Пленник Забытой часовни - Мулл Брендон - Страница 24

Потом все кончилось. Снова посветлело, земля успокоилась. Сет сел на пороге. Он выглядел в точности как раньше. Никаких клыков. Никаких ласт. Никаких родимых пятен. Обычный одиннадцатилетний мальчик с полотенцем, обмотанным вокруг талии. Он с трудом отполз подальше от хижины и встал на ноги.

— Ну как, довольны? — спросила Мюриэль.

— Сет, как ты себя чувствуешь? — осведомился дедушка.

Сет похлопал себя по голой груди:

— Уже лучше!

Мюриэль ухмыльнулась:

— Спасибо тебе, маленький авантюрист! Сегодня ты оказал мне большую услугу. Я твоя должница!

— Дедушка, не надо было развязывать узел, — сказал Сет.

— Это было необходимо, — возразил дедушка. — Ну, пошли.

— Останьтесь еще ненадолго, — предложила Мюриэль.

— Нет, спасибо! — ответил дедушка.

— Что ж, прекрасно. Вы отвергли мое гостеприимство. Кендра, рада была с тобой познакомиться. Возможно, ты найдешь меньше счастья, чем заслуживаешь. Дейл, ты, похоже, онемел, как твой братец… И сейчас ты почти такой же бледный! Сет, пусть с тобой скорее еще что-нибудь случится. Стэн, у тебя мозгов меньше, чем у орангутанга, дурень ты этакий! До скорого свидания!

Кендра дала Сету носки, сандалии, шорты и рубашку. Как только он оделся, они вернулись на тропу.

— Можно назад тоже ехать в тачке? — ухмыльнулся Сет.

— По справедливости теперь ты должен меня везти, — буркнул Дейл.

— Ну как, понравилось быть моржом? — не без иронии спросила Кендра.

— Значит, вот в кого меня превратили?

— Да, в горбатого моржа-мутанта с уродливым хвостом, — уточнила Кендра.

— Жалко, у нас видеокамеры нет! Так интересно было дышать спиной. Зато передвигаться трудно. Все как-то чудно.

— Ради собственной безопасности разговаривайте потише, — сказал дедушка.

— Говорить я не мог. — Сет понизил голос. — Мне казалось, будто я еще помню, как надо говорить, но все слова вылетали перепутанные. Язык меня не слушался!

— А что же Мюриэль? — спросила Кендра. — Если она развяжет последний узел, она освободится?

— Вначале ее завязали тринадцатью узлами, — ответил дедушка. — Она не может развязать ни одного самостоятельно, хотя, как ты видела, не оставляет попыток. Но другие смертные могут развязать узлы, если что-то попросят у Мюриэль и подуют на узел. В узлах заключена мощная магия, которую Мюриэль может направить на исполнение просьбы или желания.

— Значит, если тебе снова что-нибудь понадобится…

— Я поищу помощь в другом месте, — ответил дедушка. — Я не хотел, чтобы у нее остался всего один узел. О ее освобождении и речи быть не может.

— Очень жаль, что я невольно ей помог, — сказал Сет.

— Ты хоть что-нибудь понял? — спросил дедушка.

Сет опустил голову:

— Мне очень жалко фею. Она ведь не заслужила того, что с ней случилось. — Дедушка молчал, и Сет по-прежнему разглядывал свои сандалии. — Я не должен был охотиться на магическое существо, — сказал он наконец.

Дедушка положил руку ему на плечо:

— Я знаю, что ты не нарочно. Здесь неведение может сыграть с тобой злую шутку. И не только с тобой, с другими тоже. Надеюсь, вы извлекли урок из того, что было, и в будущем отнесетесь осторожнее и внимательнее ко всему, что вас окружает. И выкажете больше уважения обитателям заповедника!

— Я тоже кое-что поняла, — сказала Кендра. — Если скрестить человека и моржа, ничего хорошего не получится!

На коленях у Кендры лежала треугольная деревянная доска. Она разглядывала колышки, обдумывая следующий ход. Лина рядом с ней покачивалась в кресле-качалке и наблюдала за восходом луны. С веранды Кендра видела лишь нескольких фей; они парили над цветами. Между ними в серебристом лунном свете мерцали светлячки.

— Сегодня фей что-то немного, — заметила Кендра.

— Наверное, пройдет некоторое время, прежде чем феи снова вернутся в наш сад, — сказала Лина.

— Разве вы им ничего не можете объяснить?

Лина улыбнулась:

— Твоего дедушку они, может быть, еще и послушают, а вот меня они совсем не уважают.

— Разве вы не были… как бы одной из них?

— В том-то и дело. Смотри! — Лина закрыла глаза и начала негромко напевать. Ее высокий, пронзительный голос выводил задумчивую мелодию. Из сада на веранду тут же примчались несколько фей; они образовали полукруг над Линой и заглушали ее пение яростным щебетом.

Лина перестала петь и сказала что-то на незнакомом языке. Феи возмущенно зачирикали в ответ. Лина ответила им, и феи улетели.

— Что они говорили? — поинтересовалась Кендра.

— Они стыдили меня за то, что я пою песню наяд, — ответила Лина. — Им неприятно сознавать, что и я когда-то была нимфой, а хуже всего для них то, что я довольна моим теперешним положением.

— За что они с вами так? Они как будто очень обижены.

— Феи почти все время смеются над смертными. И всякий раз, когда кто-то из нас становится смертной, остальные задумываются: вдруг они что-то упускают? Особенно если мы довольны жизнью. Они безжалостно издеваются надо мной, стараются уколоть…

— И им это удается?

— Иногда удается. Они ведь отлично знают, где у меня самое больное место. Они дразнят меня, говоря, что я старею, — издеваются над моей сединой, над моими морщинами. Спрашивают, хочется ли мне, чтобы меня похоронили в ящике… — Лина нахмурилась и задумчиво посмотрела вдаль. — Сегодня, когда ты позвала на помощь, я вдруг почувствовала себя старой.

— Что вы имеете в виду? — Кендра поставила колышек в треугольную лунку.

— Я поспешила тебе на помощь, но оступилась и растянулась на кухонном полу. Дедушка успел к бассейну раньше меня, а ведь он совсем не спортсмен.

— Вы не виноваты.

— В юности я бы примчалась к тебе во мгновение ока. Раньше в экстренных случаях на меня всегда можно было рассчитывать. А сейчас я еле ковыляю, даже если меня зовут на помощь.

— И все равно вы замечательно справляетесь. — У Кендры закончились ходы, а колышек застрял в лунке.

Лина покачала головой:

— Бывало, я как молния сновала на трапеции или на канате. Когда-то я работала под куполом цирка, не ведая страха… Какое тяжкое бремя — быть смертной! Первую часть жизни приходится учиться, копить силу, наращивать способности. А потом, хотя ты ни в чем не виновата, тело начинает тебя подводить. Ты движешься вспять. Сильные прежде руки и ноги слабеют, острота восприятия притупляется, уменьшается выносливость. Органы выходят из строя. Ты помнишь, какой ты была в расцвете сил, и удивляешься: куда подевалась та юная красавица? Несмотря на весь накопленный опыт и мудрость, твое тело становится твоей тюрьмой…

У Кендры закончились ходы, осталось три колышка.

— Я никогда не думала о жизни с такой точки зрения.

Лина взяла у Кендры доску и начала расставлять на ней колышки.

— В юности смертные больше похожи на нимф. Зрелость кажется невозможно далекой, не говоря уже о дряхлой старости. А потом, как ни ужасно, годы берут свое. По-моему, человеческая жизнь полна лишений, унижений. Есть от чего прийти в ярость!

— Как-то вы говорили, что, будь в вашей воле вернуть время вспять, вы снова поступили бы точно так же, — напомнила Кендра.

— Правда! Если бы мне еще раз дали такую возможность, я бы все равно выбрала Пэттона. И теперь, став смертной, я не представляю, как могла быть довольна своим прежним существованием. Но за радости смертных, за возможность жить полной жизнью надо платить. Без боли, хворей, старения, потери любимых я вполне могла бы обойтись. — Расставив колышки, Лина начала их передвигать. — Меня поражает, как беззаботно большинство смертных относятся к телесным недугам. Я смотрела на Пэттона. Смотрю на твоих бабушку и дедушку. На многих других. Они принимают жизнь такой, какая она есть. Я всегда боялась старости. Ее неизбежность страшит меня до сих пор. С тех пор как я ушла из озера, в глубине души у меня навсегда поселился страх нависшей надо мной смерти.