Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен - Уткин Анатолий Иванович - Страница 127

Тогда же возникает вопрос о «преступлениях перед человечностью». Подходить к его определению начал Клемансо: «Один закон господствует над всеми прочими, это закон ответственности. Цивилизация — это организация человеческих ответственностей. Требуется установление международной справедливости, которая до сих пор существовала только в теории»[584]. Ответственность — не вина — стала ключевым определением. Был создан также прецедент личной ответственности. Это сказалось на вырабатываемом тексте: «Союзные и присоединившиеся страны публично обвиняют Вильгельма Второго Гогенцоллерна, бывшего германского императора, в высшем оскорблении, нанесенном международной морали и священности договоров». В разделе о репарациях — пункт 231 — говорилось: «Союзные и присоединившиеся правительства утверждают, а Германия принимает ответственность Германии и ее союзников за все потери и ущерб, нанесенные союзным и присоединившимся странам, как следствия навязанной им войны и агрессии Германии и ее союзников»[585].

Во время ранения и выздоравливания Клемансо полковник Хауз сумел сблизиться с французским премьером, сохраняя при этом прежние, весьма сдержанные отношения с «главенствовавшим» в феврале 1919 г. Бальфуром. Кстати, при Бальфуре англичане старались не лидировать в «крайних» требованиях. Исключение составил вопрос о суде над кайзером Вильгельмом, что премьер-министр Ллойд Джордж обещал своим избирателям во время национальных выборов в декабре 1918 г. Но во всех основных вопросах (выплата репараций, требование разоружения Германии) Британия не выражала желания применить силу против Германии. Ллойд Джордж: «Целью Британии является добиться от Германии максимально возможных репараций, которые она может заплатить, не нарушая при этом экономического благосостояния Британской империи и мира во всем мире, не вводя при этом на германскую территорию оккупационной армии для сбора указанных репараций»[586]. Англичане достаточно хорошо знали, что «томми» хотят домой, что Лондону не по карману содержать почти двухмиллионную армию, готовую воспринять принципы большевизма, классовой справедливости. Начальник имперского Генерального штаба генерал Вильсон 18 марта 1919 г. призвал к себе вращающихся в элите переговорщиков Керра и Хэнки: «Хотя каждое изъятие денег у Германии может быть оправдано, аккумуляция подобных условий поставит Германию в абсолютно нетерпимую позицию»[587]. В Москве на это надеялись, там не думали, что голос трезвости и здравого смысла можно будет услышать от британских военных, столь агрессивных в России.

Американцы были непоколебимы, они и слышать ничего не хотели о репарациях. Хауз убеждал Клемансо, что в интересах Франции не увеличивать общую сумму репараций — тогда и доля Франции будет выше. И ведь никто не знает, сколько физически способна выдать ослабленная Германия своим победителям. Именно из этих споров возникает вопрос, которому пришлось потом быть много лет в центре общественного внимания: «Кто виноват в начале войны? Кто виноват в войне?» До весны 1919 г. этот вопрос не звучал; впоследствии он забивал все остальные.

Для обстоятельного ответа на этот вопрос западные союзники создали Комиссию по вопросу определения ответственности в развязывании войны. Эта комиссия предоставила свой доклад 29 марта. Выход доклада совпал с пиком напряжения в вопросе о репарациях. (Вильсон начал дебаты по этому вопросу 1 апреля 1919 г.)

ПРОЦЕСС

Как работала всемогущая «тройка»? Во-первых, заседания продолжали проводиться в здании Министерства иностранных дел, но уже не в конференц-зале, а в менее впечатляющем личном кабинете министра Пишона. Все же это было величественно: великие полотна Рубенса, гобелены времен Генриха Четвертого и Марии Медичи. Кабинет был просторный, собиралось до шестидесяти человек.

Во-вторых, каждое утро и во второй половине дня все трое (иногда четверо) встречались обычно в нижнем этаже отеля «Бишофсгейм». В саду расхаживал американский бой с эмблемой конференции — белыми весами, вытканными на синей перевязи. Иногда встречи происходили во французском Военном министерстве, в темном и неуютном кабинете Клемансо. Каждый по привычке занимал облюбованное место. Обычно эти встречи имели характер бесед. По свидетельству Николсона, «Вильсон, Клемансо и Ллойд Джордж — три поразительно контрастные фигуры, полные противоположности, какие только можно было встретить или представить себе». Президент Вильсон спорил как профессор университета, критикующий диссертацию, развивая свои мысли многословно, но ясно, в дидактической манере философа. Периодически собеседники вставали со своих кресел. В обставленном громоздкой мебелью кабинете на полу, на ковре, лежит географическая карта. Склонившиеся над ней Вильсон, Ллойд Джордж и Клемансо (как три ведьмы в «Макбете», пишет Г. Николсон) подтащили свои кресла к ковру и нагнулись низко-низко над картой. Ллойд Джордж обычно весел, Вильсон молчалив, Клемансо мрачен.

На острие дискуссий среди конкретных тем был вопрос о продовольствии для Германии и о судьбе германских судов.

Докладывал монотонным голосом лорд Роберт. Немцы обязаны платить за продовольствие. Самым простым способом была бы передача западным союзникам интернированного торгового и грузового флота. Ллойд Джордж сказал, что присутствующие тратят 24 часа на проблему, которая не стоит и 24 секунд. Клемансо был согласен, пусть Фош выступит с ультиматумом. Ллойд Джордж сказал, что ультиматум вручат англичане. 18 марта первые поставки союзного продовольствия поступили в Германию. Германские суда поступили в распоряжение победителей.

По приказу Ллойд Джорджа ведущий английский экономист Джон Мейнард Кейнс определил максимум возможного взимаемого с Германии — 400 млн. фунтов стерлингов в год до 1951–1960 годов (общая сумма — 3,8 млрд. фунтов стерлингов). Это было меньше одной шестой, запрашиваемой Хьюзом. Но Ллойд Джордж намекнул по секрету американцам, что согласится на общую цифру в 5 млрд. фунтов только в том случае, если американская сторона поддержит его безоговорочно. Кейнс пошел еще дальше. Он выдвинул И марта 1919 г. идею взаимного прощения долгов. Кейнс призвал к реализму: рейх не может платить, его можно разорить, но тогда он взорвется социально. И постарается так изменить ситуацию в Европе, что смысл победы будет утрачен.

В конечном счете «большая четверка» пошла именно по этому пути. Была создана Межсоюзническая комиссия по репарациям, которая должна была определить германскую платежеспособность к 1 мая 1921 г., а затем разложить долг на тридцатилетний период. Сумма долга — 20 млрд. золотых марок, что равнялось примерно 1 млрд. фунтов стерлингов. Однако все планы англичан быстро восстановить внутриевропейскую торговлю и за счет этого поднять жизненный уровень и смягчить революционное напряжение натолкнулись на жесткое несогласие американцев. «Они готовы, — пишет Кейнс, — помочь Германии, если увидят возможность сделать это без оказания помощи нашим схемам репараций. В то же время они полны решимости наказать Францию и Италию, противостоящие американской стратегии»[588].

Основная дипломатическая работа была проделана между 24 марта и 7 мая 1919 г.: территориальные, финансовые, экономические, колониальные вопросы.

НА БРЕННОЙ ЗЕМЛЕ

Когда Николсон в очередной раз входил в кабинет Вильсона, он видел американского президента растянувшимся на коврике перед камином, Клемансо на четвереньках позади него. Они внимательно рассматривают карту Малой Азии. Речь идет о передаче мандата на Константинополь и Армению Соединенным Штатам. Молодой дипломат-идеалист ужасается тому, что «Малую Азию делят, как сладкий пирог… Их решения аморальны и непрактичны». Подходит черед того, что позже станет Югославией. Президент Вильсон, расстелив карту на ковре в алькове комнаты, склоняется над ней на коленях. «Мы все становимся вокруг него. Похоже, будто мы занялись детской игрой «Каравай мой, каравай». Вильсон объясняет, что было принято на полу по поводу югославской границы. Он излагает дело с исключительной ясностью; к нему возвращается его профессорская манера». Под конец Орландо, стоя на коленях, в патетических выражениях пробует спасти для Италии тоннель Розенбаха. Он говорит, что «неудобно», если тоннель будет начинаться в одной стране, а кончаться в другой. Президент, все еще стоя на коленях: «Мои решения основываются только на желаниях народа. Нельзя сомневаться в его искренности. Хотя в глубине души он должен, однако, помнить, что мы давно уже сползли с этих высот».