Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен - Уткин Анатолий Иванович - Страница 107

Все первые годы существования советской власти в России Вильсон ожидал краха большевистского правительства и изменения режима в Москве. На совещаниях в Париже в январе 1919 г. президент Вильсон стал призывать к совместной, скоординированной интервенции в России. Вильсон выдвигал «русский вопрос» на первый план обсуждения мирной конференции. Этот вопрос подвергся многодневным обсуждениям, поскольку, по мнению Ллойд Джорджа, было «невозможно решить вопрос о мире в Европе, не решив русского вопроса».

Главенствующими были геополитические соображения. В 1919 г. французы предпочли бы быструю победу белых и восстановление России как проверенного контрбаланса Германии. Да и огромные французские займы били по массовому французскому избирателю. Итальянский премьер Соннино также считал, что не следует усложнять простое: собрать всех белых генералов, вооружить их и помочь восстановить цивилизованную власть. Англичане пели другие песни — крушение Российской империи снимало вопрос угрозы Британской империи с севера. Именно поэтому Альбион ликовал по поводу утраты Россией Закавказья — по меньшей мере так выражался лорд Керзон, отвечавший за внешнюю политику Лондона. Потому-то Ллойд Джордж и сказал, что не намерен в России таскать каштаны из огня ради французов, потому-то он и не поощрял особо Черчилля в его антибольшевистском рвении. Потому-то британский премьер и спросил итальянцев: а сколько войск понадобится для восстановления порядка в огромной стране? Сколько войск готовы предоставить собственно итальянцы?

Вудро Вильсон немедленно запросил пишущую машинку. Европейцев следует научить практичности. Журналисты ожидали появления очаровательной машинистки, но гонец президента принес старую, весьма потрепанную личную машинку президента Вильсона. Клемансо недоуменно смотрел на бьющего по клавишам президента. Тот не обращал внимания. Печаталось приглашение российским властям прислать своих представителей на острова Принкипо в Мраморном море (излюбленное место отдыха богачей Стамбула).

Большевистское правительство в Москве было уведомлено о приглашении по коротковолновому радио. В Москве размышляли. Если мировая революция разразится в обозримом будущем, то надобности в контактах с лидерами капиталистического мира нет. Но если произойдет заминка? Уже был создан Третий Коммунистический Интернационал, во многих странах создавались коммунистические партии, но время шло и порождало сомнения. Обескураживала неготовность к активным действиям германских социал-демократов.

21 января 1919 г. Вильсон предложил Верховному совету своего рода компромисс. Если не иметь диалога с большевиками, то многие русские поверят большевистской пропаганде о враждебности Запада. Если поддержать французов в их нежелании видеть «красных в Париже», то почему бы не повидать их где-нибудь в другом, предположительно нейтральном месте?

Сменивший Троцкого Чичерин был более склонен к контактам с Западом. Его заместитель — Максим Литвинов был «улыбчивым большевиком», он жил несколько лет в Лондоне, и жена его была англичанкой. На призыв Вильсона московская власть ответила 4 февраля 1919 года довольно осторожно. Она избегала согласия на перемирие, что было условием Верховного совета. Дверь была несколько приоткрыта, но давать согласие на прямой контакт с буржуазными владыками мира коммунисты 1919 г. не рискнули.

А французы не дремали. Нужно сказать, что вильсоновское предложение красным встретиться на Принкипо со своими боевыми противниками шокировало многих белых. Вильсон как архангел мира потерял среди весьма многочисленной русской белой общины Парижа всякое влияние. Прежний министр иностранных дел царской России Сазонов спросил британского дипломата: как может он пожать руку убийцам его семьи? Вильсон мог оказать давление на белых русских, но не стал этого делать. И Вильсон не стал откликаться на частично позитивный ответ красной Москвы. А 16 февраля белые русские категорически отказались встречаться с красными. Российская проблема осталась нерешенной.

Черчилль — тогда британский военный министр — бросился к Вильсону 14 февраля: неопределенность губительна для союзных войск в России. Президент вежливо выслушал энергичного министра. Он согласился с тем, что внезапный вывод западных войск может породить несчастье. «И насилие воцарится в России». Но западные войска, все же полагал Вильсон, не делают ничего особенно хорошего в России. Отплыв через океан в Америку, Вильсон прислал телеграмму, говорившую о его обеспокоенности неуемной активностью Черчилля — «такое развитие событий будет фатальным и окончательно ввергнет Россию в хаос». Молодые Стеффенс и Буллит получили распоряжение изучить русскую ситуацию и не поддаваться на французско-черчиллевские позывы углубить интервенцию.

«БОЛЬШАЯ ПОЛЬША»

Польская политическая верхушка видела свой шанс в том, что Франция смертельно нуждалась в противовесе Германии с Востока. Париж достаточно долго ожидал восстановления России, но русские сцепились в Гражданской войне, и Клемансо отчаялся ждать. Министр иностранных дел Роман Дмовский начал яростно защищать перед «Советом десяти» в Париже 29 января 1919 г. идею о «большой и мощной» Польши. Только такое государство могло успешно противостоять России и Германии. При этом опасения относительно Советской России были меньшими: поляки (их гонор был немыслим) открыто выражали сомнение относительно возможности подъема Российского государства. Россия кончена. На «Совдепию» нацелились все основные государства мира, как может ослабевшая Россия восстановить свою силу? Хозяева Варшавы не верили в русскую судьбу. Россия опустится до состояния второстепенной державы. Место могущественнейшей державы Восточной Европы займет Великая Польша в пределах границ семнадцатого века — «от можа до можа», от Балтики до Черного моря. Это будет демократическая страна с политической системой парламентского типа.

Беспокоил национальный вопрос. Дмовский был категорически против придания автономных прав литовцам, украинцам, белорусам, евреям, русским. У Пилсудского никогда не умирала мечта о новом варианте своего рода повтора Австро-Венгерской империи, некоей Центральноевропейской федерации, куда вошли бы малые народы от Финляндии до Кавказа с Польшей как стержневой державой.

Россия — и красная и белая — не верила в свою замену некоей федерацией искусственно созданных народов. Большевики верили, что социальный фактор безусловно поколеблет устаревший. Устаревшее буржуазное образование — национальное государство будет погребено социальным фактором современности. Грядущая социальная революция в Европе низвергнет жалкие гербы, флаги и гимны — будущее за Всемирной социальной республикой. И это будущее уже начиналось. В январе 1919 г. — сразу после взятия Киева была создана Украинская Советская Социалистическая Республика. В феврале была создана Литовско-Белорусская Советская Республика. Настоящие революции — с отменой частной собственности, закрытием магазинов, коллективизацией крестьянства, реквизицией продовольствия и уничтожением буржуазии. 12 января Верховное Советское командование выдвинуло «Цель — Висла», операцию по советизации Польши, огромное представительство которой явственно наблюдается в русской революции. К февралю 1919 года советские полки в отдельных местах прошли путь от Немана до Буга. Теперь целью военной операции становилась Варшава[553].

Но ряд членов большевистского Центрального Комитета не желали создания еще одного фронта — у Советской России их хватало. Польша, пользующаяся помощью западных держав, была мощным противником. И все же Ленин и Троцкий видели кратчайший путь к мировой революции в походе на Польшу и в дальнейшем выходе к Германии.

Для Пилсудского и его окружения логичным было бы попытаться наладить связь с белыми армиями, яростно сражающимися с красными. И новые правители восстановленной Польши в феврале 1919 г. попытались наладить связи с борющимися противниками большевиков. Напрасно. Деникин, Колчак и Юденич не готовы были идти на переговоры, предлагающие распад прежней Великой России. Для Колчака Пилсудский был таким же врагом его родины, рвущим ее на части, как и любой другой сепаратист, с которым он до сих пор сражался. Он считал, что его сила в безоговорочной преданности «единой и неделимой» России. «У меня нет абсолютно никаких политических целей»[554]. Белые верили в восстановление могущественной сверхдержавы — за тысячу лет с Россией и не то творилось, но она преодолевала все напасти.