Волчья сила - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 6

Отправить двоих остолопов под трибунал всегда успеется. С этим можно и повременить. А вот с Дейгеном миндальничать некогда. Не на дни счет идет – на часы!

Задним умом все крепки. Знать бы заранее, что связник заявится сегодня, Экард бы не засаду на него устраивал, а собак по свежему следу пустил. А теперь локти кусать поздно. Все нити, ведущие к летучему отряду, оборваны в одночасье, одна только и осталась – Дейген. Последняя, хитрым узлом завязанная…

Незадолго до рассвета Экард окончательно убедился, что ниточка эта скорей порвется, чем развяжется. И допустить такой исход он никак не мог.

Вот тогда его и осенило.

Не подобает офицеру победоносной эгерской армии быть суеверным. И все же мысль о том, что наитие снизошло к нему именно на рассвете, вселяла уверенность. В самом деле – разве не рассвет символизирует зарю грядущей победы?

Отдавая приказ к полудню согнать туземцев на показательную экзекуцию, Экард не сомневался – его ждет удача.

Эттеру из чердачного окна комендатуры был виден только его затылок. Эгер стоял к комендатуре спиной, широко расставив ноги. Эйтье представил мысленно, как он кидает нож, как тяжелое лезвие вонзается в эту ненавистную спину… он бы нипочем не промахнулся! Кто угодно, только не он. Проклятый дей Гретте заплатил бы за все сполна. Вот только потом эгеры за коменданта поквитаются, и не с одним только Эйтье. За эту тварь в погонах расстреляют не меньше полусотни. Только поэтому он до сих пор землю топчет. Но как бы хорошо вошел нож между лопаток, обтянутых черным сукном мундира!

Вот только Дейгена это не спасет и не вернет…

Просочиться втихаря в комендатуру в надежде на некий неясный ему самому случай Эттер все-таки сумел. Но на этом его удача и закончилась. Ну не считать же везением то, что он ухитрился остаться незамеченным! Ведь ему так и не удалось подобраться к Дейгену. Эйтье надеялся, что успеет хотя бы разузнать что-нибудь за ночь – должны ведь и эгеры когда-нибудь спать. Надежды его пошли прахом – допрос длился до утра, а утром комендатура наполнилась звуками шагов и голосами, и Эттер едва успел улизнуть и затаиться на чердаке. Наступал день – а значит, если Дейген еще жив, он получит передышку. Не все же коменданту арестованного мордовать. А кому попало он своего бывшего переводчика не доверит, это ясно, иначе сделал бы это раньше и отправился на боковую. Нет, показания он из Дейгена хочет выбить сам. Кровоглот. Живодер. Но для Дейгена это означает передышку. И если Эйтье очень повезет, он сумеет тем временем…

Он не сумел ничего.

Эттер беззвучно ахнул и закусил костяшки пальцев, когда Дейгена выволокли на площадь.

Боги всемилостивые… как же его отделали!

Наверное, это можно назвать лицом. Наверное. Точно так же, как эти окровавленные лохмотья можно назвать одеждой. Дейген, всегда такой подтянутый, аккуратный до щегольства, терпеть не мог нерях и неряшливости, Эттеру от него вечно перепадали выговоры за изгвазданную рубашку или растрепанные волосы. А уж сколько раз Дейген отчитывал его за кляксы и помарки в тетради – не говоря уже о позабытых домашних заданиях…

На глаза навернулись слезы. Дейген, какой же ты все-таки гад… ну почему, почему ты не говорил, что ты герой, – я бы эту твою математику знаешь как учил бы!

Дейген каким-то непостижимым образом все еще держался на ногах, однако силы его явно были на исходе. Но рядом с ним все равно торчали охранники – двое дюжих мордоворотов, готовых в любой момент выхватить оружие. Эттера замутило от вновь прихлынувшей ненависти. Мразь трусливая, вот они кто! Дейген чуть живой, руки у него за спиной связаны – а эта погань все равно его боится!

При виде Дейгена толпа колыхнулась на месте – и снова замерла, когда комендант поднял затянутую в перчатку руку.

Сделалось так тихо, что Эйтье невольно затаил дыхание, словно бы там, внизу, его могли услышать.

– Переводи, – коротко бросил комендант патрульному из местных.

Вот уж по кому петля плачет горючими слезами, так это по таким прихвостням. Но эта вошь живет – а Дейген…

– Этот человек, – начал комендант, то и дело останавливаясь, чтобы патрульный мог вникнуть в сказанное и перевести, – виновен в шпионаже. Он передавал сведения бандитам из летучих отрядов.

Если все-таки бросить нож в спину коменданта, он умрет. А спустя мгновение на площади начнется бойня…

– Он должен быть казнен по законам военного времени. Однако у него наверняка есть сообщники, которых он не пожелал назвать.

Комендант сделал паузу.

Эйтье замер. Он не мог понять, зачем комендант это говорит. Не мог понять, почему комок подступает к горлу…

Почему комендант держит в руке часы.

Эттеру было отчетливо видно, как играет солнечный луч на золотой крышке часов. Как комендант щелчком откидывает крышку и смотрит на циферблат…

– Поэтому, – комендант возвысил голос, – этот человек будет казнен не сразу. Пока он не перечислит поименно своих сообщников и не назовет явки для связи с бандитами и известные ему места их возможной дислокации, каждые три минуты специальная команда будет расстреливать по два человека из присутствующих.

Поздно.

Поздно убивать коменданта. Это уже ничего не изменит. Бойня все равно начнется. Потому что Дейген не может и не должен заговорить.

И не может и не должен промолчать.

Дейген, что же это выходит… ведь я же спасти тебя хотел… вызволить… я же для этого пришел… а получается, что я…

Я сделаю это, Дейген. Ты никогда мне не простишь, если не сделаю.

Потому что мертвые не говорят.

И даже кровавая собака дей Гретте не станет расстреливать невинных, чтобы развязать язык покойнику.

Слезы застилают глаза, слепят, и Дейген расплывается в неверном туманном мерцании, он то ближе, то дальше…

– Приступайте! – велел комендант, и Эттер, закусив губу, метнул нож.

И тут Дейген рванулся вперед.

Он не знал, не мог знать, что разгильдяй и лоботряс Эттер прячется на чердаке. Но он знал, что не может ни молчать, ни говорить – а значит, должен умереть. Он рвался навстречу смерти – едва ли он надеялся хотя бы сбить коменданта с ног. Он надеялся на выстрел. На то, что его убьют при попытке нападения. Ничего другого ему не оставалось.

А Эттер промахнулся.

Нож вонзился между камней замостки прямо перед Дейгеном, и тот в рывке буквально пролетел над ним.

Тело Дейгена словно надломилось чуть ниже лопаток, сами они неестественно вздернулись вверх, голова потянулась вперед, линии тела выгнулись и смазались. Веревка то ли лопнула, то ли слетела долой, и руки… нет, уже лапы полоснули тугой воздух. Остатки одежды клочьями расшвыряло по сторонам.

То, что для человека – полтора десятка шагов, для волка – прыжок.

Комендант не успел даже выхватить пистолет.

Зубы волка сомкнулись на его глотке.

И тут загрохотали выстрелы.

Охранники не успели удержать Дейгена – да и кто мог ожидать от чуть живого человека такого рывка! Но человек у них на глазах обернулся волком – и теперь они палили в этого волка. Они еще не понимали ничего, они еще даже не боялись, ужас запаздывал, не поспевал за превращением…

Ужас настиг оцепление и охранников, когда их выстрелы буквально изрешетили волка, отшвырнув его от тела коменданта. Когда израненный волк вздернул голову и завыл, и, повинуясь его зову, на площадь обрушились сумерки. Когда волк встал, шатаясь, и шагнул к оцеплению, и из его ран вытолкнулась кровь – а вместе с ней кусочки свинца. Раны, словно кровавые рты, выплевывали пули и смыкались.

Он шел, нетерпеливо мотая головой и взрыкивая в ответ на выстрелы, и пойманные его телом пули выдавливались и брякали оземь. Шерсть его была темно-бурой от крови, но он не останавливался и не ускорял шаг. Казалось, он не остановится, даже если вся его кровь вытечет из жил. Он был один, а стреляющих было много – но им казалось, что они одни, а он везде. Неумолимое и неубиваемое возмездие надвигалось на тех, кто носил на фуражках кокарду с изображением головы Вечного Волка, в которого никто из них не верил. Волчья сила – это всего лишь сказки, легенды. Оборотней не бывает. Понятная опасность вызывает страх – но то, чего не бывает, пробуждает уже не страх, а жуть, отнимая разум и лишая воли.