Огнедева - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 17

• Предыдущая
• 17/98
• Следующая

Зубцом звали ловца, который жил почти в лесу, так что по зимам волки, а то и медведи-шатуны приходили к нему под самые двери. Поэтому свой двор — земляную избу, [9]крошечную баньку да поставную клеть, [10]где хранилась охотничья добыча, — Зубец обвел настоящим тыном из бревен. Возле тына уже было многолюдно: здесь собрались почти все, кто оставался в Ладоге, но не мог сражаться. К Дивляне бросились ее подруги — Дубравка и Белка, Зубцова дочь. Дубравка осталась ухаживать за больной матерью, а Белка жила вдвоем с отцом-охотником, с которым не расставалась никогда. Она даже на зимний промысел ходила вместе с ним, умела ловко управляться с охотничьим луком на мелких зверей, разделывать туши, снимать и обрабатывать шкуры — тем и жили.

— Я тоже хотела с мужиками идти, я же стрелять умею! — возбужденно говорила она, подбежав к Дивляне. Среднего роста, со светлой льняной косой, вечно растрепанной, поскольку слишком рано умершая мать не успела приучить ее к опрятности, с широко расставленными серыми глазами и вечными веснушками на носу, одетая в некрашеные серые рубахи, не очень красивая, но приятная на вид и бойкая нравом, она и сейчас не казалась испуганной. — Да отец мне говорит: иди отсюда, дура набитая, куда тебе с твоим белицьим луком против этих медведей! Боицца за меня сильно, вот и ругаецца! А я не боюсь! А если убьют его, куда я денусь-то? Пусть и меня тогда убьют!

— Успеют еще! — Молодая Родоумова вдова Снежица махнула рукой. Она не ушла, потому что вовсе ничего не боялась, во всем полагаясь на судьбу. Это была крупная, сильная, румяная круглолицая женщина, молодая и бездетная, бойкая, с громким голосом. На женских сборищах и павечерницах ее всегда было издалека видно и слышно, но и с мужской работой, живя одна, она справлялась легко. Вот кто мог бы участвовать в битве наравне с мужчинами, и если бы до этого дошло, то уж Родоумиха не осрамилась бы.

— Вы, девки и бабы, слушайте! — Милорада замахала рукой, призывая всех подойти. — Если вдруг прорвутся сюда гады эти, вы смотрите, в кучу не сбивайтесь, бегите в лес, да все в разные стороны! Будете одна к другой жаться, всех вместе враз переловят! А рассыплетесь, как зайцы, тогда и вовсе гнаться не станут. Главное — по одной разбегаться. Поняли? И вы поняли? — Она строго глянула на Дубравку, Дивляну и Белку, которые и сейчас, слушая ее, жались друг к другу.

— Поняли, матушка, поняли, — закивали женщины. Милораду они слушались: верховная жрица Макоши, она пользовалась среди женщин уважением и влиянием не меньшим, чем Домагость среди мужчин. А может, где-то и большим: старшая дочь старшего рода, главная наследница Любошичей, Милорада говорила от имени самой ладожской земли.

— А давай посмотрим, — шепотом подбивала Белка Дивляну и Дубравку. — За плетнями схоронимся, поглядим. А если цьто — убежать успеем.

— Да я бы пошла, — Дивляна опасливо покосилась на Милораду, — но мать косу выдернет, если увидит. Она и так все сердится, что я с дороги воротилась.

— А тебе коса-то еще пригодится, — хихикнула Дубравка. — Правду говорят, будто тебя плесковский княжич назад привез?

— Ну, было цьто-нибудь? — Белка склонилась поближе, с любопытством вытаращив глаза. — Ну, расскажи!

Дивляна собиралась ответить, но Дубравка вдруг схватила ее за руку:

— Стойте!

Все подняли головы и прислушались. Со стороны Волхова донесся громкий крик сотен голосов — яростный, протяжный вопль, в котором слышались и гнев, и ненависть, и отчаянная решимость.

— Началось… — Дубравка аж присела, будто ее не держали ноги. — Ой, боги светлые…

Три русских корабля приблизились к Ладоге на самом рассвете. Шли они, как и предсказывал Вологор, на веслах, убрав паруса, чтобы не рисковать, если при высадке вдруг резко поменяется ветер. Ополчение ждало их за мысом в устье Ладожки, где всегда приставали корабли. Места здесь было не слишком много — пустырь в несколько десятков шагов шириной, просторные клети для товаров почти у самой воды, а далее еще разбросанные дома и огороды. Вестмар обнадеживал, что это даже хорошо: викинги не получат возможности наступать сомкнутым строем, как у них принято, им поневоле придется разорвать строй и наступать рядами между постройками, и в тесноте, где местные знают все закоулки, силы почти уравняются.

Домагость расставил людей так, как было решено на совете: впереди — ополчение, которое возглавлял он сам с другими старейшинами, сбоку, перед клетями, — Вестмар со своими людьми. В кустах и за кузницами на мысу прятались десятки лучников, а на другом берегу Волхова, в зарослях — там не было никакого жилья, а лишь россыпь варяжских могил, — ждал его старший сын Доброня со своими родичами по матери, чудинами.

И вот показались вражеские корабли — с красными щитами на мачтах, с оскаленными, словно норовящими укусить мордами змеев на передних штевнях. Большие, узкие и длинные, вмещавшие человек пятьдесят-семьдесят каждый, они казались истинными змеями, вышедшими из озера Бездны, чтобы погубить все живое на этом берегу.

Охотник Мороз закричал совой, и по его знаку из кустов и с вершины мыса в людей на кораблях, хорошо видных сверху, полетели стрелы. Викинги были хорошо вооружены, многие в кольчугах или в доспехах из железных пластин на кожаной основе, в шлемах с полумасками. Гребцов прикрывали щитами их товарищи, и по большей части стрелы воткнулись в щиты, но кое-какие из них все же нашли своих жертв. Раздались первые крики, снизу в ответ тоже полетели стрелы, заставив охотников спрятаться в кустах и за постройками. Но между тем корабли, не замедляя хода, шли к устью Ладожки за мысом, где удобнее всего было высадиться на берег.

Ополчение ждало их, подойдя вплотную к воде, чтобы помешать высадке. Вождь викингов, стоявший на носу переднего корабля — его легко было узнать по наиболее богатому доспеху и шлему с позолоченной отделкой, — закричал что-то и метнул копье в толпу на берегу, метя в Домагостя, в котором тоже опознал воеводу. Домагость, державший меч и щит, от копья уклонился, но оно поразило в плечо оказавшегося позади него Миряту, Братомерова сына, — тот вскрикнул и упал бы, если бы в тесной толпе было куда падать. Крик его потонул в общем шуме — первый корабль с разгону вылетел на мелководье, но еще до того, как он остановился, викинги стали прыгать с бортов, посыпались горохом, прикрываясь щитами от летящих в них стрел и сулиц. Ладожское войско качнулось им навстречу — тогда над берегом и взлетел тот крик ярости и отчаяния, который услышали женщины возле леса. Крик, в котором слились все разнообразные чувства бойцов: жажда победы, ужас перед гибелью, смотрящей в лицо, боевая ярость, позволяющая не думают о смерти, а только о крови врага. Кто-то кричал от избытка боевого задора, кто-то подбадривал сам себя, стараясь подавить неизбежный страх, но вопль этот, будто призыв к Перуну о помощи, взлетел до самых небес — серых, хмурых, словно склонившихся к земле, чтобы лучше видеть. Заморосил дождь — последнее дело, поскольку на мокрой земле легко поскользнуться, а в бою достаточно на один миг утратить равновесие — и напорешься на вражеский клинок.

Викинги начали сражаться еще в воде. Иные из них из-за множества воткнувшихся в щиты стрел вынуждены были бросить их и держали оружие обеими руками — не жалея себя, уже зная, что не уйдут живыми, они рвались вперед, будто железный ураган, теснили ополчение прочь от берега, чтобы дать возможность товарищам ступить на твердую землю. Охваченные неистовством, они кричали и вопили, и от этого дикого, нечеловеческого вопля у мирных работников, не привычных к стихии битвы, кровь стыла в жилах и слабели колени. Через считанные мгновения первые из викингов, вышедшие на песок, становились жертвами чьих-то клинков и падали, мешая свою кровь с волховской водой. Однако большинство викингов быстро образовали сомкнутый строй, который двинулся на ладожан и буквально отбросил их от воды. Закипело яростное сражение: числом противники были почти равны, зато викингов отличали лучшее вооружение, выучка и опыт. Но ладожане, бившиеся на пороге своих домов, были полны решимости не отступать. Половина свейского строя оказалась напротив дружины Вестмара, продвижение замедлилось. Часть викингов не могла двигаться вперед так же быстро, как другие, и отстала; их строй начал растягиваться, даже разорвался ненадолго, хотя конунг, умело управляя боем, успевал затыкать дыры. Большинство ладожского войска постепенно отступало под напором лучше вооруженных и более опытных противников. У воды остались лежать тела — залитые кровью мертвые, раненые. Кто-то пытался отползти, кто-то силился встать, кто-то захлебывался, не имея сил поднять голову из весенних холодных волн. Недавно шедший назад Волхов жаждал жертвы — и теперь он ее получал.

• Предыдущая
• 17/98
• Следующая