Серебряный ветер - Кук Линда - Страница 22

• Предыдущая
• 22/60
• Следующая

Симон приказал себе умерить гнев. Как мог он винить этих людей за похоронное настроение, если дочь их вождя выходила замуж за изгоя, за того, кто убил священника.

Симон протянул руку Аделине и вместе с ней вошел в церковь. На верхней ступени они оглянулись и обвели взглядом толпу. Кардок кивнул священнику, и церемония началась. К счастью, старина Катберт решил говорить только по-латыни и не стал повторять клятвы ни на французском, ни на валлийском. Лишь интонацией он давал понять Аделине и Симону, когда следует произносить положенные слова, и они, запинаясь, говорили то, что от них требовалось.

— Я буду чтить тебя как мою жену, — от себя добавил Симон, — то, что началось с раздора, принесет мир нам всем, Аделина.

Голос Аделины дрожал, когда она ответила:

— Я буду чтить тебя как моего мужа — да пребудет мир с нами обоими.

В этот момент налетел ветер и обдал холодом ладонь Симона. Ветер налетел как раз тогда, когда он, сняв перчатку с крагами, взял маленькую руку Аделины в свою. Вместе они склонили головы, слушая дежурные слова благословения, вместе и вышли из часовни.

Свадебной мессы сегодня не ожидалось. Кардок сказал, что не хочет загонять Катберта до смерти. Хватит с него и так переживаний. Чего стоило принять покаяние у Симона Отцеубийцы и обвенчать его с Аделиной. Кардок с улыбкой протянул дрожащему от холода священнику флягу, затем обернулся к дочери и пожелал ей благополучия в браке. Наконец настала очередь Симона.

— Помни, Тэлброк, теперь между нами мир. Я поклялся положить конец набегам. Ты поклянешься положить конец своим вторжениям тоже? Теперь я буду спать спокойно, зная, что моя дочь замужем за нормандцем. Ты поклянешься оставить в покое моих людей и не будить их среди ночи?

Старый лис правильно выбрал время и место, чтобы потребовать снисходительности от начальника гарнизона. Как мог Симон пропустить мимо ушей этот призыв к миру, стоя с молодой женой у церковных стен, где только что прозвучали слова его клятвы хранить ей верность до гробовой доски?

Он почувствовал, как пальцы Аделины в его руке напряглись и одеревенели. Он снял с плеч плащ и укрыл им плечи Аделины, защищая ее от усиливавшегося ветра.

— Я поклянусь, что никогда не стану поднимать тебя с постели, чтобы убедиться в том, что ты дома, а не разбойничаешь в округе. Я достаточно доверяю тебе, Кардок, чтобы пообещать это. Но я не стану клясться в том, что никогда не войду к тебе как непрошеный гость. Ты знаешь, что такую клятву однажды я не смогу сдержать. Мы не знаем, что готовит нам будущее. Я сам это понял несколько месяцев назад в Ходмершеме.

На мгновение Симону показалось, что его клятва была слишком осторожной для того, чтобы удовлетворить Кардока. Аделина, стоя рядом с мужем, вглядывалась в лицо отца с явной озабоченностью. Симон слышал, как у него за спиной Катберт откупорил флягу, потом послышался булькающий звук — святой отец жадно глотнул, и в воздухе сильно запахло бренди.

Наконец старый лис примирительно взмахнул рукой.

— Пошли, — сказал Кардок. — Не хочешь ты играть со мной на равных: берешь от меня сполна, а отдаешь только наполовину. Да ничего, пошли в дом, пока ты окончательно не заморозил мою дочь.

— Мы отправимся в форт, когда стемнеет.

— Пир затянется далеко за полночь, будет много вина и много песен, — сказала Аделина.

Симон накрыл ее руку своей.

— Твой отец щедр, мои люди не пили такого вина с прошлого лета.

Сегодня, в честь свадьбы, Симон решил не задаваться вопросом о том, из каких источников черпает Кардок отменное южное вино. Взяв дочь перековавшегося мятежника себе в жены, Симон приобщился к роскоши и мог рассчитывать пороскошествовать до тех пор, пока старые запасы не истощатся. Симон смаковал густое красное вино в серебряном кубке, и как-то вдруг, на одно мгновение, ему подумалось, что тесть может своровать бочку-другую этого божественного напитка и следующим летом и только потом поставить точку.

Симон допил вино и отослал служанку, намеревавшуюся налить ему еще.

— Твой отец сказал, что те солдаты, что остались в гарнизоне, могут присоединиться к пирующим после наступления ночи. Гарольд приведет их сюда и проследит за тем, чтобы они не напивались и не обижали здешних женщин. Я должен вернуться с остальными в форт, чтобы они заступили на место тех, кого приведет Гарольд, и убедиться, что они достаточно трезвы, чтобы стоять на часах. Ты поедешь со мной? Эти люди удивятся, если ты этого не сделаешь.

— Конечно. — Голос ее не дрогнул, крепкое свадебное вино сделало свое дело.

Аделина поела перепелиного мяса, зайчатины и мягкого сдобного хлеба. Когда служанки принесли большое блюдо с медовым печеньем, она взяла одну штуку и стала рассеянно разламывать его на мелкие кусочки. Сотворив пирамиду на куске черного хлеба, Аделина отодвинула его в сторону.

Симон уже сомневался, что его предположение о беременности Аделины верно. Она не проявляла ни отвращения к пище, как бывает у женщин на первых неделях беременности, ни волчьего аппетита тех, кто вот-вот должен родить. Симон решил спросить у Петрониллы: она показалась Симону весьма раскованной, даже слишком.

— Твоя горничная, — начал Симон.

— Петронилла.

— Да, Петронилла, мне бы следовало раньше о ней поговорить. Для нее в форту нет места. Ты сказала, что она хочет вернуться в Нормандию. Петронилла сможет пожить в доме твоего отца, пока я не снаряжу эскорт до Херефорда?

— Она должна остаться здесь до весны, — ответила Аделина, потянувшись за чашей с вином.

Симон старался говорить спокойно. Петронилла внесет серьезные помехи в устоявшийся быт форта. Симон заметил, как дерзко она смотрит на солдат гарнизона.

— Чтобы отгородить для нее помещение для сна рядом с нами в старом замке, потребуется какое-то время, а до сей поры…

— Она останется на зиму здесь, в этом доме. Майда предложила ей жить в ткацкой, — сказала Аделина.

— И она согласилась? — Симон, как ни старался, не мог скрыть радости.

Аделина улыбнулась:

— С охотой, у нее среди людей отца появился дружок. Симон улыбнулся в ответ:

— Леди пустилась с места в карьер. Одиночество, значит, ей не грозит?

Аделина захихикала.

— Думаю, нет. — Она протянула руку к огню. — У моего отца, похоже, неплохой вкус. Это я о вине, которое он… находит. Почти такого же цвета, как рубины Тэлброка.

Симон любовался ее рукой.

— Надо ли нам попросить его найти того же поставщика в следующем году?

— И ограбить беднягу дважды?

Никогда еще Симон не слышал, чтобы Аделина смеялась. Симон с трудом преодолел желание налить жене еще вина, чтобы подсластить ее прощание с домом. Но она, это уж точно, помянет его недобрым словом наутро, когда голова начнет раскалываться.

Петронилла сидела за другим концом стола и, похоже, не замечала того, что о ней говорят. Юнец с бородкой клинышком что-то шептал ей на ухо.

— Хауэлл, — шепнула Симону Аделина. — Его зовут Хауэлл.

— Кажется, Петронилле он пришелся по сердцу. Аделина снова засмеялась. Симон покачал головой, он не думал, что его слова так позабавят жену.

Да, на следующее утро у его жены голова будет болеть как пить дать.

Юнец с острой бородкой и похотливым взглядом оказался более прилежным, чем можно было подумать, глядя на него. Когда Симон встал и Кардок выпил за здоровье новобрачной и ее мужа, бородатый шмыгнул за дверь и привел лошадей прямо к порогу. Серая кобыла Аделины была вычищена до блеска, а седло покрывал дорогой бархат.

Симон постепенно привыкал не спрашивать себя, откуда у Кардока такие чудесные вещи. Он поблагодарил долговязого конюха и про себя воздал хвалу щедрости Кардока. Но, как и в случае с вином, никаких вопросов никому задавать не стал.

Аделина отпустила руку мужа и подошла к своей лошадке. Подняв богатую попону, она дотронулась до маленькой потертой кожаной сумки, притороченной к седлу.

— Ты хочешь достать второй плащ? — спросил Симон, подсаживая ее в седло.

• Предыдущая
• 22/60
• Следующая