Германский генеральный штаб - Куль Ганс - Страница 59

• Предыдущая
• 59/61
• Следующая

В начале января 1919 года главная масса войск нашей группы была переправлена и высшее командование ее (штаб) было расформировано. Из вышесказанного вытекает, что последняя работа, бывшая для Генерального Штаба одной из самых трудных, удалась вполне. Офицеры Генерального Штаба могли отправиться по домам. Некоторые, кому везло, избегнули при этом срывания погон, военных орденов и отобрания оружия, остальные же должны были претерпеть еще и это. Зато мы возвратились в «лучшую, свободную Германию», в которой имелся «и хлеб, и работа, и мир». По крайней мере так нам говорилось, когда мы в нее вступали. Ничто не может опровергнуть того факта что революционизирование армии шло уже давно и портило ее и что сама революция вонзила нож в спину армии в самый тяжелый момент всей войны и что только офицерство спасло ее от катастрофы.

По адресу Генерального Штаба во время войны и после нее часто раздавались упреки за то, что ему не было известно состояние войск. Готхейн в своей книге (см. выше), основываясь на «докладе инспекции» (кем этот доклад был составлен, он, к сожалению, не указывает), утверждает, что рапорта, доклады и пожелания войск часто не доходили до высшего начальства, т. к. многие стеснялись говорить правду. Часто доносили, что «дивизия боеспособна», исходя исключительно из личных соображений, иначе уже в 1916 г. можно было бы предвидеть неизбежность отступления. Полковник Иммануель высказывает взгляд, что те начальники, у которых хватало мужества сообщать о действительном положении, немедленно устранялись от должности; поэтому не обладавшие сильным характером свои донесения составляли уклончиво и прикрашенно. «В результате действительное положение дел на фронте от высшего командования оставалось скрытым».

Вышесказанное является тяжелым упреком по отношению к высшему командованию, ко всем старшим начальствующим лицам, а также и против всего Генерального Штаба в целом, так как обязанностью каждого офицера Генерального Штаба, где бы он ни находился, будь то при дивизии или при главнокомандовании, было составить себе правильное представление о состоянии войсковых частей.

В течение войны подобные упреки нам приходилось слышать нередко. Возникновение их понятно. В войсках не понимали, почему той или иной дивизии, уставшей после долгого пребывания на передовых позициях, не давался своевременно отдых, в то время, как другая отводилась в тыл. Предполагалось, что командование принимает неправильные меры и что оно не в курсе фактического состояния войск. Если вместо отдыха отведенной в тыл части предписывалось усердно заниматься упражнениями — это считалось несправедливой жестокостью. «Человека, жаждавшего отдыха после невероятных тягот, перенесенных в сражениях, заставляли снова подвергаться муштровке и строевой дисциплине». (Готхейн). На самом деле состояние войск было прекрасно известно и высшим штабам. Скажу о том, как обстояло в этом отношении дело в штабе, где находился я. О постоянных командировках в войсковые части офицеров Генерального Штаба, артиллеристов, сапер, и т. д., причем не только в штабы дивизий, а и в полки, батальоны, батареи — было уже упомянуто. Офицеры очень любили получать такие командировки. При этом они часто посещали своих знакомых той части, где они раньше служили, проводили в дороге несколько дней, после чего имели возможность подробно и непосредственно ознакомить нас о невзгодах и нуждах войсковых частей. Письменные доклады служили только иллюстрацией. Само собой разумеется, что о потерях, численности и положении с пополнениями каждой войсковой части мы были всегда точно осведомлены. Я уже упоминал о том, что мы собирали всегда после особых происшествий офицеров фронтовиков в главные квартиры. Я сам через каждые несколько дней посещал какой-нибудь из штабов армий, входивших в состав нашей группы, ночь проводил в поезде, а с утра ездил на автомобиле по штабам корпусов и некоторых дивизий. К обсуждению привлекались все офицеры Генштаба дивизии, при чем на ряду с тактическими вопросами выяснялось главным образом состояние части. От показаний требовалась полная правдивость; часто вызывались при этом офицеры с передовых линий. Между старшими офицерами у меня было много знакомых, писавших или приезжавших ко мне с целью осведомить меня о состоянии частей — к концу войны сообщения эти носили большей частью неблагоприятный характер. Мне приходилось отвечать им, что мне, к сожалению, все это уже известно. Командование дивизий упрекало нас даже в том, что мы сознательно губили войска.

К сожалению, все это было обусловлено обстоятельствами. У нас было значительно меньше сил, чем у противника. К глубокому нашему сожалению, мы не могли подобно противнику регулярно снимать на недели и месяцы дивизии с фронта и давать им отдых.

Не подлежит сомнению, что нам приходилось использовать дивизии до крайней степени. Мы достаточно часто наблюдали войсковые части, чтобы знать, в каком состоянии они находились, иногда даже в разгаре большого сражения, когда, наконец, обессиленные, инертные и безучастные вследствие переутомления они выводились из боя. Сердце обливалось у нас кровью, когда на другой же день приходилось иногда такую дивизию сажать на грузовики и вновь бросать в бой, вместо того, чтобы дать ей страстно желанный отдых. Но у нас часто не имелось другого средства, чтобы не допустить прорыва. В таком положении особенно часто мы оказывались летом 1918 г. Войсковые же части истолковывали это как жестокость, нерасчетливость или непонимание.

До тех пор, пока противник не проявлял ни малейшей склонности пойти на приемлемые для нас мирные условия, нам, солдатам, не оставалось ничего другого, как защищаться, если мы не хотели без боя и позорно сдаться. Честная армия должна была до конца исполнить свой долг.

Наша армия преодолела необычайные трудности и проявила поразительное терпение, если вспомнить, что во время войны 1870—71 г.г. усталость от войны стала заметной уже на Луаре. Будущий фельдмаршал, тогда еще капитан, барон фон дер Гольц говорит: «За исключением отдельных единиц, обладавших особенной настойчивостью, всем уже надоели бои, даже удачные. Факел военного одушевления стал тускнеть». Сам принц Фридрих-Карл писал 9 января 1871 г. следующее: «В общем приходится сознаться даже самому себе, что и я начинаю чувствовать усталость от этой войны». (Ферстер. «Принц Фридрих-Карл»). Принимая это во внимание, можно поражаться тому, чего достигали наши войска и полководцы в течение 4.5 лет.

Весьма неприятно отзывалось на войсках то, что некоторые дивизии считались «первоклассными» или «ударными» дивизиями пользовались отдыхом, обучались ив 1918 году употреблялись преимущественно для наступления в то время, как «позиционные дивизии» использовались беспрерывно для позиционной войны. В этом была доля правды, но избежать этого было невозможно. В последние годы мы уже не могли равномерно снабжать дивизии пополнениями, лошадьми, парками и т. д. в размерах, необходимых для наступления.

Все, что мы узнавали в штабах армий о состоянии войск, доводилось до сведения верховного командования. Ничего не утаивалось и ничего не прикрашивалось. Доклады особенно неблагоприятного характера я пересылал лично ген. Людендорфу; таким образом, он был вполне в курсе дела. Что делалось постоянно им и его штабом для того, чтобы быть осведомленными о состоянии войск, можно найти в его труде «Воспоминания о войне». Он часто посещал штабы групп и отдельных армий, беседовал с командующими и выслушивал доклады от присутствовавших офицеров Генштаба и фронтовиков о действительном положении вещей, но он ничего не мог поделать.

Прекрасная армия Фридриха Великого в течение семилетней войны постоянно портилась. Он писал: «К моему глубокому огорчению, должен вам сознаться, что моя пехота теперь уже не так хороша, как была, но я не имел возможности изменить ее и принужден брать ее такой, как она есть».

То же самое приходилось делать и нам.

Генеральный Штаб упрекали в том, что его данные о силах противника во время войны являлись преуменьшенными. Мы якобы считали, что после большого наступления 21/III 1918 г. противник начал уже исчерпывать свои главные резервы, и потому составили себе ложное представление о положении вещей. Американцы прибыли-де быстрее и в лучшем состоянии, чем предполагалось высшим германским командованием. Это обстоятельство точно также, как и недостаточная оценка несомненной боеспособности французов и англичан, содействовали нашим неудачам, начавшимся в середине июля 1918 года. (Полк. Иммануэль).

• Предыдущая
• 59/61
• Следующая