Брюнетка в клетку - Куликова Галина Михайловна - Страница 40
- Предыдущая
- 40/54
- Следующая
– Что – «ха-ха»?
– Когда она подпрыгивает, мне кажется, что на ней белые кроссовки.
– Боже, Вольдемар, как у вас хватает духу смеяться?!
– Нет, но это действительно смешно: Смерть пришла за ней в белых кроссовках! – Он оперся двумя руками о подоконник и пробормотал: – Куда это она? О! Смерть идет сюда. Она стучится в парадное.
В этот момент снаружи действительно раздался настойчивй стук. Маргарита тихонько завизжала и спряталась в шкаф, засунув голову под толстую кофту. Вольдемар некоторое время раздумывал, потом расправил плечи, вышел в коридор и, приблизившись к парадной двери, распахнул ее одним рывком, грозно заявив:
– А, вот и ты! Где же твоя коса, гадина?
– Коса в сарае, – ответил Уманский раздраженным тоном и оскорбленно добавил: – И почему это я гадина?
Он начал теснить Вольдемара грудью, потому что тот занял собой весь проход и не давал себя обойти.
– Зачем тебе Маргарита? – спрашивал Вольдемар с пьяной настойчивостью. – Возьми кого-нибудь похуже.
– Да? И кто же тут есть похуже? – весело спросил Уманский, которому все-таки удалось освободиться.
Он бодро зашагал к лестнице, а Вольдемар поплелся за ним.
– Действительно, – бормотал он. – Кто тут еще хуже? Кого не жалко? Ну вот, например, дизайнер. Мне его ни капли не жаль. Забирай его к чертовой матери. Тащи его в ад!
– В ад? – переспросил Уманский. – Интересно. А вы, значит, останетесь без крыльца.
Он скинул капюшон, легко взбежал по ступенькам, оставив бормочущего всякую чепуху Вольдемара внизу. Рубашечку Капитолины он сжимал в руке. Вещь, конечно, помялась, испачкалась и чуть-чуть намокла. Оставалось надеяться, что претензий не будет.
Капитолина уже натянула халат и запахнула его так глубоко, что на виду не осталось ни одного кусочка тела, кроме шеи и кистей рук.
– Вот, – сказал Уманский. – Ваша сорочка. Если хотите, я ее высушу... феном. И вы сможете ее надеть снова. Правда, там пара пятен... Зеленых. Это от травы. Я снимал ее с дерева косой и немного испачкал.
Капитолина схватила рубашку и горестно ахнула.
– Дуб тоже был грязный, – пробормотал Уманский. – Извините.
– Извинить?! – воскликнула гувернантка, распахивая дверь в коридор. – Ни за что! За такие вещи порядочные женщины не прощают!
Она фыркнула и, взмахнув полами халата, быстро пошла прочь. Через минуту она уже скрылась в своей комнате. Тогда Уманский привалился спиной к стене и облегченно вздохнул. И немедленно услышал еще один вздох. Он повернул голову и увидел Ларису, которая стояла неподалеку, прижав руки к груди.
Когда их глаза встретились, Лариса захлопнула открытый рот и стесненно пробормотала:
– Извините. Я хотела принести воды... И вот... Тут вы...
– Капитолина приходила поиграть в шахматы. Но партия не задалась, и она страшно расстроилась.
– Я так и поняла.
Уманский пошарил в кармане халата, надеясь отыскать там сигареты. Когда он нервничал, то курил без остановки.
– К сожалению, вы вообще ничего не поняли.
– В любом случае – спокойной ночи. И дайте мне пройти.
– Конечно-конечно. Я в курсе, что вы в случае нужды можете и под дых дать.
– Вы тоже деретесь, – ответила Лариса и спрятала руки за спину.
– Когда спуститесь на первый этаж, будьте осторожны – там бродит пьяный Вольдемар. Он посылал меня в ад, а потом к чертовой матери.
– Да? А вы что?
– Я отверг его предложение.
Ему хотелось побыть с Ларисой наедине подольше. И не в коридоре. Но приглашать ее в комнату, откуда только что выскочила разгневанная Капитолина?.. Господи, да и как приглашать? Там, за стеной, белокурый Жидков со своей потрясающей физиономией, которую можно смело фотографировать и помещать в глянцевые журналы, чтобы все женщины страны целовали страницы и стонали от восторга. На кой черт он ей сдался, когда такой вот Жидков находится в полном ее распоряжении!
Лариса прошла мимо, обдав страдальца сладким ванильным ветром. Так пахнет от детей и наивных дурочек, собирающихся замуж за бывших танцовщиков. Жидков мог наслаждаться этим запахом круглосуточно. Ванилью пахло возле дома, в котором Уманский жил в детстве. Рядом находилась пекарня, в ней работали сдобные тетеньки, которые впускали и выпускали из двери дома с узкими оконцами тот невероятный, праздничный запах...
Если бы не собачья работа, Уманский, пожалуй, попытался бы что-то предпринять, но... Он зависим. Полностью зависим. Им командуют, и он подчиняется. Работа – это волшебная лампа, и он – раб лампы.
9
...Корабельников гнал свой ветеранский джип по раздолбанной подмосковной трассе прямиком к таинственным Рощицам. Эта машина ожидала своего часа в гараже на случай непредвиденных обстоятельств и действий, близких к боевым, а сейчас, кажется, был именно такой случай. Изредка он притормаживал на обочине, чтобы свериться с картой – областные просторы, как истинный столичный житель, он презирал, однако к поездкам за пределы кольцевой относился предельно осторожно. Здесь любой неправильный поворот грозил проблемами, о которых и подумать-то было неприятно. Легко было утонуть в каком-нибудь случайном болоте, свалиться в свежевыкопанный посреди дороги, не огороженный и не освещенный котлован, застрять обоими ведущими мостами на картофельном поле... Да мало ли что еще могло случиться на широких российских просторах!
Рощицы, если верить карте, находились примерно в полутора часах езды, но Игорь добавил еще полчасика на преодоление препятствий в лице тех же раздолбанных и непредсказуемых дорог или голодных и злых подмосковных милиционеров с полосатыми жезлами в руках. Поэтому рандеву с незадачливой Ларисой он назначил на 20.00 рядом с платформой пригородной станции, носившей выразительное название «63-й километр».
Лучшего места для встречи и разговора Игорь не смог придумать – и найти несложно, да и до Рощиц от станции рукой подать. К тому же он не поинтересовался, как Лариса будет добираться, – он был слишком зол на эту дамочку, чтобы предлагать ей варианты. «На электровозе доберется, – со злорадством думал он, перебирая в уме все возможные эпитеты, которыми наградит Ларису при долгожданной личной встрече. – Стерва, всю малину изгадила. А что я этому Броварнику теперь объяснять буду? Врать про сестер-близняшек? Вот же зараза!»
Обуреваемый противоречивыми, но в целом очень негативными мыслями, Корабельников тем не менее добрался без видимых потерь до убогой станционной платформы. Было без четверти восемь, и Игорь вышел из машины размять утомленные трудной ездой мышцы. Любопытства ради он взошел на платформу и с приятным ностальгическим удивлением обнаружил, что она мало чем отличается от дачных подмосковных платформ его пионерской юности: облезлая будочка билетной кассы с пристроенным к ней хлипким фанерным навесом, побитые местными хулиганами редкие фонари, покрытые то ли ржавчиной, то ли плесенью древние плакаты, предупреждавшие пассажиров о чем-то, что разобрать было уже невозможно.
Еще стояли три лавочки, одна из которых была безнадежно сломана, а на другой спал вечный станционный пьяница. Пахло мочой, мышами и, невзирая на прекрасную летнюю пору, прелой листвой – свежий загородный воздух, казалось, обходил подобные островки цивилизации стороной.
Он поинтересовался у дремавшей в одиночестве кассирши, когда будет ближайшая электричка из Москвы, и, получив в ответ нелюбезное: «Расписание посмотри!», развернулся к криво приколоченному тут же стенду, разделенному надвое жирной вертикальной полосой. Почерпнув в колонке, озаглавленной трафаретной надписью «Из Москвы», нужные сведения, Игорь уныло двинулся к машине – было без пяти восемь, а электропоезд (работники железных дорог почему-то именно так предпочитают именовать облезлые снаружи и зеленые внутри составы), который он так ждал, прибывал лишь через сорок минут.
Да, все складывалось как-то криво: во-первых, из-за того, что дозвонилась ему Лариса только глубокой ночью, точнее, ранним утром (было около четырех часов), он потерял почти сутки драгоценного времени. Слушать ее объяснения по телефону он не стал (бог знает, кто его может прослушивать!), да и голова отказывалась соображать.
- Предыдущая
- 40/54
- Следующая
