолчала. Молчание было тяжелым.
Он заговорил первым.
— Т-ты ничего не знаешь об эт-том, Д-дафна, — произнес он раздраженно, не обращая внимания на то, что начал заикаться.
Она вызывающе вскинула голову.
— Тогда просвети меня!
— Я просто никогда не буду иметь детей, — сказал он почти по слогам. — Никогда. Разве это не понятно?
— Нет!
В нем проснулась ярость, и он испугался, что выплеснет ее наружу. Он не хотел этого, тем более осознав вдруг, что направлена она не против Дафны. Даже не против самого себя, как порою бывало раньше. Она направлена против одного, только одного человека, чье присутствие — нет, скорее, отсутствие — исковеркало когда-то всю его жизнь и продолжает влиять на нее… И от этого никуда не деться.
— Мой отец, — внезапно вырвалось у него, хотя он не имел ни малейшего намерения говорить об этом, — не был… хорошим отцом.
- Предыдущая
- 56/71
- Следующая
