Романтическая история мистера Бриджертона - Куин Джулия - Страница 72

• Предыдущая
• 72/84
• Следующая

— Ну, конечно, я хочу читать дальше, — словно фонтан хлынули из нее слова, — Я не могу дождаться, когда увижу, что с тобой случилось в Кентайре, Малле и — нахмурившись, она посмотрела в раскрытую книгу, — и в Скайе, и Уллапуле и Кулодене, и Грампиане, — она снова посмотрела в книгу, — Ах, да, и в Блэр Кастле, если конечно ты проделал все это. Я думала, что ты намеривался тогда просто посетить своих друзей.

Он кивнул.

— Мюррея, — произнес он, имея в виду своего школьного приятеля, чей брат был герцогом Афольским. — Но должен сказать тебе, я так и не закончил полностью маршрут, предписанный мне Ангусом Кэмбеллом. Из-за того, что просто не нашел даже дорог, соединявших половину мест, указанных им.

— Возможно, — ее глаза стали мечтательными, — именно туда нам следует отправиться в свадебное путешествие.

— В Шотландию? — спросил он, сильно удивившись. — Ты не хочешь поехать в какое-нибудь более теплое и экзотическое место

— Тому, кто не уезжал дальше ста миль от Лондона, — весело сказала она, — И Шотландия покажется экзотической.

— Могу заверить тебя, — произнес он, улыбаясь, затем подошел и уселся на край кровати. — Италия выглядит гораздо экзотичнее. И гораздо романтичнее.

Она покраснела, что восхитило его.

— О, — пробормотала она, выглядя при этом довольно смущенной.

(он задавался вопросом, как долго он сможет приводить ее в смущение и заставлять краснеть, разговорами о романтике, любви и всех тех чудесных действиях, которые подразумевались под этими двумя понятиями).

— Мы отправимся в Шотландию в другой раз, — заверил он ее. — Я обычно отправляюсь на север раз в пару лет или около того, чтобы навестить Франческу.

— Я была удивлена, когда ты поинтересовался моим мнением о твоих записях, — сказала Пенелопа после небольшой паузы.

— Кого еще я мог бы спросить?

— Я не знаю, — ответила она, неожиданная удивленная тем, что ее руки сами по себе дергают постельное покрывало. — Своих братьев, я думаю.

Он взял ее руки в свои.

— Что они могут знать об этом?

Ее подбородок поднялся, ее глаза, такие чистый, теплые и карие встретились его.

— Я знаю, ты всегда высоко ценишь их мнение.

— Это правда, — согласился он, — Но твое мнение, я ценю гораздо больше.

Он наблюдал за ее лицом, и заметил, как разные эмоции появляются у нее на лице.

— Но тебе не нравятся мои колонки, — ее голос был нерешительным и полным надежды.

Он одной рукой нежно провел по ее щеке, будучи уверенным, что она, сейчас не отрываясь, смотрит на него, и ждет, что он скажет.

— Ничего не может быть дальше от истины, — сказал он, страстно произнося слова, — Я думаю, ты чудесный и изумительный автор. Ты показываешь сущность человека с такой искренностью и остроумием, что это просто несравненно. Все десять лет ты заставляла людей смеяться.

Ты заставляла их дрожать. Ты заставляла их думать Пенелопа. Ты заставляла людей думать. Я не знаю, что может быть выше этого успеха.

— Не имеет значения, — продолжал он, словно сейчас он уже не мог остановиться, как совсем недавно он не мог начать. — Что ты пишешь об обществе, и обо всем, связанном с ним. Ты пишешь про общество, и делаешь это так забавно, интересно, и остроумно, хотя мы все знаем, что довольно часто наше общество на самом деле довольно скучное и унылое.

В течение долгого времени, Пенелопа не могла ничего сказать. Она гордилась своей работой, которую она проделывала долгие годы, и тайно улыбалась всякий раз, когда она слышала, как кто-нибудь пересказывал ее, или смеялся над одним из ее язвительных замечаний. Но у нее не было никого, с кем бы она могла разделить свой триумф.

Быть никому неизвестной было унылой перспективой.

Но сейчас у нее был Колин. И пусть даже весь остальной мир никогда не узнает, что леди Уислдаун была на самом деле, простой и не кому не нужной до-последнего-момента старой девой Пенелопой Физеренгтон. Колин знает это. И это имело очень большое значение.

Но она все еще не понимала его действия и поступки.

— Почему тогда, — спросила она, медленно и тщательно выговаривая слова, — ты становился таким далеким и холодным, всякий раз, когда я пыталась поговорить об этом?

Когда он ответил, его слова, были близки к бормотанию.

— Это трудно объяснить.

— Я хороший слушатель, — мягко сказала Пенелопа.

Его рука, которая кружила по ее лицу так любовно, опустилась на его колено. А затем он сказал то, что она от него никак не могла ожидать.

— Я просто завидую, — беспомощно пожал он плечами. — Мне так жаль.

— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, — она не хотела шептать, но ее голос сам снизился до шепота.

— Посмотри на себя, Пенелопа, — он взял обе ее руки в свои, и сел так, чтобы они сидели напротив друг друга. — У тебя огромный успех.

— Никому неизвестный успех, — напомнила она.

— Но ты знаешь, я знаю, и, кроме того, сейчас я говорю не об этом, — он вытащил одну свою руку взъерошил волосы, словно искал подходящие слова. — Ты сделала кое-что. У тебя есть работа всей твоей жизни.

— Но, у тебя —

— Что у меня есть, Пенелопа? — перебил он ее, его голос стал взволнованным, он поднялся на ноги и стал расхаживать взад вперед. — Что у меня есть?

— Хорошо, у тебя есть я, — сказала она, но в ее словах не хватало убежденности.

Она знала, что он подразумевал совсем другое.

Он устало посмотрел на нее.

— Сейчас я говорю не об этом, Пенелопа.

— Я знаю.

— Мне нужно что-то, на что потом я могу указать, — проговорил он. — Мне просто необходима цель в жизни. У Энтони есть, у Бенедикта есть, а я лишний и конченый человек.

— Колин, нет, ты не такой. Ты —

— Я устал от того, что только и делаю, как думаю о — он замолчал.

— О чем, Колин? — спросила она, пораженная выражением отвращения, неожиданно пересекшим его лицо.

— Христос Всевышний, — молитвенно произнес он, его голос стал низок, затем неожиданно для нее, он еле слышно пробормотал: — Дерь…

Глаза Пенелопы широко открылись. Колин был не из тех людей, кто часто богохульствует.

— Я просто не могу поверить, — пробормотал он, его голова дернулась влево, словно он от чего-то уклонялся. — Я жаловался тебя, — проговорил он. — Я жаловался тебе на леди Уислдаун.

Она скорчила гримаску.

— Много людей жаловались, Колин. Я сама жаловалась.

— Я просто не могу поверить. Я жаловался тебе, что леди Уислдаун называет меня очаровательным.

— Она назвала меня перезревшим цитрусом, — сказала Пенелопа, делая попытку легкомысленно пошутить.

Он прекратил свои метания туда-сюда, и кинул на нее раздраженный взгляд.

— Ты смеялась надо мной все то время, пока я жаловался тебе на то, что будущие поколения будут вспоминать меня лишь по колонкам леди Уислдаун?

— Нет! — воскликнула она. — Я надеюсь, ты сейчас знаешь меня лучше, чем тогда.

Он недоверчиво покачал головой.

— Я просто не могу поверить, я сидел там, жаловался тебе, что у меня нет никаких успехов и цели в жизни, когда ты все еще была леди Уислдаун.

Она встала с постели. Было не возможно просто сидеть, в то время как он мечется здесь, как тигр в клетке.

— Колин, ты не мог тогда знать.

— Кроме того, — он позволил себе фыркнуть от отвращения. — Ирония была бы прекрасной, если бы не была направлена в мою сторону.

Пенелопа открыла рот, чтобы заговорить, но не знала, как сказать ему все то, что лежало у нее на сердце. У Колина было столько достоинств и успеха, что она не смогла бы даже сосчитать их. Они не были чем-то, что можно было собрать и сосчитать, как публикации Светской хроники леди Уилсдаун, но все же они были особенными и реальными.

И, возможно, даже больше.

Пенелопа вспомнила все те моменты, когда Колин заставлял людей улыбаться, все те случаи, когда он проходил мимо популярных девушек на балу, и подходил к стоявшим у стенки неудачницам и приглашал их на танец. Она подумала о том волшебном обязательстве, которое он заключил вместе со своими братьями. Если уж это нельзя было считать за достоинства то, тогда она просто не знала, что можно подразумевать под достоинством.

• Предыдущая
• 72/84
• Следующая