Выбери любимый жанр

Огнедева. Аскольдова невеста - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 73

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

Заберислав рассматривал ее, пытаясь понять, похожа ли эта дева на воеводскую дочь, происходящую из старшего рода, на Огнедеву, избранную богами. Просто одета в лен и шерсть своей же работы, из украшений — только сине-голубая стеклянная бусина на шее. Не слишком богато для княжеской невесты! Но, с сомнением кривя рот, князь Заберислав, тем не менее, понимал: эта бело-золотая дева сама по себе — такое сокровище, что не снизки ее, а она снизки собой украшает! Вылепит же Лада порой такую красоту! Стоит вон, глаза опустила, косу теребит, а за нее князья друг на друга с полками ходят. Нет, вот взглянула — взгляд лукавый, смущенный и гордый разом: понимает свою силу! Знает, что ради нее юный отрок пойдет на любые безумства, а зрелый мужчина вполне может оставить свою привычную жену, пусть даже и княжескую дочь. До сих пор Воротислава не жаловалась отцу на мужа. Но, может, до сих пор Белотуру просто не попадались настоящие красавицы? Такую ведь нечасто встретишь. Эта девушка из тех, за кого на багдадских рынках дают серебра столько же, сколько она сама весит. Здесь, неподалеку от саварских земель, откуда уже прямая дорога к козарам, предания о нежных светловолосых девах, золотых и серебряных в полном смысле слова, были, хорошо известны.

Косясь на Белотура, Заберислав замечал, что зять его встревожен и смущен. И хотя раньше у радимичского князя не было поводов упрекать того во лжи, он чуял, что дело тут нечисто.

— Да, вот уж незадача! — проговорил, наконец, Заберислав, относя это больше к своим сомнениям. — Невеста есть, да ни родни, ни приданого нет. Как же князь Аскольд будет ее брать?

— Возьмет, когда родня и приданое появятся, — ответил Белотур. — Воевода Велемысл — мужик не промах. Приедет, а приданое из Ладоги новое пришлют.

— Это сколько же ждать, пока до Ладоги и назад? Только к новому лету и обернется.

— Обождем. Огнедева того стоит, — Белотур снова посмотрел на Дивляну и не выдержал — улыбнулся ей, стараясь подбодрить.

И она ответила ему благодарным и нежным взглядом. Она замечала сомнения Заберислава и была очень признательна Белотуру за то, что он продолжал видеть в ней Огнедеву, саму солнечную богиню, ступающую по земле, что бы с ней ни происходило.

* * *

Князь Заберислав предпочел бы, чтобы гости у него в доме дождались новых вестей от Радима, но Белотур уговорил его отпустить их. Не зная, каким путем Велем с дружиной поедет в Киев — по Сожу или по Днепру — он боялся разминуться с ладожанами и потому не хотел задерживаться. Отдохнув три дня, киевская дружина снова спустила лодьи на воду.

— Смотри, Белотуре! — Прощаясь, Заберислав отечески грозил ему, бросая многозначительные взгляды на девушку в лодье. — Я все понимаю, но чтобы Воротеньку мне не обижать!

— Да в чем же ей обида, когда невесту брату везу! — в десятый раз оправдывался Белотур. — Не себе же!

— Смотри! — Заберислав упорно не верил, что сам Белотур ни в чем не выходит из обычных обязанностей свата. Похоже, его так и не удалось убедить в том, что это действительно дочь ладожского воеводы, сосватанная для Аскольда. И Белотур не мог сильно его за это винить.

— Да я бы и сам не поверил! — говорил он Битеню. — Прямо и не знаю…

— Что?

— Ничего.

Заберислав — это еще что! Белотур уже задумывался с беспокойством, а как он станет объясняться с самим Аскольдом, которому привезет невесту очень красивую и молодую, но без родни и приданого. И хотя эти дела можно поправить, конца своего длинного путешествия он ожидал не столько с радостью, сколько с новой тревогой. И порой ему казалось, что самое трудное еще впереди.

Прощаясь, Белотур просил Заберислава никому не рассказывать о ладожской невесте. Когда дело завершится благополучно, никому не следует знать, что новую киевскую княгиню везли одну среди мужчин, без родни, челяди и приданого. А без всего этого любая невеста имеет не больше половины своей ценности. Вернее даже, вся ее ценность в этом случае — та цена, которую за нее запросят на невольничьем рынке. Таким образом, без Велема и прочего на руках у Белотура оказалась Дивляна, но не Огнедева! И даже не дочь ладожского воеводы, пока нет рядом старшего брата, способного подтвердить ее положение и по всем обычаям передать девушку мужу. Везти такую несостоятельную невесту в Киев не хотелось. «Что это ты мне притащил?» — с пренебрежением спросит Аскольд — и будет прав. И себе и ей мало чести в таком появлении. Спрятать ее пока где-нибудь? Разговоры и сомнения пойдут: привез, а не отдает. Это к чему? Уж не себе ли бережет? Вот, поди ж ты, положение!

— Как же мы к Аскольду-то приедем? — спрашивала и сама Дивляна, до которой постепенно доходила вся сложность нынешних дел.

За время пути она привыкла думать, что когда они доберутся до Киева, то все будет хорошо. Теперь же со всей очевидностью выходило, что добраться до места — это лишь половина дела, если не четверть. Важно было предстать перед знатным женихом так, как подобает невесте ее происхождения. А к этому возможностей пока не имелось. Следовало дождаться Велема с дружиной и там уж вместе решать, как быть.

В конце концов Белотур решил не ехать пока в Киев и дожидаться ладожан в Любичевске. Впервые услышав это название, Дивляна вспомнила Любошин, древнее гнездо своего материнского рода, и обрадовалась в безумной надежде найти хоть какое-то сходство с оставшимся позади. Но сходства не оказалось, ни малейшего. До места они добрались под вечер второго дня после расставания с Забериславом. Перед тем лодьи вышли из Сожа снова в Днепр, уже гораздо более широкий и полноводный, чем возле Вечевого Поля. Как рассказал по пути Белотур, сюда, к Днепру, выходили дальним северо-западным краем владения племени любичей, ведущих свой род от древнего отца по имени Люб, а по названию племени и самый их крупный город стал зваться Любичевском. Сами любичи были племенем словенского языка, но входили в союз, который называли саварским, потому что верховодили в нем савары — «чернополые», как их прозвали словены. В числе саваров было много разных племен — касоги, козары, ясы, обезы.

Правил любичами князь Ехсар, сам ясских кровей. Его дружину Белотур сразу указал Дивляне еще на пристанях — удалые молодцы, одетые в черные козарские кафтаны и войлочные колпаки, с кривыми мечами на кожаных поясах, украшенных многочисленными серебряными бляшками. Глянув на их ноги, Дивляна вытаращила глаза — к черевьям их были пришиты чудные кожаные трубы, скрывавшие ногу до колен.

Самого города она сразу не увидела, но у пристаней теснились лодьи и лодки, туда-сюда носили мешки, весь берег был оживлен и многолюден. Как сказал Белотур, в это время сюда уже наезжают козарские купцы, покупают жито нового урожая. Дивляна, уж на что за последнее время притерпелась к чужим людям, здесь оробела и вцепилась в руку Белотура. Савары в непривычной одежде — черных и серых кафтанах с широкими полами, с чудными колпаками — иные с заплетенными в косы длинными волосами, иные с обритыми головами, где лишь на макушке болталась длинная прядь, с вислыми усами и маленькими жидкими бородками, иные с непривычно скуластыми лицами и раскосыми глазами, поразили ее так, что она боялась мимо них идти. А она-то, помнится, смеялась вместе с сестрами над девками из глухих чудинских весей, что вот так же, впервые попав в Ладогу, от страха прятали лица в ладонях и натыкались на людей. Здесь же сновали обычные словены в льняных рубашках и портах, но у некоторых тоже выбритые головы украшались лишь клоком волос, а на ногах были те же кожаные трубы. Это были явно старейшины или купцы — сами они мешков не таскали, а только распоряжались работой обычных бородачей. Гудение голосов, смесь словенского языка с каким-то совсем непонятным — от всего этого у Дивляны закружилась голова.

Хорошо еще, что дорогу им почти сразу расчистили. Белотура встречал какой-то савар, еще молодой, тоже с выбритой головой и клоком волос, заправленным за ухо. Из их разговора Дивляна мало что уловила — в нем почти не было словенских слов, — но зато узнала, что Белотур владеет языком саваров, а может, козар. Поняла она только, что саварянин и Белотур хорошо знакомы. Разговаривая с воеводой, саварянин иной раз посматривал на нее с явным любопытством и даже сказал что-то киянину, одобрительно кивнув в сторону девушки.