Серебряный ветер - Кук Линда - Страница 38

• Предыдущая
• 38/60
• Следующая

— Слишком поздно. Лонгчемп знает о тебе и знает о том, что мы женаты. Ты в серьезной опасности, но опасность, грозящая ребенку, еще страшнее.

— Ты ведь выжил, несмотря на его ненависть… Симон отодвинулся и набросил на нее покрывало.

— Он играет с нами, Аделина. Ребенок окончательно свяжет нас по рукам и ногам.

Аделина стремительно поднялась с постели и взялась за платье. Симон вскочил следом и схватил ее за плечо.

— Я не сделаю тебе ничего плохого.

Аделина аккуратно сложила платье, затем провела рукой по покрывалу, расправляя его.

— Я не собираюсь убегать от тебя, Симон. Я думаю. Он откинул покрывало и разгладил простыню.

— Тогда думай лежа. Ночь холодная, а свечи скоро догорят.

Аделина раздраженно прихлопнула ладонью покрывало и села.

— Капкан. Ты сказал, что мы в капкане. Но ведь он еще не захлопнулся, верно?

Она повернулась к мужу и положила руку ему на плечо.

— Мы должны бежать, тут нам нечего делать. У моего отца есть тайная жена и сыновья от нее, и, сколько бы ни старалась, я не могу заставить его доверять мне. Если мы уедем, никто не станет о нас печалиться, а отец и подавно. Может, тогда он наконец поймет, что мы не хотим отнять у мальчиков наследство.

Симон всплеснул руками:

— Не позволяй ему оттолкнуть себя! Кроме него, у тебя нет защиты от Лонгчемпа.

— У меня есть ты. Симон вздохнул:

— Я с тобой до тех пор, пока Лонгчемп не сделает свой ход.

— Зачем же ты сидишь здесь и ждешь, пока капкан захлопнется? — Она кивнула в сторону седельных сумок, что они привезли из крепости. — У тебя есть меч, кольчуга, а у меня… У меня тоже есть все, что мне нужно. Нам даже в крепость не обязательно возвращаться. Бежим, Симон. Оседлаем коней и на рассвете покинем долину. Твои часовые нас увидят, лучник Люк узнает, но до Лонгчемпа новость дойдет только спустя несколько дней. К тому времени как он узнает, мы уже будем далеко. Никто не найдет нас, никогда.

Симон сел и провел рукой по волосам.

— Я думал об этом. — Он поднял глаза и улыбнулся, еще раз восхитившись ее красотой. Разгневанная богиня! — Видит Бог, я думал об этом каждый день с тех пор, как мы поженились, но у нас ничего не выйдет. У Лонгчемпа слишком много шпионов повсюду. Мы знаем о Люке, — он укоризненно приподнял бровь, — и знаем о тебе.

— Мы же не станем сейчас…

— Знаю, знаю, — Симон примирительно поднял руки, — мы не собираемся обсуждать твою неудачную шпионскую миссию. Однако есть еще кто-то, регулярно доносящий Лонгчемпу о происходящем в долине. У канцлера везде глаза и уши, он умеет заставлять людей работать на себя. В ход идут угрозы, подкуп. Очень скоро его оповестят о том, где нас искать. — Симон коснулся ее руки. — Я не могу жить в постоянном страхе за твою жизнь.

Аделина взяла его руку в свою.

— Тогда беги без меня.

— И оставить тебя на растерзание Лонгчемпу? Ты обманула его, Аделина, доверившись мне. Если я исчезну, отвечать придется тебе, твоему отцу и Майде. И Гарольду, когда они припомнят, что он жил в Тэлброке.

Сколько раз Симон вел подобный диалог с самим собой. И всякий раз выходило, что побег принесет больше вреда, чем пользы.

Рука ее, сжимавшая его руку, не дрогнула.

— И все же у тебя есть план, я чувствую это по твоему голосу.

— Вся надежда на сигнальные огни. Один костер — набег грабителей, два — вооруженное нападение. Дальние форпосты, такие, как наш, все в руках людей Маршалла. Если я пойму, что Лонгчемп наступает, я зажгу два костра в надежде, что в каждом форту тоже зажгут по два костра и новость почти мгновенно дойдет до Маршалла. Если мы сможем держать осаду достаточно долго, Маршалл приедет сюда и увидит, что Лонгчемп нападает на нормандский форпост. Тогда все — с Лонгчемпом покончено, будет доказано, что он изменник. Вот и весь мой план.

— И все же ты позволяешь лучнику Люку заступать на пост на смотровой вышке.

Симон улыбнулся и поцеловал жене руку.

— Миледи, Маршалл украл бы вас у меня, если бы узнал, что ум ваш острее, чем у половины его советников, вместе взятых.

— Не надо быть особенно прозорливой, чтобы догадаться о том, что ты не пустишь врага на сторожевой пост. Ты кому-то поручил за ним приглядывать?

— Только Гарольду. Когда Люк на посту, Гарольд стоит на воротах. Он может и за ущельем наблюдать, и за Люком.

— Я начинаю верить в то, что ты доживешь до весны, Симон Тэлброк.

Он увлек ее за собой в постель.

— А я начинаю верить в то, что заманю ищеек Лонгчемпа в ими же расставленный капкан и доживу до того момента, когда Тэлброк снова станет моим. И поеду туда, чтобы жить там с тобой, моя жена!

Симон встал, чтобы загасить свечи, и, вернувшись, обнаружил, что его жена лежит нагая в темноте.

— Покажи мне, — сказала она, — покажи мне, как доставить тебе удовольствие, не забеременев. Петронилла говорила, что есть такие способы.

— Благослови ее Бог.

— Симон?

Он обнял ее с такой страстью, что Аделина обрадовалась. Может быть, он забыл о предосторожности? Она чувствовала жар и тяжесть его страсти своим животом, его руки ласкали ее бедра, и губы его на ее груди заставляли забыть обо всем, прогоняли прочь тревожные мысли.

Страстный шепот наслаждения был до сих пор чужд ей, и от этого шепота учащался пульс, и кровь в ушах перекрывала хриплый голос, который, странное дело, принадлежал ей самой.

Потом он накрыл губами ее рот, вобрал в себя жаркий поток ее слов и воздал ей по заслугам.

Рука его ласкала ее бедро, потом замерла в нерешительности там, где бился потаенный пульс. Затем с каждым его прикосновением наслаждение все росло и росло, становилось острее, пока не охватило ее всю, продолжая нарастать, заливая светом радости и наполняя особым голодом, требовавшим утоления.

Аделина раскрылась для него и дрожащей рукой нащупала отвердевшее орудие его мужества. У него перехватило дыхание, и она подошла к той черте, когда наслаждение берет тебя на крыло и ты замираешь в вышине, в божественном полете восторга. Симон перехватил ее руку и удержал, не давая направить в себя. А потом прижался к ней, и горячий поток залил ей живот.

Аделина лежала под ним, по-прежнему с закрытыми глазами, глядя, как тускнеют звезды, видимые ей одной. Симон поцеловал ее еще раз, а потом встал, чтобы вытереть ее живот куском чистого льна.

— Я могла бы сделать для тебя больше, — сказала Аделина.

— Мы не можем рисковать.

— Я могла бы сделать больше… Только для тебя. Симон вздохнул:

— Миледи, я смотрел на вас и хотел все эти долгие недели. Мое желание было так велико, что одно прикосновение — и я готов был взорваться, что, собственно, — и тут он притиснулся к ней поближе и положил ее голову к себе на плечо, — вы только что сами наблюдали.

Она уткнулась ему в шею, чувствуя на губах солоноватый привкус его кожи, и что-то тихо спросила.

Он повернул голову и, усмехнувшись, поцеловал ее в щеку.

— Я не шутила, — сказала она.

— Мы уже раз подвергли судьбу искушению, — ответил Симон.

— Если опасности сделать ребенка нет, то завтра ночью ты должен мне показать…

Он крепко зажал ей рот поцелуем.

— Тсс, — сказал он, — больше никаких разговоров на эту тему. А то, смотри, эта опасность уже опять поднимается.

Первые два дня двенадцатидневного святочного пира в доме Кардока обошлись без участия лучника Люка. Он сам решил не спускаться в поместье. Безрассудно, говорил он, оставлять в гарнизоне лишь половину солдат, но еще глупее самим лезть в логово врага, прямо в лапы закаленных в боях мятежников и молодых валлийских воинов, которым уж точно не терпится опробовать сталь своих мечей на нормандских шеях.

Святочный пир тем не менее пока обходился без кровопролитий, о чем Люку поспешили напомнить. Солдаты возвращались в казарму, набив животы вполне приличной едой, а сытый солдат — уже залог мира. К тому же если сам Симон Тэлброк, человек недоверчивый и опытный воин, считает для себя возможным все двенадцать ночей спать в доме Кардока, не опасаясь, что ему не дадут проснуться, то вверенным его заботам солдатам едва ли грозит беда, если они несколько часов посидят за столом хозяина долины.

• Предыдущая
• 38/60
• Следующая