Неземное тело - Куликова Галина Михайловна - Страница 29

• Предыдущая
• 29/58
• Следующая

– Ты права, – кивнул он. – Зато там был ее муж.

– Егор?

– Егор, Егор. Угадай, с кем у него романчик?

– Прям так и романчик?

– Ну... Они целовались. Так угадай!

– Чего тут угадывать? – неуверенно сказала Лайма. – С Леной Дюниной, надо полагать.

– Не-а! – У Корнеева был вид мальчишки, спрятавшего за спиной конфетку.

– Господи, а с кем же еще? С Сашиной экономкой Анастасией Палной? Или с Анжеликой из магазина?

– Вот и не угадала! – Он явно не мог больше сдерживаться. – Держись за стул. Егор Остряков встречается с Гариком.

У Лаймы отвалилась челюсть. Секс-символ, поклонницами которого можно заполнить пару огромных океанических лайнеров, оказывается, отдает предпочтение мужчинам. Грустная тенденция последних десятилетий...

– С садовником Саши?! С этим Урфином Джюсом?! – Она целую минуту потрясенно молчала, усваивая новость. – Вот так фишка. Теперь мне понятно, почему Венера с таким пылом на тебя накинулась.

– Она не накинулась, – оскорбился Корнеев. – Она очень нежная и трепетная женщина.

– Ну, конечно! Это она с тобой такая вся из себя трепетная. А дома у нее даже мыши ходят строго по плинтусу.

– Ладно тебе, командир, – примирительным тоном сказал Корнеев. – Я немой и убогий Альберт... Кстати, почему я не могу разговаривать? От рождения?

– Зачем тебе знать эту трагическую историю? – махнула рукой Лайма. – Я сказала им, что в детстве у тебя была психическая травма. Главное, помалкивай, раз уж ты рассекретился. Неудачно получилось. Для психа ты слишком красив. И глаза у тебя умные. Хорошо, что гости застали тебя хотя бы в тот момент, когда ты ушел в творческое пике. А не пробегающего к своему подвалу с куском сыра в зубах.

Лайма долго собиралась на вечеринку. Она выбрала простое льняное платье и вдела в уши крупные серьги. Волосы завила в локоны и распустила по плечам. Взяла с собой красивую коробку конфет и ровно в восемь часов отправилась в гости.

– И прошу тебя, Евгений, не высовывайся на улицу, – попросила она. – Ты пробуждаешь в женщинах нездоровые инстинкты.

– Почему это нездоровые? – пробормотал Корнеев. – Как раз очень даже здоровые.

Калитка оказалась открыта, а Граков встретил ее на пороге своего дома. Был он одет в мягкие брюки и трикотажную рубашку с треугольным вырезом. В вырезе виднелся кусочек груди – гладкой и коричневой, словно древесина. С первого же взгляда становилось ясно, что тело этого парня обтесывали шторма и самумы.

Крепкая фигура и крепкая рука, так же как и приветливая улыбка, были атрибутами истинного путешественника. Он стоял на крыльце, ожидая гостей, с высоко поднятой головой, и казалось, что его овевает какой-то совсем другой ветер, не здешний, богодуховский, с ленцой прочесывающий окрестный лес, а мощный, суровый ветрище, напоминающий об океанах и горах, упирающихся в самую Луну.

– Очень рад вас видеть, – сказал Граков и, заметно смягчив голос, добавил: – Лайма.

Наклонился к ее руке и легонько поцеловал. Она почувствовала, как сердце неожиданно провалилось куда-то в живот, словно она на качелях взвилась в небо, а потом начала падать вниз, к земле.

Лайма подумала, что галантность – привилегия сильных людей. Мужчина, прошедший полсвета, не раз спасавшийся от смерти и спасавший других, умеющий держать в руках в равной степени и иголку с ниткой, и винтовку, неотразим в глазах женщины, когда проявляет галантность. По сравнению с ним салонный красавчик, создавший свое тело на тренажерах, выглядит обыкновенным кривлякой.

Войдя в гостиную с этой мыслью, Лайма первым делом бросила взгляд на Анисимова, который уже был тут и разговаривал возле окна с Венерой Остряковой. К Лайминому великому огорчению, он хорошо выглядел. Мужественно. Так писателю выглядеть вовсе не положено. Мастер художественного слова должен быть хлипким, иметь дряблые трицепсы и нависающий над поясом штанов живот. «Вероятно, он пишет одну книгу в пятилетку, – решила Лайма. – А все остальное время играет в гольф и катается на горных лыжах. И строит заборы».

Кроме Анисимова и Венеры, в комнате находился еще один незнакомый мужчина. «Дюнин или Чуприянов? – задала она себе вопрос. – Дизайнер или бизнесмен?» Решила, что бизнесмен, и не ошиблась.

Бизнесмена в нем выдавали глаза – равнодушные, как у рептилии. Он был среднего роста, лет тридцати, довольно упитанный и при этом какой-то рыхлый – словно старый плюшевый медведь, в котором свалялись опилки. Впрочем, когда Граков их познакомил, Лайма сразу заметила, как тот оживился. Вероятно, решил, так сказать, «тряхнуть опилками». Не зря еще на подходе она метнула в него парочку своих коронных взглядов из-под ресниц, которые ее бывший жених называл «испанскими кинжалами».

– Лайма, – протянул Чуприянов. – Имя, которое ласкает язык. Экзотическое...

– Ничего подобного, – улыбнулась она.

– Оно такое мягкое, такое сыпучее, как песок на берегу моря...

– О, это не дежурный комплимент, – заметила Венера, приблизившаяся к ним с бокалом в руке. – Это настоящая поэзия!

– У нее действительно зыбучее имя, – поддержал Анисимов, вытянув через трубочку почти весь коктейль за один присест.

– Так вы вдова? – уточнил на всякий случай Чуприянов, оглядывая ее всю, начиная с кончиков туфель и заканчивая локонами. Это могло бы выглядеть оскорбительным, не будь бизнесмен так искренен в своем к ней интересе.

– Да, я одинока.

Чуприянов понизил голос и сказал так, чтобы слышала только она:

– Но это же неправильно!

Крокодил проголодался. В его желтых глазах зажегся охотничий азарт. С одной стороны, хорошо – этого Лайма и добивалась. Мужчина, увлеченный женщиной, теряет над собой контроль. Что бы они там про себя ни плели – теряет безусловно. Хотя бы на время, на час, на мгновение. Этого ей будет достаточно для того, чтобы развеять подозрение или укрепиться в нем.

Граков, впрочем, тоже не оставлял Лайму без внимания. То и дело он возвращался к ней, шутил, делился впечатлениями. Когда она обнаружила на столике его очки и повертела их в руках, он немедленно оказался рядом и сказал с сожалением:

– Старею, теряю хватку. Хочу признаться вам еще в одной слабости. Купил приспособление для убоя комаров и на ночь вставил в розетку. Когда я дома, мне хочется чувствовать себя комфортно.

В другой раз он подошел, когда она отправила Чуприянова за минералкой и листала журнал, рекламировавший всякие электронные штучки – плееры, DVD, видеомагнитофоны, магнитолы. Вероятно, Гракову показалось, что ей скучно, и он поспешил исправить ситуацию:

– Вы меня дискредитируете как хозяина. Выглядите так, будто умираете от тоски. – Он отобрал у нее журнал и засунул его куда-то под крышку журнального столика.

Лайма оглядела гостей. Олег Бабушкин не пришел. Наверное, обкурился своих жутких папиросок и лежит, позеленевший, на кровати, галлюцинируя...

Егор Остряков, которого супруга на время выпустила из поля зрения, сидел на маленьком диванчике, положив ногу на ногу, и придирчиво рассматривал обстановку. У него был взгляд опытного тусовщика – не то чтобы скучающий, но какой-то невнимательный. В этом доме, в этом обществе его, в сущности, ничто не интересовало по-настоящему. Но, во-первых, пойти сюда хотела Венера. А во-вторых, отказывать такому человеку, как Граков, не очень-то умно. Мало ли, как там дальше жизнь сложится...

В центре гостиной стоял стол с закусками, чистые тарелки и батарея бутылок с соками и водой. Бар находился отдельно и поражал своим богатством. В конце концов мужчины столпились возле него и принялись обсуждать марки, выдержку и условия хранения драгоценных сортов вина. До тех пор, пока не пришли Дюнины.

Лену Дюнину все здесь называли не иначе как Леночкой. Наряд «кавказской пленницы» она сменила на длинное платье с откровенным вырезом на спине и розой на поясе. Высокие каблуки добавили ей роста и изящества. Однако ничто не могло помочь этой женщине затмить собственного мужа.

• Предыдущая
• 29/58
• Следующая