Гвардия тревоги - Мурашова Екатерина Вадимовна - Страница 6

• Предыдущая
• 6/7
• Следующая

В классе Тимка сразу прошел назад и сел за последнюю парту у окна. Он понимал, что такое клевое место наверняка за кем-то забито, и готов был отстаивать свои права. Надо им сразу показать, кто есть кто, и тогда потом будет меньше проблем.

Однако никто клевое место у Тимки не оспаривал. Никто не садился рядом, и, более того, парта впереди тоже оказалась свободной. Одноклассники спокойно базарили между собой, ничего не спрашивали и даже не глазели на фингал и прочие повреждения Тимкиной физиономии. Только девочка-поросенок на мгновение посмотрела на него и жалостливо-сочувственно наморщила курносый нос, как будто ей вдруг тоже сделалось больно. Тимка уже собрался скорчить зверскую гримасу из серии «пошла вон!», но девочка как будто сама что-то поняла и поспешно отвернулась.

Все это в целом Тимке, пожалуй, понравилось. «Если и дальше так пойдет – ништяк!» – решил он.

Учительницы в классе почему-то все еще не было, но Тимку это волновало меньше всего. «Пусть бы хоть и вовсе не приходила», – подумал он, лениво представил себе школу совсем без учителей, ухмыльнулся, отвернулся к окну и стал думать о своих делах.

Дела были не совсем хороши, а если не крутить вокруг да около, так и просто – хреновые.

Что удивительно – Борька даже не попробовал по своему обыкновению соврать или отвертеться. Когда Тимка добрел наконец до дома, вошел и прямо в прихожей, под истошный лай впавшего в истерику Дружка, не раздеваясь и не утирая больше кровавых соплей, сполз спиной по стене, старший брат только встретился с младшим взглядом и сразу же сам задал прямой вопрос. Получив такой же прямой Тимкин ответ, Борька побледнел в прозелень, засуетился, помог Тимке стащить замызганный грязью балахон и, поддерживая, повел в ванную – мыться. Потом усадил брата на краешек ванной, убежал и раздобыл где-то в комнате почерневший от старости пузырек с йодом.

Пока брат осторожно прижигал ссадины, Тимка молчал, трогал языком шатающийся зуб и гнусно ухмылялся разбитыми губами. Последний раз до этого случая Борька заботился о нем, когда Тимка еще ходил в детский сад. Борька забирал его по вторникам и пятницам, когда мать работала в ночь, и в садиковской раздевалке завязывал младшему брату шнурки и застегивал пуговицы. Борька и тогда называл его мелким глистом и не скупясь отвешивал тумаки, но Тимка все равно гордился перед другими. В их группе только у него одного был старший брат.

– Это все какая-то чушь собачья, – бегая глазами, сказал Борька (из приличных слов в Борькиной речи были одни предлоги, поэтому придется давать ее в переводе на человеческий. Если кому-нибудь почему-то захочется знать, что говорил Борька дословно, – легко переведет обратно). – Они хотят меня на деньги опустить, но у них ничего не выйдет. У меня все схвачено. Им без меня никуда не деться. За мной такие люди стоят… Ты не бойся, Тимка, я с ними так разберусь – они у меня своих не узнают и вообще пожалеют, что на свет родились. Я им за тебя все зубы повыбью и еще всякое другое нехорошее с ними сделаю…

Тимка слушал по-прежнему молча. Кривая ухмылка как будто бы клеем приклеилась к разбитой физиономии.

Словам старшего брата младший не верил совсем. Борька – мелкий и тщедушный, Тимка, и сам-то некрупный, к своим четырнадцати годам его уже почти перерос. Да и был бы Борька высокий, сильный и здоровый – что он вообще может против тех? Борька, по всему видно, их боится так, что поджилки трясутся и глаза закатываются. Заступиться же за братьев, как ни крути, некому. А те ведь не отстанут и не позабудут, что обещали. Деньги им там Борька должен или еще что – это даже и неважно выходит… И вот по всему получается, что дела у Тимки – хреновее некуда.

– Ты пересядь сюда, – сказал кто-то сбоку от Тимки.

Тимка начал оборачиваться от окна и уже в процессе того открыл рот, чтобы рявкнуть грубо: «Отвянь!» – или еще что-нибудь такое.

Обернулся и промолчал.

– На этой вот парте, впереди, никто не сидит. Нас вообще немного, с самого начала. Мы никогда целый класс не занимали. И что же ты станешь сидеть – как будто на острове…

Девочка со спускающейся ниже пояса косой как будто с ходу угадала его заветное желание – больше всего на свете Тимка мечтал очутиться на острове и жить там одному. Чтобы никто к нему не лез.

– Меня зовут Маша Новицкая.

Тимка хотел снова отвернуться к окну, но шея как будто бы окаменела и не желала поворачиваться. Светло-коричневые, с золотыми искрами глаза Маши Новицкой смотрели прямо на него. Девочка спокойно ждала и как будто ни секунды не сомневалась в том, что он станет с ней разговаривать.

– Тимка. Тимофей, – странно хрипнув голосом, произнес мальчик. Собственное имя всегда казалось ему каким-то кошачьим. Он не понимал, почему, и оттого злился, когда приходилось называть себя.

– Котофей Котофеевич, из детской сказки, – вдруг объяснила Маша. – Нам мама в детстве читала. Тебе, наверное, тоже. Тимофей.

Тимка открыл рот и забыл закрыть.

– Пересаживайся, – сказала Маша, взяла со скамьи его надорванную по шву сумку и переложила на парту впереди.

Тимке хотелось ударить по тонкому запястью, вырвать сумку, грязно выругаться и прогнать от себя девочку с косой так, чтобы ей больше никогда в голову не пришло даже посмотреть в его сторону… Он промолчал и остался сидеть на месте, только лежащие на парте ладони сжались в кулаки так сильно, что треснули поджившие корочки на костяшках.

– Кто тебя избил? – спросила девочка.

Тимка закрыл глаза и затряс головой, яростно желая, чтобы все немедленно исчезло. Вообще все, но особенно эта странная девочка, которая угадывает мысли и спрашивает его так, как девчонки никогда не спрашивают. Так спрашивают милиционеры. В голове отдалось острой болью.

– У тебя болит голова. Не тряси ее, – сказала Маша. – Кто тебя избил? Ты сам виноват? Первый полез?

– Я тут вообще с краю, – неожиданно для себя ответил Тимка.

– Я так и думала, – кивнула Маша. – Ты ведь сам по себе добрый.

Тимка собрал все силы, лязгнул челюстью и снова открыл рот. Это было уже слишком. Сейчас он наконец объяснит ей…

Внезапно Маша как будто исчезла. Захлопнув рот, Тимка огляделся и обнаружил ее в середине класса. Маша стояла возле своей парты, которую она делила с невысокой худой девочкой-брюнеткой. Золотистая Машина коса теперь висела на спине и как будто дразнилась. Остальные тоже стояли и смотрели на неизвестно откуда появившегося пожилого мужчину с седыми волосами. С последней парты его лицо казалось перечеркнутым несколькими резкими линиями.

«Неужели учитель?! Совершенно не похож! – изумился Тимка, встал возле своей парты и сделал неуверенный вывод: – Какие-то они тут все… странные…»

– Тимочка, ты чего так рано из школы-то пришел?

Тимка промолчал, швырнул сумку в угол прихожей, прямо в ботинках прошел в кухню, приподнял крышку и заглянул в стоящую на плите кастрюлю. Никакого аппетита имеющееся там варево с плавающими поверху островками застывшего жира не вызывало. Дружок встал на задние лапы и, царапая когтями по Тимкиным штанам-трубам, сообщил, что у него по поводу супа совершенно другое мнение. Он лично готов хоть сейчас…

– Перетопчешься! – Тимка грубо потрепал собачонку за загривок. – Сам сожру. Потом…

Мать не унималась:

– Тимочка, а ребятки там, в школе, как? Хорошие? Понравились тебе? А учителя?

– Да. Отвяжись.

– Но ты ведь завтра-то пойдешь? Пойдешь?

Униженно-тревожные нотки в голосе матери были невыносимы. На какое-то мгновение Тимка даже почувствовал, что понимает отца. И тут же самому стало противно.

– Пойду, – буркнул он. – Уймись только сейчас, ладно?

Тимка действительно собирался завтра идти в школу. Он и сегодня убежал сразу после первого урока неизвестно почему. Кто ему что сделал или сказал?

Но отчего-то вдруг показалось совершенно невозможным остаться и на перемене разговаривать с девочкой Машей. Он был уверен, что она опять сама подойдет к нему, чтобы закончить разговор. И что он ей скажет, если уже ясно, что попросту послать подальше девочку с косой у него почему-то не получается? И правду, конечно, тоже сказать нельзя. А такие, как она, от своего не отступаются… Какие – такие?

• Предыдущая
• 6/7
• Следующая