Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен - Уткин Анатолий Иванович - Страница 142

ГЕНУЭЗСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ

Генуэзская конференция, состоявшаяся в апреле 1922 г., не отличалась помпезностью своей «старшей сестры» — Версальской конференции. Зияющим было отсутствие американцев. Но приметным являлось присутствие русских и немцев. Хотя Генуя не Париж и не Версаль, все же делегации разместились в ренессансных виллах и в палаццо XVIII в. Небольшая Генуя заполнилась журналистами со всего мира. Хозяева — правительство синьора Луиджи Факта (последнее перед Муссолини) — разместились во дворце на пьяцца делла Зекка. Мировая элита (финансисты, банкиры, промышленники, дипломаты, политики — равно как и шпионы и авантюристы) заполнила приморский город.

Как и в Париже, пленарные сессии начались формально 10 апреля 1922 г. Средневековый зал был темен настолько, что приходилось включать люстры даже в полдень. Та же полуподкова столов и кресел. Но не французский премьер Пуанкаре сидел на председательском месте. Он пытался оттянуть открытие до июня. Все вступительные речи читались по хорошо заранее подготовленным текстам.

Никто из западных союзников тогда не знал, что глава российской делегации — нарком иностранных дел Чичерин — по пути в Италию в Берлине тщательно согласовал свой текст с германскими коллегами, найдя с Виртом и Ратенау полное понимание. Не зря Ратенау было так весело — он довольно хорошо знал этот город.

У Ллойд Джорджа начали возникать подозрения. Он стал уединяться с русской делегацией в своей вилле. Его главным «соблазнительным» аргументом было участие русской стороны в репарациях, взимаемых с немцев. Он не знал, что этот аргумент уже не действует.

Ратенау колебался до последнего. В длинном письме Фридриху Эберту он пишет, что «связи с русскими могут принести нам больше опасностей, чем возможностей»[645]. Ратенау был в наилучших отношениях с французами и англичанами.

Инициативу взял на себя барон фон Мальцан. Главным, на чем он играл, была боязнь немцев оказаться изолированными в Европе. В личном плане Мальцан ладил и с англичанами, и с русскими. У него в отеле «Эден» пили чай и те и другие. Узнав о тупике переговоров Ллойд Джорджа с русскими, он не стал спешить рассказывать об этом Вальтеру Ратенау.

РЕШАЮЩИЙ ШАГ

Очень рано утром в католическую Пасху (час пятнадцать) бывший советский посол в Берлине и активный помощник «Спартака» Адольф Йоффе — знакомый с германской дипломатией еще со времен Брест-Литовска, первый советский посол в Берлине — прибыл к вилле Мальцана и пригласил немецкого коллегу и его товарищей отбыть в близлежащий городок Рапалло. Мальцан, сверкающий в своем черном шелковом фраке, пошел будить Ратенау. Он едва скрывал свой восторг. Ратенау, напротив, был полон горьких предвкушений. На стук Мальцана он ответил словами: «Вы принесли мне метку смерти»[646]. «Нет, — холодно ответил Мальцан. — У меня новости несколько иного характера».

Цепляясь за последнее, не желая рушить своих связей с Британией, Ратенау решил уведомить о предстоящем Ллойд Джорджа, на что Мальцан сказал: «Это было бы бесчестно», — и пригрозил отставкой в случае раскрытия российско-германской тайны британской стороне. Оба они направились в апартаменты канцлера Вирта. Это была живописная сцена: Мальцан в полном дипломатическом облачении, Ратенау в пижаме и Вирт в ночной сорочке обсуждали своего рода революцию в международных отношениях. И они решились.

Солнечным пасхальным утром 16 апреля 1922 г. министр иностранных дел Ратенау, его правая рука Мальцан и двое других германских дипломатов въехали на автомобиле в маленький городок Рапалло. Разговор с наркоминделом Чичериным был недолгим. Мальцан обернулся к Ратенау и пригласил дружески навестить виллу русских в Портофино. На вилле не было телефона, и Ратенау был вне звонков обеспокоившегося Ллойд Джорджа. Ровно в половине седьмого Ратенау возвратился в Рапалло и подписал советско-германское соглашение. По внешности это было невинное соглашение. Стороны отказывались от взаимных претензий военных лет, от притязаний на частные владения и обещали взаимное экономическое сотрудничество, обоюдное предоставление статуса наибольшего благоприятствования в торговле. Важен был не текст, а сам факт взаимопонимания двух стран. Европейский баланс оказался разрушенным в несколько секунд. Положившаяся на Польшу Франция оказалась нединамичным лидером малых союзов; Британия ощутила себя вне европейских дел. Мало что могло противостоять двум крупнейшим европейским державам, если они нашли точку взаимопонимания.

Реакция французов была ужасающей. Вскипели даже хладнокровные англичане. Ллойд Джордж покинул конференцию, успев при этом поссориться с бельгийцами и готовый к битве с консерваторами своей большой коалиции. Париж поддержал Брюссель, но это были уже дипломатические «брюссельские кружева». Главным фактом европейской жизни стало то, что «Германия перестала быть изгоем»[647]. 24 июня 1922 г. Вальтер Ратенау (которого Гитлер называл не иначе как «грязная свинья») был убит молодыми заговорщиками, представлявшими радикальный немецкий национализм. Мир пошел по новой дороге.

Глава девятая

ДОРОГА НА МЮНХЕН

ВООРУЖЕНИЕ

Опасность новой германской агрессии возникла почти сразу после окончания Первой мировой войны. В Версале союзники определили цифру репараций, налагаемых на Германию, — 31,5 млрд. долларов. При этом 5 млрд. немедленно — под угрозой возобновления боевых действий. Немцам следовало также выплатить компенсацию Бельгии. Великий английский экономист Дж. Мейнард Кейнс назвал Версальский мир «карфагенским». Даже Черчилль был далек от прославления условий этого мира, сумма репарации, по его мнению, была «устрашающей». Веймарские деятели предприняли усилия по выплате репараций, но довольно быстро пришли к заключению, что это нереально. Вся система предвоенной торговли Германии разрушилась. Богатые немцы, избегая налогов, покидали страну. В течение шести месяцев курс марки понизился до 6 млн. за один доллар. Военная сила Германии была низведена до минимума. Рейхсвер не имел права превосходить численность в 100 тыс. человек. Генеральный штаб и военные академии упразднялись. Германии не разрешалось иметь военную авиацию и подводные лодки. Военно-морской флот был ограничен шестью линкорами, шестью легкими крейсерами, двенадцатью торпедными катерами и двенадцатью миноносцами. На границах Веймарской Германии запрещалось создание военных укреплений. Западный берег Рейна и бассейны нескольких рек были интернационализированы. Часть германской территории отошла к Франции, Бельгии и Польше. Германия лишилась всех своих колоний. Саар, Данциг и Мемель были отданы под управление Лиги Наций. Производство и импорт оружия запрещались. Любое нарушение этих условий рассматривалось как объявление войны союзникам.

Разоруженная Германия находилась под прямым контролем победителей до 1926 г. В созданной в 1919 г. Межсоюзнической контрольной комиссии было 373 профессиональных военных. В следующем году она была увеличена до 383 экспертов и 737 наемных служащих. Из грандиозной штаб-квартиры, разместившейся в берлинском отеле «Адлон», контрольные группы инспектировали все «чувствительные» точки страны. Скажем, за шестилетний период в сентябре — октябре 1924 г. было осуществлено 800 инспекций на местах.

Разоруженные вожди Веймарской республики искали пути выхода из изоляции. Такая возможность представилась довольно скоро. Весной 1922 г., во время обсуждения экономических перспектив европейского развития на конференции в Генуе, министр иностранных дел Германии Вальтер Ратенау тайно встретился с советской делегацией в маленьком городке Рапалло. Две страны отказались от всех претензий военного времени и нормализовали свои отношения. И хотя преемник Ратенау Густав Штреземан заверил англичан, что Германия будет шитом против Советского Союза, в версальской системе образовалась трещина.

Союзники военных лет — в том числе англичане — еще осуществляли контроль над Германией, они инспектировали Кильский канал и пять крупнейших германских водных артерий. Тот, кто хотел утешить себя, мог утешиться. Но реальность заключалась в том, что даже после подписания Версальского договора Германия оставалась самой мощной державой Европы. Ее население на 30 млн. превышало население Британии. А один из наиболее громогласных политиков страны — Адольф Гитлер — призывал к объединению всех немцев в Европе. Возможность объединения 82 млн. немцев приводила Европу в трепет.