Заказ - Кульчицкий Константин - Страница 64

• Предыдущая
• 64/117
• Следующая

Песня из «Твин Пикс», всегда до сих пор казавшаяся ему нечеловечески длинной, в этот раз кончилась, едва зазвучав. Панама отвёл Аню за стол, отвесил ей деревянный поклон – и почувствовал, что умрёт, если немедленно не закурит.

– Где тут у вас можно?.. – спросил он Марину, изобразив пальцами характерное движение курильщика.

– На кухне, – ответила Марина и вручила ему в качестве пепельницы пустую консервную баночку. – Направо по коридору и до конца.

Сама она – что шло отчасти вразрез с прочими её ухватками – не курила.

Панама взял баночку и вышел за дверь. Мельком отметил про себя, что в ванной горел свет, и отправился разыскивать кухню.

Коридор, на всём многометровом протяжении которого не горело ни единой лампочки, был, что называется, «ещё тот». Антон Григорьевич дважды сворачивал не туда, натыкался на коляски и детские велосипеды и в конце концов оказывался в тупике. Почти отчаявшись, он запеленговал кухню по лунному лучу, проникавшему сквозь окно.

Он не стал зажигать свет. Столики, шкафчики и газовые плиты, длинной шеренгой затаившиеся в потёмках, казались вместилищами таинственных смыслов. Луна за окном то снопами лила яркое серебро, то совсем пряталась за летящими облаками, то просвечивала сквозь них, чертя в небесах иероглифы непонятных пророчеств. Антон закурил, сделал две затяжки, положил сигарету на край баночки – и благополучно забыл её там. Он смотрел на свои ладони и пробовал вспомнить, как обнимали они гибкое и сильное Анино тело, как осязали тепло… Ему захотелось одновременно заплакать и засмеяться. Где-то на другом континенте на реках лопался лёд и течение вырывалось наружу, к небу и солнцу. Антон подхватился с табуретки, на которую было присел, и закружился по кухне под отголоски музыки, едва слышно доносившиеся из тёмного коридора. Аня незримо танцевала с ним вместе.

Это, конечно, была глупость и форменное мальчишество, которому серьёзные люди если и поддаются, то всего на мгновение. Антон Григорьевич остановился, потёр руками лицо и сказал вслух:

– Старый козёл.

Однако улыбаться не перестал.

Дорогу назад он нашёл частично ощупью, частично по памяти. Когда впереди показались прихожая и Маринина дверь, Панама увидел, что свет в ванной всё ещё горел. И вот тут нелёгкая толкнула его – он решил исправить чью-то забывчивость, но прежде, чем щёлкнуть выключателем на стене, заглянул в приоткрытую дверь.

Любаша сидела на облезлом от сырости стуле, облокотившись на раковину и устало опустив голову на руку. Из крана тонкой струйкой бежала вода. Любаша обмакивала пальцы и проводила ими по лбу и щекам… В первую секунду Антон не узнал девушку. Потому что пышная Любашина причёска, которую она так обожала кокетливо поправлять, висела на вешалке поверх Марининого полотенца.

А на её «штатном» месте – на Любашиной голове – вместо волос виднелся бесцветный, болезненный, реденький пух…

– Ох, простите, пожалуйста!.. – выдавил Панама и подался назад в коридор.

– Да ладно, – отмахнулась Любаша. – Входите, я не заразная. Вы умыться хотели?

Казалось, неожиданное вторжение нисколько не побеспокоило и не испугало её. Она потянулась за париком, собираясь уйти. Антон торопливо остановил девушку:

– Вы сидите, сидите… Я просто… думал, свет кто-то забыл…

– Ага, – кивнула Любаша. – Зашли, а тут такое явление.

Антон понял, что ей не хотелось снова оставаться одной. Он осторожно присел на край ванны:

– Я, честно говоря… как-то вас из поля зрения упустил. Вы вроде устали…

Любаша снова кивнула и улыбнулась:

– А я в самом деле часто теперь устаю. – И пожала худенькими плечами: – Что тут поделаешь… и где я эту лейкемию подхватила, сама не пойму. Врачи полгода дают, в лучшем случае годик…

«Блин», – только и подумал Панама. И ничего не сказал, потому что говорить в таких случаях поистине нечего. Какие-то дежурные утешения?.. Господи помилуй. Да и что вообще может до неприличия сильный и здоровый мужчина сказать девушке, которую судьба в двадцать с небольшим лет ведёт к последней черте, ничего не дав толком в жизни увидеть?!.

– Знаете что? – произнёс он наконец. – Вам с докторами, конечно, видней… и вообще, не моё дело… но, честное слово, вам бы надо на солнышко… на фрукты выбраться… Настоящие, южные, а не то, что здесь в ларьках продают.

– Мне и так Аня с Серёжкой целую корзинку вчера, – застеснялась Любаша. – Он из Сайска привёз… Абрикосы… я таких никогда и не ела…

– Значит, понимаете, о чём я толкую. Вы, в общем, долго не размышляйте, а берите-ка билет до Ростова или до Краснодара. Я вас там встречу… – Сказал бы кто Панаме ещё нынешним утром, что он выдаст подобное приглашение незнакомой, в сущности, женщине, – он послал бы шарлатана-предсказателя далеко и надолго. Однако свершилось, и он продолжал с ощущением железной правильности содеянного: – …Устрою и всё покажу. На ипподром сходим к Серёже. Я ведь тоже в Сайске живу…

– Да? – неожиданно заинтересовалась Любаша. – А правду Серый говорил, что оттуда горы видны? Вы знаете, я ни разу ещё в горах не была…

Когда они вместе вернулись в Маринину комнату, там царил византийский разврат и полное падение нравов. Радио гремело бессмертным «Хоп! Хей-хоп!», которое во дни школьной молодости Панамы подростки тайком от комсомольской организации переписывали с магнитофона на магнитофон. Теперь тайное стало явным и даже классическим. Жених и невеста, впрочем, на ритмы музыки не обращали внимания – так и топтались в обнимку на одном месте, что-то нашёптывая друг другу. Марина заангажировала Сергея, и тот, далеко не мастер танцевать, брал темпераментом: вёл монументальную партнёршу со всей лихостью истинного гусара. Аня же, оставшаяся без кавалера, выплясывала с… котом. Держала «под микитки» серого Гуталина – и знай крутилась-вертелась. Гуталин трепыхался для порядка, но не выпуская когтей, лишь стараясь достать задними лапками Анины руки…

Антон Григорьевич вспомнил, что красное вино вроде бы помогает восстановлению крови, и налил себе и Любаше «Алазанской долины»:

– Потанцуем?..

Было далеко за полночь, когда наконец конь вышел к посёлку. Ферма, откуда пахло коровами, оказалась в его противоположном конце. Заходить на улицы Паффи не стал, предпочтя пуститься в обход – прямо через поля. За одного битого двух небитых дают… Он брёл, останавливался, щипал травку, делал ещё шаг-другой, опять останавливался… Как он устал! Неужели придётся снова бежать?.. Ничего скверного, однако, не происходило, и постепенно он успокоился. Так и не дойдя до фермы, остановился совсем. И долго стоял, низко опустив шею. В густых потёмках он больше походил на обычную деревенскую лошадь, выпущенную в ночное, чем на породистого ипподромного скакуна. Было тихо. Никто не кричал страшными голосами, не бросал спичек в бензин, не грохотал над ухом из пистолетов и автоматов… Только близкий лес шумел на ветру. Этот шум странным образом убаюкивал. Паффи перестал сопротивляться неподъёмному грузу усталости – и лёг. Чтобы почти сразу спокойно заснуть. Под утро начался дождь…

Из широких дверей в самом центре фасада длиннющей конюшни вышел невысокий мужичок – конюх маточного отделения. Он вёл в поводу карликовую лошадку.

– Да пускай бегает. Кому помешает… – бросил он невидимому собеседнику в темноту за спиной. – Может, ещё хоть чуток подрастёт на свободе-то…

Маленькая кобылка светло-песочной масти старательно поспешала за мужичком. Росту она была, ну дай Бог, сантиметров сто сорок, хотя была уже практически взрослой. Ей шёл четвёртый годок.

Так уж случается иногда в природе. Один какой-то непутёвый ген позабыл своё место в загадочной спирали ДНК… и на тебе – от великолепных чистокровных мамы и папы вместо такой же статной красавицы лошади родилась кроха. Карлица. Хотя… «карлица» – теперь так не говорят. Людей со сходной генной проблемой вежливо именуют «маленькими». Вот и про эту лошадку лучше сказать: «За конюхом поспешала, стараясь от него не отстать, маленькая, но очень изящная лошадка»…

• Предыдущая
• 64/117
• Следующая