Закон сохранения вранья - Куликова Галина Михайловна - Страница 29

• Предыдущая
• 29/42
• Следующая

Рыськин присвистнул.

– Расскажешь?

– Да там нечего особо рассказывать. Опять появился тот «Москвич», за рулем – женщина в зеленом. Поскольку я шла за Марягиным, он оказался ко мне ближе всех. И вытащил из-под колес.

– Ну, ты даешь – нитку тебе в шпульку!

– Ось, скажи честно: ты умеешь добывать сплетни? – Они поднялись в квартиру Вероники, и теперь она ходила по комнате, поправляя картины.

– Что ты еще придумала?

– Хочу знать, чем занялся Тарас Шульговский после смерти жены.

– Это я тебе и сам могу сказать – похоронами.

– Плохой повод для шуток, – одернула его Вероника. – Можешь покрутиться среди людей, поспрашивать, а?

– Среди каких людей? – искренне возмутился Рыськин. – Для того чтобы крутиться среди бизнесменов, я рожей не вышел. И денег у меня нет на крутеж.

– Потолкайся среди служащих «Супервтора». Придумай что-нибудь!

– Хочешь, чтобы я оставил тебя без надзора?

– Я буду дома, клянусь.

– Хорошо, я поеду, – проговорил Рыськин, всплеснув руками. – Что остается делать бедному слуге, когда у барыни приступ деспотизма?

– Бедному слуге остается подчиниться. Ось, только поезжай прямо сейчас.

Рыськин вздохнул и сказал:

– Ладно, поехал. Туда – не знаю куда.

Он еще поворчал в коридоре, пока завязывал шнурки на ботинках.

– Если хочешь, – крикнула из комнаты Вероника, – я подарю тебе одну из своих картин!

– Спасибо, не надо! – быстро ответил Ося и, помолчав, добавил: – Это слишком щедрый подарок.

Вероника вышла в коридор и увидела, что Рыськин стоит, завороженно уставившись на длинную стену, плотно увешанную обрамленными холстами.

– Скажи честно, что ты думаешь, когда смотришь на мои работы? – спросила она.

Ося открыл дверь на лестничную площадку и ответил:

– Что ты долго болела.

Быстро выскочил и захлопнул за собой дверь.

Как только он исчез, с лица Вероники мгновенно сползло оживленное выражение. Она легла на диван и потухшим взглядом уставилась в потолок.

– Вот это я влипла так влипла, – тихо пробормотала она.

Ей не хотелось думать или двигаться, и она не думала и не двигалась до тех пор, пока не зазвонил телефон.

– Это я, – сообщила трубка бодрым голосом Рыськина. – Узнать удалось очень немного. После смерти жены Тарас Шульговский сильно страдает. Его скорбь не демонстративна, но видна невооруженным глазом. И вот такой еще удивительный факт. Каждую ночь, как стемнеет, Тарас приезжает в редакцию журнала «Женский досуг» и по нескольку часов проводит в свежеотремонтированном кабинете жены. Что он там делает, никому не известно. Женщины считают, что скорбит. А мужчины – что он там прячет какие-то ценности или важные бумаги.

– Интересно, – пробормотала Вероника. – Бумаги... Может быть, он прячет какие-то бумаги от своего партнера по бизнесу? А? Надо бы посмотреть, Ося, чем он там занимается по ночам!

– Это я, что ли, должен поглядеть?

– Не ты, а я. Вернее, мы. Ты ведь все равно постоянно рядом.

– Мне за это заплатили, – проворчал Рыськин. – И как ты собираешься попасть в редакцию? Ну, допустим, те типы, которые проверяют документы на этажах, ночью не несут службы. А вот внизу, на входе, круглосуточная охрана, уж поверь моему опыту. Как ты просочишься внутрь?

– Это же элементарно! Мы придем в редакцию вечером, как в прошлый раз, помнишь? И где-нибудь спрячемся. Ты должен быть знаком с этим приемом благодаря мировому кинематографу.

– А потом придет Тарас, а мы ка-ак выскочим! – дурашливо подхватил Ося.

– Мы не выскочим, а подсмотрим, что он будет делать. Вдруг он оттуда звонит кому-нибудь? Или с кем-то там встречается? Тайно?

Рыськин закатил глаза:

– Женское детективное расследование! Может быть, ты откроешь собственное частное бюро? Народ к тебе так и повалит. Особенно если ты повесишь в холле парочку своих буратин с отрубленными головами.

– Я никогда не рисовала отрубленные головы! – вознегодовала Вероника.

– Да? А что тогда висит возле зеркала: красное, с растрепанными жилами, торчащими пучком из розовой трубы?

– Эта картина называется «Огненный танец». Надо же такое придумать – отрубленная голова!

– Тебе надо сходить к психоаналитику.

– Сам туда сходи.

Вероника бросила трубку и пошла обуваться.

– А ты в курсе, во сколько редакция заканчивает работу? – спросил Рыськин, встретив ее на лестничной площадке. Каждый раз он обследовал подъезд, начиная с верхнего этажа.

– В семь. Это официально. Но вполне может случиться, что кто-нибудь застрянет там после того, как все разойдутся. Так что нам необходимо найти такое убежище, где не было бы тесно.

– А под каким предлогом ты вообще собираешься там появиться? – не отставал от нее Ося.

– Скажу... ну...

– Ну?

– Скажу, что Нелли Шульговская хотела сделать мой снимок для обложки.

– Неудобно как-то пользоваться авторитетом покойной.

– Невинная ложь, – возразила Вероника. – И все для того, чтобы отыскать убийцу той же Нелли Шульговской!

– Ну, допустим. А если они пошлют тебя подальше?

– Я и пойду, – кивнула Вероника. – И найду какой-нибудь укромный уголок, где можно схорониться.

– В прошлый раз я не видел там никаких укромных уголков, – заметил Рыськин.

– Значит, в этот раз мы должны подсуетиться.

В этот раз у них все получилось настолько удачно, насколько это вообще было возможно. Они спрятались в дальнем туалете возле лифта, где еще не закончился ремонт, и благополучно пересидели там всех сотрудников. Последний, кстати, ушел только в начале одиннадцатого.

– Хорошо, что это был не шкаф, – пробормотал Рыськин, выходя в коридор и хрустко потягиваясь. – Представляешь, как бы мы выглядели после шкафа?

– Иди сюда, – позвала Вероника и распахнула дверь в уже знакомую комнату, где в прошлый раз ютилось большинство сотрудников. Сейчас столы поредели, и вид у редакционного помещения был вполне респектабельный.

– Помнишь, я сказала тебе, что Нелли Шульговской кто-то угрожал?

– Ты ничего толком не объяснила.

– А теперь хочу объяснить. Благо у нас полно времени. Представь себе, что это – стол Нелли Шульговской.

Вероника выбрала ближайшее рабочее место с компьютером и симпатичным вертящимся стульчиком. Подошла поближе и положила руку на спинку.

– Ты, Ося, – Нелли Шульговская. Ты сидишь и занимаешься делами. Садись! – предложила она.

Рыськин послушно сел и навесил шалашиком руки над клавиатурой.

– Занимаюсь делами, – повторил он.

– А я – Кира Коровкина. Я только что приехала из Тулы. У меня с собой чемодан на колесиках и сумочка, естественно.

– Не пойму, к чему ты клонишь.

– Как ты думаешь, Ося, где в настоящий момент находится твоя собственная сумочка?

– Барсетка, что ли?

– Ося, ну какая барсетка! Ты – Нелли Шульговская, Балда Иванович!

– А-а! Ну, где-где? Лежит где-нибудь тут, возле компьютера. Вот тут, – он хлопнул ладонью по столу. – Если, конечно, я не оставляю ее где-нибудь в другом месте.

– С деньгами и документами?

– Ну, тогда она, возможно, в ящике стола.

– Возможно, – согласилась Вероника. – Но уж никак не на стуле, потому что ты на нем сидишь.

– Согласна, – сказал Ося.

– Что?

– Я ведь Нелли Шульговская!

– А, ну да! Итак, в комнате появляется Кира Коровкина с чемоданом и сумочкой через плечо. Здесь полно людей, все галдят, разговаривают друг с другом, болтают по телефону, входят, выходят, перекрикиваются. В общем, обычный рабочий дурдом. Нелли Шульговская здоровается с Кирой и ведет ее к своему столу. Говорит: располагайтесь, дорогая, ля-ля-ля. Кира задвигает чемодан под стол или куда-нибудь в угол и опускает сумочку в кресло.

– Она могла оставить ее висеть на плече.

– Могла. Но я думаю, она все же поставила ее. Кира устала и, когда достигла цели своего путешествия, так сказать, разгрузилась. Помню, как Нелли Шульговская рассказывала мне за обедом, что Кира все самое ценное держит в чемодане. А в сумочке у нее только рубль мелочью. Возможно, они стояли и разговаривали с Нелли, и та знакомила Киру со своими сотрудниками. Как бы то ни было, сумочка некоторое время лежала без присмотра. Думаю, когда Кира и Нелли отправились выпить по чашечке кофе, Кира даже не взяла ее с собой. Чемодан был заперт, а сумочка ее не волновала. Платить за кофе она не собиралась – Нелли пригласила ее.

• Предыдущая
• 29/42
• Следующая